– Я кольца купил, с творогом. – Илья сунул в руки отцу пластиковую упаковку и, усевшись на стоявшую в тесной прихожей табуретку, начал стягивать с ног ботинки.
– С творогом – это хорошо. Пойду чайник поставлю.
– Я тебя в комнате подожду! – крикнул Илья вслед удаляющейся на кухню спине.
Отец ничего не ответил, но этого и не требовалось. Молчание, во всяком случае, так казалось Илье, устраивало их обоих. Вот уже много лет, после того как родители развелись и отец стал жить отдельно, Илья приезжал к нему примерно раз в месяц для того, чтобы просидеть час на старом продавленном кресле, молча глядя на стоящую на столе пустую чашку. Возможно, когда-то, лет двадцать назад или больше, кресло не было ни старым, ни продавленным, но если такое и было, то слишком давно, для того чтобы остаться в памяти. Возможно даже, что когда-то, очень давно, точно больше чем двадцать лет назад, им было о чем поговорить с отцом, у Ильи даже все еще оставались обрывочные детские воспоминания об этих разговорах, хотя подробности уже почти стерлись из его памяти. Помнил лишь, что отец мог дать ответ на любой его вопрос, ухитрившись при этом процитировать кого-нибудь из древних мудрецов или продекламировав стихотворный отрывок, подходящий к избранной теме.
Все это осталось в прошлом, таком далеком и размытом, что даже неясно, как оно когда-то могло быть настоящим. Теперь все разговоры свелись к тому, что отец задавал лишь один вопрос: «Как у тебя дела, Илюшенька?» – а Лунин из раза в раз сообщал, что у него все неплохо, мучительно выдавливая из себя фразы так, чтобы растянуть свой бессодержательный ответ хотя бы минут на десять. Затем Лунин привычно интересовался здоровьем отца, на что тот, беззащитно улыбаясь, произносил всегда одну и ту же фразу:
– Ты же видишь, Илюшенька, я еще жив, значит, ничего пока не изменилось.
После того как пытка общением заканчивалась, они оба замирали в глубокой задумчивости, стискивая в руках чашки с уже остывшим чаем. Отец сидел, неподвижно уставившись в беззвучно работающий телевизор, Илья же, откинувшись на спинку кресла, переводил взгляд от висевших напротив настенных часов на располневшее, отечное лицо отца, а затем вновь к циферблату, чтобы убедиться, что время, определенное для того, чтобы визит не считался слишком коротким, еще не вышло.
Иногда они играли в шахматы. Последние несколько лет Илья стал иногда выигрывать, но своим победам почти не радовался, понимая, что вызваны они вовсе не ростом его собственного мастерства.
– У меня к тебе просьба, – шахматные фигуры с грохотом посыпались на журнальный стол, – я хочу, чтобы ты посмотрел одну незаконченную партию и сказал, кто все же там выигрывает.
– И как я тебе скажу? – Отец словно нехотя оторвал взгляд от экрана телевизора. – Столько фигур, это даже не эндшпиль.
– Мало ли, – Илья поправил белого короля, – вдруг есть какая-то комбинация. Посмотри, если время будет.
Илья прекрасно знал, что после второго инфаркта отец почти не выходит из дома, проводя день за днем перед телевизором на еще более продавленном, чем кресло, диване.
– Время, – отец вздохнул, внимательно вглядываясь в расставленные на доске фигуры, – сколько у меня еще его осталось?
– Прекращай. – Илья фальшиво улыбнулся и еще более фальшиво произнес: – Ты еще до ста лет доживешь.
– До ста? – Отец скептически взглянул на него. – А зачем?
Не найдя что ответить, Илья тоже уставился в шахматную доску.
– Не знаешь? – Отец грустно усмехнулся. – Скажи тогда хоть, кто ходит. Белые?
– Черные, – покачал головой Лунин, – ход черных.
Вернувшись домой, Лунин переоделся и отправился на традиционную вечернюю прогулку с Рокси. Благодаря Рокси Илья и обнаружил установленную за ним слежку. Вечер выдался на удивление теплым, и Лунин вместе с болонкой отправились гулять в городской парк, расположенный в нескольких кварталах от их дома. Илья, как обычно, шел не глядя по сторонам, погруженный в свои мысли. Предоставленная себе Рокси то убегала на несколько десятков метров вперед, то отставала, увлеченная взаимным обнюхиванием с очередным представителем семейства лающих и четверолапых, с которым, вне зависимости от породы и гендерной принадлежности, болонка быстро находила общий язык. Вспомнив о том, что где-то впереди рискует затеряться ее неуклюжий двуногий друг, Рокси с лаем устремлялась вперед. Догнав Лунина, она совершала вокруг него стремительную петлю и, убедившись, что с хозяином все благополучно, вновь мчалась неизвестно куда. Во время этих, безусловно наполненных глубоким, понятным ей одной смыслом, метаний чувствительный нос болонки несколько раз улавливал один и тот же запах. Запах одного и того же человека, идущего вслед за ними, но все время отстающего метров на тридцать, а то и на все пятьдесят. Ничего необычного или заслуживающего пристального внимания в этом не было, в парке было не так много дорожек и гуляющие частенько тянулись друг за другом, идя по одному и тому же маршруту. Любопытным болонке показалось лишь то обстоятельство, что запах этого незнакомого любителя прогулок она почувствовала сразу же, как только выбежала из подъезда. Странным было и то, что до сего дня этого человека она в парке не встречала, хотя почти все гуляющие, а это, как правило, либо собачники, либо пожилые супружеские пары, были хорошо ей знакомы.
