– Да, Персан.
– Для вас сообщение по каналу связи. Сильван бон Дамфэльс спрашивает, будете ли вы присутствовать на Охоте, я сказал ему, что вы не будете. Он говорит, что в таком случае, он хотел бы навестить вас здесь сегодня днём.
– Возможно, у него есть известия о Ровене, – печально сказала Марджори, всё еще глядя в пустое небо. – Проведи его в мой кабинет, когда он придет, пожалуйста.
Когда он пришел, у него действительно было кое-какие новости о Ровене. Он сказал ей, что раны на теле Ровены заживают. Раны, нанесенные её психике, доставляли больше хлопот. Поиски Димити стали для неё навязчивой идеей. Она не могла принять, что её дочь ушла навсегда, а если нет, то её появление может быть еще более болезненным, чем просто считать её мертвой.
На самом деле, ничто из этого не было тем, что Сильван действительно хотел сказать. Вскоре он оставил тему Ровены и Димити, которую находил болезненной, и заговорил о чём-то другом. Прошло так много времени с тех пор, как Марджори была объектом чьих-либо откровенных романтических намерений, так что ему удалось не сразу высказать большую часть того, что он планировал, прежде чем она поняла смысл его слов.
– Сильван, – произнесла она, внезапно испугавшись его признания. – Не надо.
– Я должен, – прошептал он. – Я люблю вас. Я полюбил вас с того самого момента, как увидел. В тот момент, когда я впервые заключил вас в объятия на балу. Вы, должно быть, почувствовали…
Она покачала головой, запрещая ему говорить что-либо еще. – Если ты скажешь что-нибудь ещё в том же духе, Сильван, мне придётся запретить тебе посещать этот дом. Я не вольна слушать тебя. У меня есть семья.
– И что? Какое это имеет значение?
– Для тебя, возможно, никакого. Для меня есть.
– Это всё ваша религия? Те священники, которые живут у вас? Они охраняют тебя по приказу Риго?
– Отец Сандовал? Отец Джеймс? Конечно, нет, Сильван. Они помогают мне защитить себя! – она отвернулась от него. – Как я могу тебе объяснить? У вас на Траве нет понятия об этом. И ты так молод. Это было бы грехом!
– Потому что я молод?
– Нет. Не по этой причине. Но поскольку я замужем за кем-то другим, это было бы грехом.
Он выглядел озадаченным. – Только не на Траве.
– Разве у вас не существует таинства брака на Траве?
Он пожал плечами. – Бонам нужны не браки, а дети. Законные дети, конечно, хотя есть немало бонов с кровью простолюдинов, хотя обермуны будут это отрицать. Ну, посудите сами! Почему Ровена должна лежать в холодной постели всю весну и всю осень, пока Ставенджер охотится, или восстанавливается после охоты, или потеет на тренировках, думая о новой Охоте? Я не сомневаюсь, что Шевлок – сын Ставенджера, но у меня есть некоторые сомнения насчет себя.
Он уставился на неё, как будто пытаясь разглядеть за её внешностью тайную причину по которой она оттолкнула его. – Я полагаю, было бы неправильно убивать другого бона. Или принуждать женщину, если она не этого хочет, или причинить боль ребенку. Или взять что-нибудь из какой-нибудь другой эстансии. Но никто не счел бы неправильным, если бы мы стали любовниками.
Она смотрела на него почти со страхом. Его глаза горели, его руки тянулись к ней. Её мимолетное желание взять эти руки наполнило Марджори паникой. Так она когда-то страстно желала взять Риго за руки.
– Ты говоришь, что любишь меня, Сильван.
– Так и есть.
– И под этим ты подразумеваешь нечто большее, я полагаю, чем просто страсть. Ты говоришь мне не только о том, что хочешь моё тело, – она покраснела, сказав то, чего никогда не говорила даже Риго. Она отошла от него к окну, где теперь стояла и смотрела наружу.
– Конечно, нет, – выпалил он, уязвленный.
Марджори заговорила, смотря в окно на сад трав.
– Тогда, если ты любишь меня, ты больше не станешь заговаривать со мной об этом. Ты должен принять то, что я тебе говорю. Я замужем за Риго, и не имеет значения, счастливы ли мы в браке или же нет. Не имеет значения, что мы с тобой могли бы быть счастливее вместе, чем любой из нас мог бы стать с другими. Всё это не имеет значения, и ты не должны говорить об этом! Мой брак – это факт, и по моей религии, этот факт нельзя изменить. Я буду твоим другом. Я не могу быть твоей любовницей. Если тебе нужны религиозные объяснения, попроси отца Сандовала объяснить это.
– Что же мне делать? – почти умолял Сильван. – Что мне делать?
– Ничего. Иди домой. Забудь, что ты приходил сюда. Забудь, о нашем разговоре, что я и попытаюсь сделать.
Он поднялся, нехотя, неохотно, гораздо более возбужденный её отказом, чем её согласием. Он просто не мог отпустить её.
– Я буду вашим другом, – воскликнул он. – Это дело с чумой, мы не должны забывать о нём. Вам нужна моя помощь.
Она повернулась к нему, скрестив руки на груди, словно защищаясь. – Да, ты нам нужен, Сильван.
В горле у нее пересохло. Ей хотелось утешить его, он казался таким расстроенным, но она не осмеливалась прикоснуться к нему или даже просто улыбнуться.
