Эжени разрыдалась, словно ребёнок. Она хотела сделать сюрприз, приведя на бал своего питомца. Она думала, что это будет весело.
До собравшихся вокруг неё аристократов стало доходить, что она говорит правду, столько правды, сколько знала.
– Что вы сделали?! – воскликнул Димот. – Моя дочь!
– Услышьте меня! – прогремел голос Риго. – Когда вы видели ее в последний раз?
Наступила тишина, молчание; каждый обдумывал ответ на этот вопрос. Это было… Это было прошлой осенью. В начале прошлой осени. Она исчезла прошлой осенью. Никто не хотел признаваться себе, что это было так давно.
– Мы слышали о её исчезновении, – сказала Марджори. – Это случилось задолго до того, как мы прибыли на Траву. Ещё до того, как вы дали нам разрешение разместить здесь посольство.
Слова повисли в пространстве, безукоризненно правдивые. Джанетта исчезла задолго до того, как прибыли чужаки. Джанетта же, стоящая в центре маленького круга из людей, слегка пританцовывала на месте, напевая что-то нечленораздельное себе под нос, прекрасная и отстранённая, словно фарфоровая статуэтка. Ничто в её лице или отсутствующем взгляде не говорило о том, что внутри неё было разумное существо. Рядом с ней стоял Шевлок бон Дамфэльс, он больше не сжимал её в руках.
– Но это не Джанетта, – горячо произнёс Шевлок.
– Конечно, это она. Не говори глупостей. Это моя дочь!
– Это не Джанетта, – упрямо повторил Шевлок. – Нет. Эта девушка выглядит старше.
– Так и должно быть, – воскликнула Джеральдрия. «Она стала старше, Шевлок. Прошло время.
– Это не она. Не может быть ею.
Кто мог бы с этим поспорить? Это существо было не таким, как все. Гусиная Девушка повернулась, чтобы оглядеть их своим странным, однобоким птичьим взглядом. Она закружила вокруг собравшихся вокруг неё, как будто проверяя, есть ли у кого-нибудь что-нибудь, что могло бы её заинтересовать, возможно, немного зерна или хлеба. Её влажный розовый рот открылся.
– Хнннга, – произнесла она гортанно. – Хнннга.
Теперь среди бон Мокерденов, Оберманов и Обермам, сестёр и кузенов, братьев и племянников началось движение.
Винс бон Мокерден, раскрасневшийся, застыл перед Риго.
– Неважно, когда она исчезла. Именно здесь, у вас она появилась, вот так! Откуда нам знать, что это не ты сделал это с ней?
– Но по какой причине? – громко, но спокойно спросила Марджори. – Узнать правду достаточно просто. Расспросите людей в Городе простолюдинов.
– Простолюдины! – зло и криво усмехнулся Густав. – У них нет чести. Они могут и солгать!
Затем толпа снова пришла в движение, унося странную девушку прочь.
Некоторые ушли. Шевлок. Бон Мокердены. Густав и его Обермам. Другие же остались. Из тех, кто остался, дольше всех оставались бон Дамфэльсы, которые снова и снова повторяли историю Эжени. Особенно Сильван, который снова и снова спрашивал: – Она что-нибудь сказала вам, мадам Ле Февр? Вообще ничего? Вы уверены?» На что Эжени могла только отрицательно качать головой. Пэт вообще никогда ничего не говорила. Из её горла исходили только нечленораздельные звуки.
Только позже Марджори поняла, почему Сильван был так настойчив. Димити бон Дамфэльс исчезла во время Охоты, точно также как исчезла Джанетта бон Мокерден. Если Джанетта появилась таким образом, не могла бы и Димити все еще быть найдена живой, где-нибудь, каким-то фантастическим образом?
Среди бонов не было врачей. Никто из аристократов никогда не опускался до изучения профессий. Поэтому им пришлось обратиться в Коммонс. Итак, именно из Коммонса Лис Бергрем, глава местной больницы приехал осмотреть предполагаемую Джанетту бон Мокерден.
Служанка это видела, а что не видела, то подслушала. Она рассказала об этом своему брату, который рассказал кому-то ещё, и этот кто-то передал рассказ Роальду Фью.
Ну а Роальд рассказал Марджори.
Хнннга Доктор Бергрем надел ей на голову какую-то штуковину, чтобы заглянуть, что твориться в её мозгу, но не обнаружил там значительной активности. Она словно цыплёнок.
– Сможет ли она снова научиться чему-то?
– Доктор Бергрем не знает, леди. Похоже на то, потому что мисс Эжени научила ее танцевать, понимаете? Научила её также мурлыкать мотив песенки. Доктор Бергрем хотел отвезти ее обратно в больницу, но Джеральдрия бон Мокерден и слышать об этом не хотела. Глупая женщина. Доктор Бергрем училась на Семлинге. И на Покаянии тоже. Она написала книги о своих открытиях здесь, на Траве. Она знает больше, чем многие врачи, даже чем те, что остались на Терре.
Марджори, всегда помнящая о своем долге узнать всё возможное о Траве, приказала отправить ей копии книг доктора Бергрема.
Все эстансии гудели о чудесном возвращении Джанетты бон Мокерден, найденной живой. Из всех тех, кто исчез за эти годы, она была первой, кого нашли живой. Первой и единственной, и всё же это вселяло надежду в аристократические семьи.
Ровена бон Дамфэльс пришла одна.