В конце концов, врожденное любопытство и тяга к общению взяли вверх, и Рокси устремилась прямо к ногам незнакомца, стыдливо застывшего возле молодой ели в нескольких десятках метров от погруженного в свои мысли Лунина. Подбежав к мужчине, а незнакомец оказался невысоким худощавым мужчиной в спортивном костюме и бейсболке, болонка приветственно тявкнула. К ее удивлению, мужчина не выразил никакой радости от возможности столь приятного знакомства, наоборот, попытался придать своему невзрачному лицу угрожающее выражение и издал странный шипящий звук, что-то среднее между «Тсс!» и «Кыш!». Поняв, что мужчина глуповат, Рокси попыталась более доступно объяснить ему всю доброжелательность своих намерений, отчего залилась оглушительным звонким лаем и даже один раз подпрыгнула, давая понять, что рада встретить в парке нового любителя вечерних прогулок. То, что произошло потом, по мнению Рокси, было не просто ужасно, а не вписывалось ни в какие рамки здравого собачьего, да и человеческого, смысла. Издав еще один, более громкий, шипящий звук, незнакомец ударил болонку ногой, отчего ее маленькое белоснежное тельце взмыло вверх и отлетело в сторону на несколько метров. По счастью, на пути летящей собачонки не встретилось острых торчащих веток, и она приземлилась на покрытую опавшей хвоей землю, не получив никаких серьезных повреждений, за исключением перенесенного ею нечеловеческого унижения. От обиды и возмущения на несколько мгновений Рокси потеряла дар речи, а когда они вновь объявились, воспользовалась ими на всю катушку.
Услышав возмущенный и одновременно испуганный лай болонки, Лунин обернулся и, не теряя ни мгновения, помчался на выручку своей любимице. Очевидно, в планы обидчика не входило более близкое знакомство с хозяином вздорной собачонки. Не ожидал он от Лунина и той стремительности, на которую вдруг оказалось способно неуклюжее, мешковатое тело. Коротко выругавшись, мужчина мгновенно скрылся в густых еловых зарослях, почти примыкавших к прогулочной аллее, и все же этого одного короткого мгновения Илье хватило, чтобы не только заметить незнакомца, но и понять, что где-то он это малоприметное лицо уже видел.
Большую часть пути домой Лунин нес Рокси на руках. Никакой особой нужды в этом не было, болонка была совершенно здорова. Но, во-первых, так было спокойнее самому Лунину, а во-вторых, сидеть на руках очень нравилось самой белоснежной красотке. В теплых мягких объятиях было так удобно изображать жертву грубого мужского насилия, что Рокси не могла удержаться и время от времени жалобно поскуливала, а затем страдальчески тыкалась носом в большую лунинскую ладонь.
Уже подходя к дому, Илья вспомнил, где именно и при каких обстоятельствах он видел обидевшего Рокси мужчину. Пару месяцев назад Лунин напросился поехать вместе с Зубаревым на задержание. Никакой необходимости в этом не было, вся доказательная база по делу была уже собрана. Можно было спокойно посидеть пару часов в кабинете, попить кофе, попытаться пройти еще один уровень в недавно закачанный на телефон чемпионат по керлингу, а уже потом приступить к допросу любезно доставленного задержанного. Но в тот день Лунину было скучно, а точнее, невыносимо одиноко. Всего за пять дней до этого, вернувшись из Одинска, он узнал, что от него ушла Светочка, и всего четыре дня назад он принял окончательное решение, что не будет пытаться ее вернуть. В общем, уже пятый день Лунину было тоскливо. То обстоятельство, что за эти четыре дня ему, совместно с Вадимом, удалось раскрыть очередное убийство, конечно, немного радовало, но все же этой радости почему-то не хватало, чтобы хоть на минуту рассеять окружающее его уныние.
– Мне бы пострелять. – Илья с надеждой взглянул на приятеля, но Зубарев поспешил его разочаровать:
– Илюха, тогда тебе в тир. Сегодня, думаю, все будет тихо. Насколько я знаю, у клиента никакого оружия в доме нет. Так что тихо заходим, тихо пакуем, тихо уходим.
– А вдруг он будет сопротивляться, – мечтательно предположил Лунин, – в конце концов, на кухне у него наверняка есть нож.
– Сопротивляться? – ухмыльнулся Вадим и грозно хрустнул костяшками пальцев. – Лунин, максимум, что могу предложить из развлечений, – я скажу ребятам, они клиента придержат, а ты лично наденешь на него наручники. Годится?
– Годится, – безысходно кивнул Лунин, подумав, что можно было остаться и в кабинете.
Когда микроавтобус с группой захвата остановился у подъезда пятиэтажного дома на окраине города, к машине быстро подошел невысокий худощавый человек. Он пожал руку Зубареву, негромко произнес несколько коротких фраз, а затем, кивнув всем на прощание, так же быстро удалился.
– Хорошо наружка сработала, – Вадим обернулся к командиру группы, – клиент дома один. Второй подъезд, третий этаж, тридцать первая квартира. Окна выходят на противоположную сторону. Ну что, работаем?