– Ты смог предупредить нас в тот раз, – сказала она, протягивая к нему руку. – Я знаю, как тебе, должно быть, было тяжело.
Он взял её руку и приложил к своей щеке. Только это. Но именно такими их увидел Риго.
Сильван изменился в лице, извинился, поклонился и ушел искать Ровену.
– Приятный тет-а-тет, – насмешливо произнёс Риго улыбаясь, но взгляд его метал молнии.
– Риго, ты не должен ехать верхом на Охоте.
– О, и почему это?
– Сильван говорит…
– О, я думаю, что очень мало имеет значения, что говорит Сильван».
Она посмотрела на него в замешательстве.
– Это очень важно. Риго, гиппеи – это не просто животные. Они… они что-то делают со своими наездниками. Что-то с их мозгами.
– А это Сильван умён, раз придумал такую сказку.
– Ты думаешь, он выдумал это? Не будь глупцом. Это очевидно. Это было очевидно для меня с тех самых пор, как мы увидели их первую Охоту, Риго.
– Неужели?
– Ради всего святого, Риго. Тебе не показалось странным, что никто не обвинил гиппеев в исчезновениях? Вот эта девушка, которая исчезла во время Охоты; никому даже в голову не пришло винить в этом гиппеев, на которых она ездила верхом?
– Если ты исчезнешь во время охоты, моя дорогая, а позже появишься как куртизанка в каком-нибудь маленьком княжестве, должен ли я винить в этом твою лошадь? – сказал Риго с издёвкой, бросая на жену холодный взгляд. Затем он молча повернулся и ушёл, оставил стоять её, уставившись ему вслед, отчаянно пытаясь понять, что между ними произошло.
***
В монастыре Зелёных Братьев дни проходили в трудах, ночи – во сне праведном. Было время, как говаривали, когда братия проводила почти всё своё время в учёбе, но здесь, на Траве, учеба была им не нужна. Все вопросы были сведены к доктрине; вся доктрина была упрощена до катехизиса; весь катехизис был давным-давно выучен. Кроме того, что бы кающиеся монахи делали с большим количеством знаний? Здесь им это было ни к чему. Монастырь располагался в низкорослой прерии, хотя неподалеку от обители росла высокая трава. Каждый год в середине-конце лета братья отправлялись на рубку большого количества крепких, толстых стеблей травы, которые вырастали до высоты семи-восьми человеческих ростов. Другие братья оставались в монастыре, копая глубокие и узкие траншеи параллельными парами, намечая новые залы, которыми они пользовались в течение всего длинного года на Траве. Хотя кающиеся старели и умирали, число братьев продолжало расти, пополняясь из числа служителей Святости из других миров.
Когда большие травы были спилены или срублены и связаны в пучки, их оттаскивали обратно в монастырь и складывали в подготовленные траншеи. Верх каждого пучка натягивали и привязывали к пучку в противоположной канаве, пока вся двойная изогнутая линия не превращалась в сводчатый зал, который должен был быть покрыт соломой, а его входы огораживались панелями из сплетенной травы. В пределах этого возвышенного пространства братья строили любые помещения, какие были необходимы: новую часовню, кухню или ещё один ряд келий.
Во время зимы на Траве братья уединялись внизу, в тесном подземном монастыре, где они страдали в течение длительного сезона уединения, переполненные раздражительностью на суровый климат. Зимы вгоняли многих из них в депрессивное состояние, особенно этим страдали молодые братья.
В летнем монастыре узкие залы расходились в разные стороны среди низкой травы, некоторые образовывали сводчатые галереи вокруг закрытых садов, иные с дверями, выходящими на широкие огородные участки или на фермерские дворы, где возились куры или довольно хрюкали свиньи в своих загонах. Если бы не башни, монастырь походил бы на курган, оставленный огромным туннельным кротом. Башни. Башни повсюду. Маявшиеся от скуки молодые братья десятилетиями возводили эти шпили из травяных стеблей. Сначала это были простые заостренные мачты, высотой не более пятнадцати или двадцати человеческих ростов, увенчанные оперением в виде семенных головок трав. Позже более сложные конструкции, словно чудовища о трёх или пяти ногах поднялись в затянутое облаками небо, чьи верхушки были почти недоступны взгляду тех, кто был на земле. Всё больше и больше башен. Год от года.
Над широкими дворами парили кружевные иглы, их сочленения были надежно перевязаны крепкими верёвками из проволочной травы. Вздымаясь ввысь на каждом перекрестке залов с тростниковыми сводами, паутинные шпили пронзали облака, филигранные мачты возвышались над кухнями и садами. За пределами монастыря леса игольчатых спикул, похожих на кружевных морских ежей, вздымаются в небо мириадами готических шпилей. Из любого места внутри монастыря или вокруг него нельзя было посмотреть вверх, не увидев их, фантастически высокие и до смешного хрупкие, шпили по которым сновали фигурки братьев – верхолазов.
