Он вынул устройство и поставил его по центру, постукивая по нему одной рукой.
– Исходя из теории, что вещи, написанные непосредственно перед трагедией, могут быть для нас наиболее полезными, лингвисты на Семлинге уделили первоочередное внимание переводу рукописной книги, которую я нашёл в одном из домов некоторое время назад. Они перевели около восьмидесяти процентов. Кажется, это дневник. В нём рассказывается о том, как автор пытался научить гиппея писать. Гиппеи рассердились и убили двух арбаев, находившихся поблизости. Когда гиппеи успокоились, автор возразил им. Он или она объяснили, что убивать разумных существ неправильно, что их друзья оплакивали мёртвых арбаев и что гиппеи никогда больше не должны этого делать.
Марджори вздохнула.
– Бедный, наивный, благонамеренный глупец.
– Вы имеете в виду, что автор дневника, просто сказал гиппеям больше так не делать? – Отец Джеймс не мог поверить. – Он что же, всерьёз думал, что гиппеев это волнует?
Майноа грустно кивнул, нервно потирая плечо и руку, как будто пытаясь унять боль.
Марджори продолжила: – Когда Первый… когда фоксены думают об Арбаях, они всегда окружают себя светом, – так мы могли бы представить себе ангелов.
Брат Майноа задавался внутренним вопросом, как бы выглядели золотые ангелы высоко на башнях Святости с клыками и чешуей расы Арбаев.
– Но не то чтобы они были святыми для них, как вы думаете, Марджори? Скорее, похоже на то, что они были неприкасаемыми.
Марджори кивнула. Да. Видение вызывало у неё именно такое чувство. «Неприкасаемые Арбаи. Ставить на пьедесталы. Недоступные». Так транслировал ей Первый.
– Арбаи не могли поверить в то, что гиппеи злы? – отец Джеймс не мог поверить своим ушам.
Майноа снова кивнул.
– Дело не в том, что они не могли поверить в злонамеренность гиппеев. Они просто не были способны в это поверить, и точка. Похоже, у них не было понятия о зле. В материалах, которые я получил из Семлинга, нет самого слова, обозначающего «зло». Есть слова для ошибок или вещей, сделанных непреднамеренно. Есть слова для несчастных случаев, боли и смерти, но нет слова для зла. Слово «Арбаи», обозначающее разумных существ, имеет корневую кривую, означающую, согласно компьютерам, «избегание ошибок». Они думали, что нужно было просто указать на ошибку, и гиппеи стали бы избегать её повторения.
– Конечно, это не было ошибкой, – сказала Марджори. – Гиппеи наслаждались убийствами».
Отец Джеймс возразил.
– Мне трудно поверить в такой злокозненный ум…
Брат Майноа вздохнул.
– Она права, отец. Они перевели слово, которое гиппеи вытоптали на полу той пещеры. Это арбайское слово, точнее сочетание трёх и более арбайских слов. Одно из них означает «смерть», другое указывает на «чужаков» или «незнакомцев», а третий означает «радость». Машины Семлинга с большой долей вероятности переводит это как «удовольствие убивать чужаков».
– Они думают, что имеют право убивать всех, кроме самих себя?
Отец Джеймс потряс головой.
Марджори горько рассмеялась на это.
– О, отец, разве это так уж необычно? Посмотрите на наш бедный родной мир. Разве человек не считал себя вправе убивать всех, кроме себя? Разве ему не доставляло радости это делать? Где гиганты киты? Где слоны? Где яркие птицы, которые когда-то жили в наших болотах и лесах?
Брат Майноа продолжил: – Они не могли убить тех, кто жил здесь, в Древесном Городе. Гиппеи не умеют плавать, они не умеют лазить, поэтому они не могли убить арбаев, которые были здесь.
– Тем не менее для тех, кто жил здесь, должно быть, было уже слишком поздно, – сказала Марджори, глядя на призрачную голограмму влюбленных в тени, которые только что вернулись на мостик и, прислонившись к солнцу, перешептывались друг с другом.
– Возможно, они умерли, когда пришла зима. Было слишком поздно для всех остальных, там, в других мирах.
– Те, кто обитал здесь, в городе, должно быть, были невосприимчивы к этой болезни, – сказал отец Джеймс. – Они ведь могли уйти в подполье. Почему нет? Мы тоже должны быть невосприимчивы к пагубе. Все люди на Траве должны иметь такой иммунитет.
– О да, – сказала Марджори. – Я уверен, что у нас есть иммунитет, пока мы остаемся на Траве. Само собой разумеется, что Арбаи на Траве тоже были невосприимчивы к чуме. Вот почему гиппеи убивали их именно так. Но ничего из этого не помогает нам узнать главное! Ничто не говорит нам, как это началось. Ничто не указывает, как остановить эпидемию, когда она уже началась. Я не перестаю думать о доме. У меня там осталась сестра. У Риго там мать, брат, у нас есть племянницы и племянники. У меня есть друзья!
– Прошу вас, успокойтесь, – сказал Майноа. – Мы знаем по крайней мере один способ исцеления, Марджори. Любой, кто прибывает сюда…
– Даже если бы мы могли привести каждого живого человека с каждого обитаемого мира на Траву, мы не знаем, заразятся ли они снова после того, как покинут эту планету. Мы не знаем, как вирус распространяется. – выпалила Марджори. – Лисы определённо знают что-то, что может помочь нам, но они не скажут! Как будто они чего-то ждут. Но чего?
