— Привал.
Обоз только что прошёл перекрёсток лесных дорог. Стрельцы без лишних слов остановили лошадей, отвели их в сторону и тут же стали разводить костёр. На последней телеге оказался котёл — а Петер даже не заметил, когда его успели погрузить! Как оказалось, там был не только котёл такой вместимости, что в нём вполне можно было сварить кушанье на всю сотню, но и мешок пшена. И только когда в воздухе запахло пшённой кашей, Петер понял, как он проголодался.
— Два часа отдыхаем, — сказал Наум, — потом снова в путь.
Он стоял возле котла и, зачерпнув деревянной ложкой кашу, пробовал, готова ли она. Петер примерно прикинул, обоз отошёл от Москвы не меньше чем на тридцать вёрст. Теперь он решил, что настало время поговорить со стрелецким сотником:
— В путь, — согласился он, — да только не туда, куда шли.
— Что-о-о-о? Против царёва слова?!!
Брови сотника сошлись у переносицы, а рука сама собой схватилась за рукоять сабли.
Петер от неожиданности даже отступил на шаг. Наум, взяв себя в руки, отпустил саблю, но всё же тяжело дышал и хмурил брови:
— Поясни, царёв крестник, свои слова.
— Поясняю. Мы идём не в Волок.
— Царь ясно сказал, что в Волок Ламский.
— Это он мне ясно сказал, куда надо идти. А про Волок на Ламе было сказано, чтобы все это слышали. После привала мы поворачиваем обоз и лесными дорогами уходим в намеченное место. А все в Москве пусть продолжают думать, что обоз идёт в Волок.
Наум угрюмо молчал.
— Помнишь, что царь при прощании говорил?
— Помню.
— Вот сам и подумай: если это такие ценные книги, неужели он отправил бы их под охраной всего лишь сотни стрельцов и всем объявил, куда идёт обоз?
— Не знаю я, Пётр Иванович.
Наум и в самом деле выглядел растерянным.
— Кому же, как не своему крестнику, царь доверит такую тайну?
Последний довод окончательно убедил сотника, что Петер говорит правду.
— Ну что ж, — со вздохом сказал он, — пойдём, куда скажешь.
После отдыха, когда самое жаркое время дня прошло, сотня засобиралась в путь. Отдохнувшие лошади ржали и весело фыркали, когда возницы похлопывали их по шее.
Петер вынул из-за пазухи карту, которую вручил ему Гийом при последней встрече, и сверился с солнцем. Неудовлетворённый этим, достал компас, посмотрел, в какую сторону указывает стрелка, и уверенно повёл обоз, держась немного левее от первоначального пути. Было уже не так жарко, тени становились длиннее, приближался вечер.
Петер, который обычно шёл возле первой телеги, указывая путь, остановился и дождался, пока с ним поравняются стрельцы. Наум всегда шёл вместе с ними, следя, чтобы никто не отставал и чтобы в случае внезапного нападения было удобнее командовать сотней.
— В день надо делать по тридцать-сорок вёрст.
— Сколько дней идти? — спросил Наум.
— Дней десять.
— А ты сам-то выдюжишь?
— Если надо — выдюжу.
— Ну-ну. Посмотрим.
До вечера им никто не встретился. Петер этому не удивился. Он знал, что местность вокруг Москвы сильно опустошена после прошлогоднего набега татар, а те немногие, кто сумел избежать смерти или плена, сейчас в составе ополчения готовятся к сражению. В деревнях остались только старики, женщины и дети. Да и то, наверное, не все. Он вспомнил того мальчика, как там… Егорку, что ли? На родине, во Франции, такого юного в битву не взяли бы. Да и на земле предков, в Мюнстере, скорее всего, тоже. А здесь считают, что он уже вступил в возраст воина, и никого не удивляет, что мальчик, которому нет даже шестнадцати лет, готовится встретить врага. Он сам видел, что оружия заготовлено немало, а решимости русским не занимать. Да, их войско намного меньше, чем у татар, но всё же… Нет-нет, прочь сомнения! Сделано уже очень много, и отворачивать с выбранного пути нельзя. Может, стоило приложить больше усилий, чтобы помешать русским изготавливать в таком количестве аркебузы и алебарды, или как они там их называют — пищали и бердыши? Но как? На Пушечный двор даже царёву крестнику без разрешения не пройти, а кроме этого, у них так много малых кузниц! Даже если бы его свободно пускали на Пушечный двор, что он мог бы сделать? Да если и попытался бы — это сразу вызвало бы подозрения, ведь царю каждый день докладывают, сколько изготовлено оружия. И если окажется, что количество вдруг стало меньше, чем накануне, начнётся такое! Его даже передёрнуло, когда он вспомнил, что слышал о царском любимчике, рыжем Малюте Скуратове. Нет, он всё верно сделал. Штаден всё же прав. Русскому царству не пережить нынешнее лето. И брат Гийом говорил то же. Да и поздно сейчас терзаться сомнениями, настало время действовать! Он доставит книги к Святому престолу и станет наконец полноправным членом ордена.
Успокоившись, Петер снова остановился и, дождавшись, когда Наум поравняется с ним, сказал:
— Пора останавливаться на ночлег. Почти с полуночи в пути.
Наум согласно кивнул и громко крикнул:
— Стой! Ночуем здесь!..