По этим сооружениям юные Братья, кажущиеся с такого расстояния размером не больше пауков, ползали и раскачивались среди облаков, волоча за собой свои тонкие веревки, соединяя башни мостами, которые казались не шире пальца и едва ли прочнее волоса. По лестницам, тонким и колеблющимся, как шёлк паутины, они взбирались на высокие платформы, чтобы наблюдать. Сначала они высматривали Гончих или пасущихся животных. Затем они обозревали золотых ангелов, подобных тем, что были на башнях Святого Престола.
На протяжении десятилетий на башни взбирались любители, затем энтузиасты и, наконец, эксперты, которые изобрели культ со своими иерархами и прислужниками, своими собственными ритуалами крещения и погребения, своими собственными секретами, которыми делились его приверженцы. Каждый новый послушник проходил испытание в течение нескольких дней после своего прибытия, чтобы узнать, станет ли он одним из братьев- верхолазов или нет.
Брат Лурай, ранее известный как Риллиби Чайм, сидел в трапезной, как сидели поколения до него, натирая краем своей мантии еще один слой глянца, ожидая гонга, который позволил бы ему встать из-за стола, отнести свою тарелку к служебному люку, а затем пойти в прачечную на своё вечернее дежурство. Внезапно, за его спиной раздался чей-то голос. Лурай обернулся, но не обнаружил ничего, кроме глухой стены в конце коридора, на которой даже не было полки.
– Ты, Лурай, – произнёс негромко голос. – Слушай сюда.
Он посмотрел вверх и по сторонам, делая это медленно, чтобы не привлекать внимания. Его ближайшие соседи находились на некотором расстоянии, мелкие чиновники, недавно присланные для усиления Управления Приемлемой Доктрины, по крайней мере, так сказал Майноа.
Он не видел ничего, кроме плетёных циновок, которые составляли торцевую стену зала.
– Ты, – снова раздался голос. – После дежурства сегодня вечером. Настала пора для твоего посвящения.
Последовавший за этим звук подозрительно походил на хихиканье, мерзкое хихиканье. Риллиби закрыл глаза и помолился о помощи. Через некоторое время Риллиби открыл глаза и огляделся вокруг, гадая, сможет ли он найти в Большой Трапезной что-нибудь, что могло бы ему помочь.
Трапезная состояла из четырех сводчатых залов, расходящихся подобно пальцам от центрального купола. Под куполом находился помост, на котором сидели Старшие Братья: Джамлис, Фуасой и Лаероа, а также полдюжины других. Вдоль расходящихся залов длинными одиночными рядами стояли искусно сплетённые из травы столы для кающихся, рассаженных в порядке старшинства.
Полоски стебля травы были скручены в спираль и сплетены в формы, изображающие веточки, листья и цветы. Столешницы, изогнутые книзу, переходили в зубчатые фартуки, а оттуда – в ножки, украшенные с излишествами рококо. Трава имела десятки, если не сотни оттенков.
Целые поколения братьев ласкали плетеные подлокотники этих стульев, гладили плетеные сиденья своими задницами, начищали изогнутые края этих столов своими животами и рукавами. Место брата Риллиби/Лурая находилось в дальнем конце ряда столов, таких длинных, что они почти исчезали из виду, если смотреть вдоль столов в сторону купола.
Оказавшись на открытом воздухе, он свернул со двора в переулок, который вёл мимо трапезной к прачечной. Там он встал у одной из рукояток насоса и стал ждать прибытия своего коллеги. Этот безымянный Брат средних лет сел у рычага, и они вдвоем начали монотонные толчки, которые должны были принести воду из горячего источника далеко внизу. Из насоса вода поступала в горячие чайники. Когда чайники наполнились, вода перелилась в корыто для полоскания. К тому времени, когда корыто для полоскания наполнялось, чайники снова пустели.
– Чертовски глупая штука, – пробормотал брат Лурай, думая о солнечных батареях и ветряных насосах, которые использовались в других местах монастыря для перекачки воды для ванн и заполнения рыбных прудов и большого резервуара, который обеспечивал обитель питьевой водой.
– Тише, – сказал пожилой мужчина с сердитым взглядом. Накачка воды была покаянной службой. Работа не должна была быть лёгкой или иметь смысл.
Риллиби замолчал. Он начал размышлять о беседе, которую он имел со старшим братом Джамлизом накануне.
– Здесь сказано, мальчик… – объявил Старший брат, – здесь сказано, что ты кричал в трапезной и выдвигал дикие обвинения против Святого Престола.
Риллиби хотел было начать возражать, сказать что-то дерзкое и сердитое, но вскоре вспомнил совет Майноа.
– Да, старший брат, – покорно склонив голову сказал Риллиби.
– Тебе оставалось всего два года, – продолжал Старший Брат. Это был мужчина с лицом, похожим на пробку, равномерно окрашенным, с равномерной текстурой, как будто он носил маску. Все его черты были обычными, за исключением крошечного носа, похожего на срез с конца винной пробки, застрявшей посередине лица. Вокруг этого крошечного носа другие черты казались гротескно крупными. – Ну, у нас здесь ничего этого не будет, никаких выступлений, ты же знаешь.
– Да, старший брат.
– Давай посмотрим, что ты помнишь из своего катехизиса. Ответствуй, какова цель человечества?
– Заселить Галактику в Божье время.