– Вы же понимаете, эти фантазии были ничем не обоснованы. – Хованский оглянулся на сидящего рядом Локоткова, ища у него поддержки, но полковник сидел, разглядывая нависающую над столом люстру и вступать в разговор без крайней необходимости явно не собирался.
– Дмитрий Романович, – укоризненно покачал головой Реваев, – я же вам другой вопрос сейчас задал? Ход событий излагаю я верно?
– Верно, – Хованский обреченно вздохнул, – вернее некуда.
– Ну и замечательно. Что же касается обоснованности предположений следователя Лунина, то сейчас, после того как убийства возобновились, а сам подполковник Шубин бесследно исчез, они кажутся вполне логичными. Вы не находите?
– Я не нахожу.
Вновь поправив очки, Реваев удивленно и, как показалось Дмитрию Романовичу, с некоторым одобрением, взглянул на Изотова:
– Объясните.
– Я объясню. С удовольствием. – Изотов уперся локтями в стол, словно пытаясь таким способом упрочить свои позиции. – Я полагаю, что год назад Лунин, которому, по моему мнению, необыкновенно повезло, задержал настоящего преступника. Докладная же, которую он написал после возвращения из Засольска, – всего лишь результат его чрезмерно эмоциональных впечатлений от гибели задержанного и отражения некоторой, я бы сказал, мечтательности его натуры.
– «Мечтательности»? – непонимающе переспросил Реваев.
– Может быть, я неправильно выразился. Одним словом, Лунин – фантазер. Ему что угодно могло прийти в голову. А после того как его докладная была оставлена без движения, он, говоря по-простому, обиделся, надул губы. К тому же ведь как получилось, если в докладной все верно написано, тогда надо расследование продолжать и искать преступника дальше, а если неверно, значит, Лунин у нас герой, и теперь его за это надо поощрить.
– Я так понимаю, не было сделано ни того, ни другого, – усмехнулся полковник.
Изотов выдержал паузу, давая возможность Хованскому самому ответить на ироничную реплику московского гостя.
– В какой-то мере вы правы, – наконец отозвался подполковник, – и, как я считаю, такой ход событий усугубил обиду Лунина и подтолкнул его к дальнейшим действиям.
– Так-так, продолжайте, хотелось бы понять мотивацию вашего коллеги. – Полковник добродушно улыбнулся и тут же извиняющимся тоном поправился: – Нашего. Я хотел сказать, нашего коллеги.
– Мотивация здесь очевидна, – пожал плечами Изотов, – обида и стремление доказать собственную недооцененность. И если первое как раз и толкнуло Лунина на совершение убийств, то второе до последнего момента не позволяло ему скрыться и заставляло разыгрывать из себя гениального следопыта. Именно поэтому он и приехал в дом Фильченко и устроил это утреннее представление.
Закончив фразу, Изотов откинулся на спинку стула, давая понять, что добавить к сказанному ему больше нечего. Сидящие напротив него Локотков и Хованский кивнули почти синхронно, показывая, что в целом разделяют позицию следователя.
– Угу, – Реваев тоже кивнул, – очень интересно. Чувствую, без помощи психолога нам тут не обойтись. Если бы я знал, я привез человека, у нас есть в штате очень хороший специалист.
Уточнить, для кого именно, по мнению Реваева, требуется психолог, никто не решился, поэтому полковник продолжил:
– Я правильно понял, что убийство Фильченко раскрыто, причем раскрыто именно Луниным? Может, это и вправду недооцененный сотрудник?
– Там все раскрытие состояло в том, что он случайно наткнулся на видеозапись убийства, – пренебрежительно ответил Изотов. – Посмотрел ее ночью, а утром изображал из себя великого мыслителя.
– Опять повезло, значит. – Реваев с усмешкой взглянул на Хованского. – Дмитрий Романович, я думаю, такого везучего человека нам и искать нет смысла.
– Это как же? – опешил Хованский. – Или вы это так шутите?
– Какие тут шутки, – сняв с носа очки, Реваев повернулся к окну, разглядывая никому не видимые пылинки на линзах, – если все, что говорит полковник Изотов, верно, и Лунину действительно так везет, то есть только два варианта. Либо мы его не найдем, потому что он этого не захочет, либо Лунин найдется, но представит нам такую версию событий, после которой нам, как и год назад, надо будет делать выбор – наградить его или продолжать искать преступника.
Все молчали, пытаясь понять, что же именно сейчас им сказал московский полковник.
– Если честно, я ничего не понял, – признался Локотков, которого сложившаяся ситуация затрагивала в меньшей степени, чем Хованского.
– Это хорошо, – одобрил Реваев, вновь водружая очки на нос, – хорошо, что вы можете так вслух сказать. А ведь как бывает, люди до генералов дослужатся, а тоже ничего не понимают. Но не признаются, потому как…
Не закончив фразу, полковник неожиданно громко щелкнул пальцами, словно обрубая начатую им самим тему разговора.
– Вернемся к ходу событий. – Реваев вновь, на этот раз без намека на усмешку взглянул на хозяина кабинета: – Вы, подозревая следователя Лунина в совершении ряда особо тяжких преступлений, решаете лично осуществить задержание, причем едете, не взяв с собой табельного оружия, в сопровождении одного только полковника Изотова. Все верно?