– Ставенджер не должен знать, что я была здесь, – прошептала она, её лицо распухло от слёз. – Они с Густавом потратили часы на то, чтобы рассказать мне о случившемся. Они не переставали кричать друг на друга. Он строго-настрого запретил мне приходить сюда.
– Я бы сама пришла к вам, – воскликнула Марджори. – Вам нужно было только попросить.
– Нет. Он бы увидел вас и прогнал прочь. Мы всё ещё находимся в периоде Паузы, и сейчас никто не выезжает на Охоту. Он бы наверняка увидел вас.
На самом деле Ровена хотела увидеться с Эжени, которую она хотела расспросить, потому что по своему статусы она не могла поехать в Город Простолюдинов без того, чтобы Ставенджер не узнал об этом. Марджори осталась с ними. Немного подумав она предложила: – Ровена, я попрошу мужчину и женщину, у которых она была в Коммонсе прийти сюда, к нам и вы можете прийти сюда, чтобы поговорить с ними сами.
После того, как леди Ровена ушла, Марджори вздохнула, покачала головой и послала за Персаном.
– Посмотри, сможешь ли ты уговорить того полицейского и его жену прийти сюда завтра. Чета Джеллико. Скажи им, что Обермам хочет поговорить с ними наедине. Тайно, Персан.
Вскоре он вернулся, чтобы сказать «да», они придут завтра, и Марджори отправила шифрованное сообщение в эстансию, которое могла понять только Ровена.
Марджори попросила Персана кое-что ей объяснить.
– На приёме Сильван сказал, что мы все будем бросать друг в друга мёртвых летучих мышей, Персан. Что он имел в виду? Я ведь не ослышалась?
– гиппеи делают так, – сказал Персан. – По крайней мере, так я слышал. Иногда на Охоте они делают это. Они пинают друг в друга дохлых летучих мышей.
– Мёртвых летучих мышей?
– Да, они повсюду, миледи. Много мёртвых летучих мышей.
Для Марджори это не имело никакого смысла, но она сделала пометку в своей книге для последующего изучения. Сейчас на это не было времени.
Вдобавок ко всему Риго нанял инструктора по Охоте.
– Да, – решительно и твёрдо сказал ей Риго. – Я нанял мастера верховой езды. Густав высказал мне в лицо то, что чувствуют все они по отношению к нам. Что мы недостойны их внимания, потому что не участвуем в Охоте.
– Это не просто верховая езда, – сказала Марджори с отвращением. – Что бы они ни делали, но это вовсе не верховая езда. Это действо отвратительно мне.
– Что бы они ни делали, – прорычал Риго, – я сделаю это не хуже их!
– Ты же не думаешь, что я… или дети…
– Нет, – выпалил он, потрясенный. – Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?
В самом деле, за кого она меня принимает? – спросил Риго себя. Они попали в эту переделку из-за Эжени, но Марджори ни разу не упрекнула его за то, что он привёл Эжени сюда, где этой малышке определенно не место. В результате он испытывал чувство вины перед Марджори и раздражался из-за этого чувства. Он чувствовал, что плохо обращался с ней, хотя она не проявляла никаких недовольства, ни сейчас, ни когда-либо ранее. Она никогда не проявляла враждебности по отношению к нему, когда он проводил время с Эжени, никогда не выказывала гнева из-за того, что у него были связи на стороне. Она никогда не говорила ничего негативного на этот счёт, никогда ничем не угрожала. Она всегда была рядом, неизменно тактичная, заботливая, всегда приятная, действовала соответствующим образом при любых обстоятельствах, даже при тех, которые, как он знал, он создал специально, чтобы испытать её терпение. Иногда он говорил себе, что отдал бы душу, если бы она заплакала, или закричала, или бросилась на него, или убежала, но она не сделала ничего подобного.
Ему было чертовски интересно, призналась ли она отцу Сандовалю в гневе или ревности. Говорила ли она ему о своих чувствах на исповеди? Она плакала?
Давным-давно он сказал себе, что Марджори никогда не полюбит его так, как он мечтал, потому что всю свою любовь она отдала лошадям. Лошади. Он ненавидел её страсть к ним даже больше, чем её благотворительность.
Но теперь он задавался вопросом, было ли это действительно так? Действительно ли лошади завладели её сердцем? Или она просто ждала чего-то другого? Или кого-то? Может быть, кого-то вроде Сильвана бон Дамфэльса?
Он должен был немедленно доспросить её.
– Марджори, Сильван бон Дамфэльс сказал тебе что-нибудь, пока ты танцевала?
– Сказал что-нибудь? – она бросила на мужа встревоженный взгляд, всё ещё беспокоясь о его намерении поехать на Охоту с бонами. – Насколько я помню, он говорил обычные вещи. Он похвалил наши наряды, мои и Стеллы, наши платья. Он хорошо танцует – поскольку он не был одним из тех, о ком нас предупреждал Поллут, я смогла наконец расслабиться и наслаждаться танцем. Что ты имеешь в виду?
– Просто, я задавался вопросом, какое отношение Сильван имеет к… Ничего. Пустяки. Я не ожидаю, что ты и дети будете участвовать в охоте аристократов.
– Но почему ты должен?
– Потому что они ничего мне не скажут, пока не доверятся мне, а они не будут доверять мне, пока я не разделю с ними… их ритуалы!
– Ты не передумаешь, – упавшим голосом сказала Марджори. Это был не вопрос, а утверждение. – Ты не передумаешь, Риго.