…В пути обоз не встречал никаких препятствий. Изредка попадались почти безлюдные деревеньки, ещё реже — крупные сёла. Люди молча смотрели на них, ничего не спрашивая. Если идут стрельцы куда-то — значит, по государевому делу, как же иначе?
На стоянках некоторые стрельцы отлучались, взяв с собой луки. Из пищалей Наум запретил стрелять — мало ли, кто рядом ходит, не стоит без необходимости обнаруживать себя. Добытая охотниками дичь пришлась кстати. Без неё однообразная пища из пшена быстро бы всем надоела.
Каждое утро Петер доставал компас с картой и определял, в каком направлении сегодня идти. Он быстро понял, что в незнакомой местности, даже имея карту и компас, легко заблудиться, поэтому решил идти от одного городка до другого, если они не сильно отклонялись от нужного ему пути. Карта, которую дал ему брат Гийом, оказалась на удивление точной, и было совершенно непонятно, где он её мог достать. Разве что украл в кремле[125].
Выбранный способ перемещения оказался удачным. Петер каждый день отмечал на карте пройденный путь и видел, что они всё ближе и ближе подходят к указанному братом Гийомом городку. Афанасий Чердынцев — это имя крепко врезалось в память. Так зовут верного человека, в доме которого предстоит спрятать ценный груз.
По подсчётам Петера, к вечеру девятого дня до назначенного места осталось не больше тридцати вёрст. Или даже двадцати пяти. Это хорошо. Можно не торопиться, чтобы войти в город уже в темноте. Лишние глаза им ни к чему. Хотя день солнцестояния уже давно прошёл, всё равно смеркается ещё поздно.
Последний день путешествия выдался хмурым. К вечеру тучи опустились совсем низко и стал накрапывать дождь. Петер остановил обоз в дубовой роще недалеко от города и стал осматриваться: нет ли какой опасности?
— Наум! — подозвал он сотника. — Отправь стрельцов разведать, всё ли ладно вокруг.
— Уже отправил, — ответил тот.
Стрельцов не было довольно долго. Когда спустя некоторое время дозор вернулся, оказалось, что всё спокойно и в округе пяти вёрст нет ни одной живой души. Лишь вдалеке торчали деревянные башенки небольшого городка. Начинало смеркаться, а из-за пасмурной погоды казалось, что уже глубокий вечер и вот-вот настанет полная темнота. Обоз вышел из рощи и направился к городу, стены которого представляли собой жалкое зрелище. Петер их и стенами постеснялся бы назвать. Скорее — бревенчатый забор. Частокол, тын! Такая "крепостная стена" при осаде бесполезна. Помочь она может только для отражения нападения разбойничьей шайки или небольшого татарского отряда. Но даже пара сотен конных всадников возьмёт такое укрепление с лёгкостью. Ведь в малом городке много войск не поместится. Вряд ли здесь есть больше полусотни стрельцов. Скорее всего, оборона целиком возложена на местных жителей, которые надеются на то, что столь незначительный городок не привлечёт ничьего внимания, чем на укрепления и на собственное воинское искусство.
Когда обоз подошёл близко к воротам, на его стенах началась суета: кто-то забегал, выкатили пушку, которая, судя по всему, была единственной. Раздался предупредительный выстрел из пищали. Обоз остановился. На стене, прямо над воротами, появился какой-то человек в стрелецком кафтане и прокричал:
— Кто идёт? Отвечай!
— Царёв крестник Пётр Немчинов и сотник стрелецкий Наум Соколов! — ответил сотник.
Его голос звучал густо, зычно, и слова разносились далеко, даже вспугнув в ближайшей берёзовой роще стаю ворон.
— А не врёшь ли ты? — спросили со стены.
— Так спустись да сам проверь.
В это время на стене рядом с переговорщиком появился ещё какой-то человек и что-то начал ему доказывать. После короткой перепалки прозвучал новый вопрос:
— Кто из вас царёв крестник? Пусть выйдет.
— А ещё что тебе… — начал было Наум, но Петер одёрнул его и выступил вперёд:
— Я крестник. Знаете меня?
— Подойди поближе! — крикнули со стены.
Петер подошёл. Тогда тот, что влез на стену вторым, обернулся и сказал что-то страже. Тут же загремел крепостной засов, и створки ворот начали открываться. Двое горожан распахнули их и держали, пока обоз входил в город.
Петер ошибся. У ворот их встречал всего десяток городовых казаков да человек тридцать жителей городка, которые держали в руках бердыши или кистени. Пищалей почти ни у кого не было. А семеро оказались вооружёнными обычными охотничьими луками.
К Петеру сразу подошёл пожилой человек среднего роста в ношеном кафтане из грубой шерстяной ткани и добротных козловых сапогах.
— Здравствуй, царёв крестник! Пожалуй в мой дом. И стрельцов своих тоже приглашай.
Потом он обернулся к стрелецкому десятнику, только что спустившемуся вместе с ним со стены:
— Я их себе забираю. Напою, накормлю.
И пошёл первым, показывая, куда направлять лошадей. Хотя показывать-то особо было и нечего. Городок оказался настолько маленьким, что заблудиться в нём было совершенно невозможно. А куда идти — это Петер понял сразу, вспомнив, что, по словам брата Гийома, купец Чер-дынцев, который встретит его, — самый богатый здешний житель.