– У меня ведь все равно обоймы не было. Наградной пистолет ведь. Подарок. – Хованский изо всех пытался сохранить хладнокровие. – К тому же я посчитал, что пистолета Изотова будет вполне достаточно.
– Достаточно? Это мы сможем узнать только у Лунина, если, конечно, когда-нибудь его увидим, достаточно ли ему было табельного оружия полковника Изотова и для чего именно его было достаточно.
В кабинете послышался негромкий, но вполне отчетливый, короткий смешок. Взгляды всех присутствующих обратились на Зубарева.
– Я рад, что у кого-то из вас еще сохраняется хорошее настроение, – лицо Реваева сделалось совсем грустным, – хотя, в принципе, это укладывается в концепцию последних событий.
– И какая же у них концепция? – полюбопытствовал Вадим, не обративший внимания на многозначительное покашливание Локоткова.
– Я бы сказал, слабоумие и отвага, – быстро отозвался Реваев, – хотя у некоторых только слабоумие.
– Ну, знаете ли, – возмутился Локотков, – всему есть пределы!
– Вы думаете? – оживился Реваев. – Глядя на вас, я теряю в этом уверенность. Начальник областного следственного комитета самолично едет на задержание преступника. Это раз! Вооруженный следователь позволяет преступнику, на которого уже надеты наручники, завладеть его табельным оружием. Это два! Начальник областного УВД, зная о том, что планируется подобное, скажем так, своеобразное мероприятие, не считает нужным отправить на место задержания ни группу захвата, ни даже оперативников. Это три!
– Был там оперативник, вот он сидит, – процедил сквозь зубы Локотков. – Думаю, трех человек, двое из которых вооружены, для задержания одного безоружного следователя вполне достаточно. А то, что он из машины ушел, это уже не ко мне вопрос.
– Да, наш жизнерадостный оперативник, – согласился Реваев, – это четыре.
– Со мной-то что не так? – подпрыгнул Вадим и тут же почувствовал, как рука Изотова потянула его вниз, ухватив за рукав. – Ну, я понимаю, остальные, вы им хоть объяснили, что к чему. А я что? Зубарев – сразу в минус? Так, что ли?
Реваев вновь снял очки, но на этот раз не стал их разглядывать, а просто положил на стол.
– Специально по просьбе майора Зубарева делаю пояснение. Прежде всего, товарищ майор, скажу, что этот минус в большей степени адресован не вам, а сидящим здесь руководителям. Если они не доверяют вам до такой степени, что ставят телефон на прослушку, то несколько странно слышать от них предположение, что вашего присутствия вполне достаточно при задержании беглого преступника, с которым у вас дружеские отношения. То, что это предположение оправдалось, скорее, плюс вам, а не им. Это, так сказать, подпункт «а» в четвертом пункте.
– О господи, – уныло пробормотал Изотов, – теперь еще и подпункты пошли.
– Теперь подпункт «б», – невозмутимо продолжил Реваев, – и он уже касается напрямую вас, майор. Вы, получив звонок от Лунина и зная, что тот находится в розыске, не уведомили об этом разговоре свое руководство, а вместо этого отправились на встречу с предполагаемым преступником. Знаете, господа, я уже долго работаю следователем, но со случаем массового помешательства, да еще среди работников правоохранительных органов, сталкиваюсь впервые.
Хованский кашлянул, привлекая к себе внимание. Он уже собирался дать пусть и корректную, но достаточно твердую отповедь этому москвичу, похоже полагавшему, что без его критических замечаний жизнь провинциальных силовых структур никогда не вернется в подобающее им спокойное русло. Однако в последний момент Дмитрий Романович вспомнил свой разговор с генералом Карнауховым и полученный им напоследок совет, посему он, откашлявшись еще раз, устало потер рукой горло и пробормотал:
– Что-то во рту пересохло.
Взглянув на стоящие посреди стола бутылочки с минеральной водой, Реваев лишь покачал головой в ответ.
– Ну хорошо, с констатацией фактов мы управились, давайте займемся анализом текущей ситуации.
Послышался шум придвигаемых к столу стульев. Все собравшиеся, поняв, что разговор переходит в новую, возможно, более благоприятную стадию, заметно приободрились.
– Как я вижу, у нас есть два варианта, – продолжил Реваев. – Первое – то, что следователь Лунин действительно преступник, и тогда он, очевидно, скрылся, а раз так, то все, что мы можем, – это объявить его в федеральный розыск и проводить стандартный набор поисковых мероприятий. Второе – он на самом деле помчался выручать вашего потерявшегося секретаря. По ней ничего нового не появилось?
– Липатова исчезла, – отрапортовал в ответ Дмитрий Романович, – на работе сегодня не появлялась, на звонки не отвечает. Я послал к ней домой людей, дома ее не оказалось.
– Она одна живет?
– Теперь одна, – кивнул Хованский, – раньше жила с братом, но он в июле умер от пневмонии. Так что мы дверь вскрыли, в квартире все чисто, никаких следов, что там что-то происходило. Так что, если ее и вправду похитили, то, скорее всего, забрали не из дома.