– Тогда очень хорошо. Я вам другом, – он сделал широкий жест двумя руками, как бы отбрасывая всё прочь, хотя он ни от чего не отказывался. Если разговоры о любви не были способом завоевать расположение Марджори, он попытается найти какой-нибудь другой способ. Он не откажется ухаживать за ней. Он не понимал религии Марджори, но хотел узнать о ней побольше. Очевидно, что она терпела многое из того, чего не допускалось по её вере. Иначе этот гордый, суровый человек, её муж, не смог бы держать свою любовницу почти на пороге дома своей жены!
Некоторое время он оставался сидеть на приличном расстоянии от неё, обсуждая то, что ей хотелось знать. Он пообещал сделать всё, что в его силах, чтобы выяснить, не было ли на Траве какой-либо необычной болезни. Когда он уходил от нее, он почувствовал, как его глаза увлажнились, задаваясь вопросом, что она думает о нём, пораженный тем, что это имело для него такое большое значение. Он не был юнцом, чтобы беспокоиться о том, что подумает женщина! И всё же… и все же он это делал.
Она, глядя ему вслед, была взволнована больше, чем когда-либо за последние годы, всем сердцем желая, чтобы он никогда не приходил, чтобы он никогда не разговаривал с ним или чтобы она встретила его до того, как встретила Родриго Юрарьера. Это была греховная мысль. Она пошла в часовню и помолилась. На протяжении многих лет молитва утешала её. Но сейчас этого не произошло, хотя она простояла на коленях большую часть часа, ища покоя. Когда-то она считала себя Божьим чадом. Теперь же она была всего лишь мыслящим вирусом, существом, обуреваемым страстными желаниями.
Она вышла на улицу. После полудня стало прохладно. С северо-востока донесся приглушенный рёв аэрокара. Она поспешила к посыпанной гравием посадочной площадке, постояла там, глядя вверх, дрожа всем телом. Она нуждалась в Риго, нуждалась в Стелле, нуждалась в семье, нуждалась в том, чтобы принадлежать кому-то, быть кем-то обнятой.
Летательный аппарат медленно приближалась, превращался из пятнышка в шарик, из шарика в ёлочное украшение, одно из тех что её семья вешала на Рождество.
Он приземлился. Дверь открылась, и слуга, который управлял машиной, вышел и молча ушёл, даже не взглянув на неё. За ним на землю ступил Риго. Он стоял спиной к Марджори. Когда он повернулся она увидела его неподвижное, пустое лицо. Последовал бесконечный миг, в течение которого всё вокруг и внутри Марджори застыло, миг, в который первое ужасное подозрение превратилось в уверенность.
– Стелла! – закричала она; её голос пронзительно перекрикивал ветер.
Риго безнадежно развел руками, но ничего не сказал. Он не двинулся к ней.
***
– Брат Майноа, – выкрикнула Марджори, стукнув кулаком по кухонному столу, за которым она застала отца Джеймса и своего сына за совместным ужином. – Брат Майноа что-то знает! Он что-то видел. Если гиппеи забрали Стеллу, он единственный, кто, возможно, может нам помочь.
– Где ваш муж? – спросил священник.
– Я не знаю, – сказала она, устремив на него дикий взгляд. – Он пошёл в дом.
– Что именно он сказал?
– Что она пропала. Исчезла. Она так и не вернулась. Как Джанетта. Как девчонка бон Дамфэльсов. – она жадно глотала воздух, как будто никак не могла набрать его в легкие. – От него не будет никакой пользы. Он такой же, как они. Как Ставенджер и как Обермун бон Хаунсер. Я всё думала, кого бы спросить. Боны ничего не делают, когда похищают их собственных детей; они бы ничего не сделали для моих. Простолюдины в Коммонсе… Они ничего об этом не знают. Селяне тоже. Они до смерти боятся травяных прерий. Видели ли бы вы лицо Себастиана Механика, когда он рассказывал мне о громе в ночи. Но кто-то сказал ему! Как вы думаете, кто это? Я спросила. Он говорит, брат Майноа. Все концы ведут к брату Майноа!
– Ты намереваетесь отправиться к Зелёным Братьям сейчас, Марджори?
– Сейчас. Да!
– Вы уверены, что он сейчас там?
– Нет, – она беспомощно всхлипнула. – Он должен быть там.
Священник кивнул Тони в сторону коммутатора, стоящего в углу кухни. Затем он поднялся и усадил Марджори в кресло. Тони пробормотал что-то в экран коммутатор, затем ещё раз, прежде чем отключить связь и повернуться к ним.
– Он там. Я рассказал ему и его юному спутнику о том, что произошло. Он говорит, что прибыл бы к вам, но у него нет машины. Ты можешь подождать пока я слетаю за ним, или, если хочешь, я доставлю тебя туда.
– Я полечу, – она вскочила, дико озираясь по сторонам. – Я вела себя безнравственно, отец Джеймс. Я возненавидела её. Бог забрал ее из-за…
– Марджори! – отец Джеймс приблизился к ней. – Прекратите это! Неужели Бог настолько несправедлив, что наказал вашу дочь за то, что сделали вы? Вы не поможете Стелле этим приступом вины. Прекратите же!
Она сглотнула, явно снова овладевая собой.
– Да. О, да, конечно. Простите меня. Вы правы. Тони, возьми с собой какую-нибудь еду. Я должна взять своё пальто.
Она выбежала из комнаты, и они услышали, как её шаги загрохотали по коридору.