Она подняла глаза и увидела сгусток тени поперёк перил моста. Большие глаза сверкнули на мгновение и исчезли. Что-то пронеслось в её сознании. Она сердито покачала головой.
– У меня ужасное чувство безнадежности. Как будто уже слишком поздно для всего этого. Как будто мы уже прошли точку невозврата.
Что-то безвозвратно изменилось. Какой-то важный этап был пройден. Она была в этом уверена.
Фоксен коснулся её разума бестелесными руками. Она услышала успокаивающий голос, говорящий: «Тише, дорогая, тише». Она прислонилась лбом к широкому плечу, которого на самом деле не было рядом. Фоксены-лисы танцевали в её голове, и она вместе с ними.
Внезапно плечо отпрянуло. Она посмотрела вверх. Фоксен ушёл.
Через мгновение она поняла, почему. Она услышала человеческие голоса, перекрывающие шум речи Арбаев. Но Тони ещё слишком рано возвращаться. Это были совсем незнакомые ей голоса.
Её заметили, и чей-то молодой зычный голос из-за высоких деревьев издал крик ликования. В этом крике было что-то угрожающее. Крик охотника, увидевшего дичь.
Марджори и её спутники попятились, отступая через площадь, с опаской наблюдая, как три фигуры прыгают между деревьями как обезьяны.
– Брат Фламзи, – сказал брат Майноа спокойным, усталым голосом. – Не ожидал тебя здесь увидеть.
Брат Фламзи стоял на перилах плетённого моста, приподняв одно колено и скрестив руки.
– Зови меня Верзилой, – произнёс он нарочито весело. – Встречайте моих друзей. Цепкий. Длинный Мост. Нас было ещё двое, но гиппеи сожрали Малого и Канатоходца.
Он махнул рукой, указывая куда-то еще.
– Вместе со старшим братом Фуасои и его шестёркой Шоэтаем. Не то чтобы наверняка. Мы слышали их крики и вой, но, возможно, они смогли убежать.
– Зачем вы здесь? – спросил брат Майноа.
– Меня послали за тобой, брат, – Верзила растянулся в улыбке. – Они сказали, что ты больше не один из нас.
– Но ты сказал, что Фуасои был с тобой! И Шоэтай!
– Мы не ожидали, что они попрутся с нами. Они собирались высадить нас и уехать куда-то ещё, но видно не судьба…
Голографическая фигура начала двигаться среди трёх верхолазов. Верзила замахал руками, будто отмахиваясь от роя насекомых: – Что это за чертовщина?
– Всего лишь проекция, – сказала Марджори. – Голограммы людей, которые когда-то жили здесь.
Верзила повернул голову, осматривая город.
– А здесь не дурственно, – сказал он. – Хватит ли здесь еды, чтобы кто-нибудь мог здесь жить?
– Летом, да, – сказал брат Майноа. – Здесь и фрукты, и орехи.
– Но не зимой, да? Что же, зимой мы могли бы пойти в город, не так ли? А летом расквартироваться здесь.
– Ты имеешь в виду остаться здесь? – спросил Длинный Мост. – После того, как мы сделаем задуманное, ты имеешь в виду остаться здесь?
– Да почему нет то? – вздёрнулся Верзила. – Ты что же, думаешь, что есть лучшее место для верхолазов, чем это?
– Мне не нравятся эти штуки, – Длинный Мост махнул на голограммы Арбаев, двигавшиеся прямо перед ним. – Мне не нравятся эти монстры вокруг меня.
Брат Майноа потянулся умом, ища разум фоксена. Ничего. Ни образов. Ни слов.
– Вы голодны?» – спросила Марджори. – У нас есть немного еды, мы можем поделиться с вами.
– О да, мы проголодались, – криво ухмыльнулся Верзила. – Но совсем по другому лакомству.
Он провел языком по губам, похотливо уставившись на неё.
Марджори внутренне напряглась.
– Ты выглядишь молодой и здоровой, – продолжал Верзила. – Там, в монастыре, говорили о чуме. У тебя же нет чумы, красотка?
– Не исключено, – сказала Марджори, изо всех сил стараясь, чтобы её голос звучал спокойно. – Когда мы покидали Терру, там была чума.
– Нехорошо врать, – оскалился Верзила. – Если бы вы подцепили заразу там, вы были бы уже мертвы. Так все говорят.
– Иногда на то, чтобы болезнь проявила себя, уходят годы, – сказал отец Джеймс.
– А ты кто такой? – со злым смешком сказал Верзила. – Что это у тебя за странный наряд? Ты что слуга? Следи за своими манерами, прислужник. С тобой никто не разговаривает.
– Если Фуасои послал тебя за мной, – задумчиво произнёс Майноа, – у него могла быть только одна причина для этого. Если он не хотел, чтобы информация о причине чумы получила огласку, значит, он был одним из Ветхих.
У Марджори перехватило дыхание. Секта Ветхих уже здесь?
Верзила проигнорировал сказанное. Он спрыгнул на мост и встал, широко расставив ноги.
– Готовы, мальчики? – спросил он своих компаньонов, лениво потягиваясь. – Держите мужиков. Сначала я получу женщину…
– Верзила! – позвал голос сверху, прячась в солнечных отблесках среди высоких ветвей. – Верзила – трус! Лжец с длинными костями. Посмеет ли он подняться?
Сердце Марджори заколотилось с удвоенной силой. Это был голос Риллиби. Но только Риллиби. Никаких других голосов.