– Возможно, – кивнул Реваев, – есть у нее только один недостаток. Судя по следам ударов, которые имеются на лице нашего сотрудника, били его обеими руками. И правой, и левой, причем пистолета ни в одной из рук не было – травмы тогда были бы другие. А раз так, получается, что наша героическая женщина убила безоружного человека.
– Который в это время пытался убить сотрудника следственных органов, – продолжил фразу помрачневший Лунин. – К чему вы мне эту историю рассказываете?
– Да так, – Реваев вновь улыбнулся, – хотел послушать, насколько правдоподобно это звучит.
– Ну и как? – Вновь оглянувшись, Илья увидел, что закончивший разговор Хованский направляется к ним.
– Вы правы, совершенно фантастическая, – Реваев разжал пальцы, освобождая руку Ильи, – не стоит тратить на нее время. Езжайте домой.
– Ты, брат, совсем кислый, – высказался Вадим, ждавший Лунина на лестнице. – Что, москвич опять нервы трепал?
– Почти, – Илья вяло махнул рукой, давая понять, что ничего страшного не произошло, – уговаривал в Москву переехать.
– Ты ведь отказался уже, – возмутился Зубарев. – Какие они, москвичи, все-таки нудные. Поэтому их и не любит никто.
Возразить Илье было нечего, поэтому он лишь молча, незаметно от приятеля, обернулся и благодарно кивнул невысокому лысоватому мужчине с круглым добродушным лицом, облокотившемуся на лестничные перила пролетом выше. В этот момент Хованский задал полковнику какой-то вопрос, и отвлекшийся на него Реваев не смог увидеть это, пусть и короткое, зато откровенное проявление благодарности. Зато он услышал заданный Дмитрием Романовичем вопрос и не смог сдержать грустную улыбку.
– Это действительно вас так волнует?
– Да, – в голосе Хованского послышалась генеральская напористость, – может быть, этот человек исходил из лучших побуждений, но я должен знать, кто из подчиненных действует за моей спиной.
– Да, тылы должны быть прикрыты. – Полковник задумчиво потер подбородок. – Хорошо, я удовлетворю ваше любопытство. Тем более что этот человек, скажем так, уже вне вашей компетенции.
– Значит, Лунин, – понимающе кивнул Хованский, – а вы, я так понимаю, все же уговорили его перебраться в Москву.
– При чем здесь Лунин? Уж в нем-то вы можете быть уверены. Как он вам подавал докладную?
– Как? – удивился вопросу Дмитрий Романович. – А как их всегда передают? Написал да отдал.
– Лунин подал вам докладную официально, через приемную, где она прошла через секретаря и была зарегистрирована. Мысль улавливаете? – Увидев изумленное лицо начальника областного управления, Реваев не смог сдержать улыбку, вот только выглядела она еще более печально, чем предыдущая. – У вас был очень хороший секретарь, Дмитрий Романович.
– Светка? – ошеломленно пробормотал Хованский.
Оказавшись, наконец, дома и выпроводив собиравшегося составить ему компанию Вадима, Лунин запер дверь и устало потащился в ванную комнату. Покрутив кран и стянув с себя грязную одежду, он полулежа устроился в ванне, с наслаждением ощущая каждым синяком, каждой клеткой кожи, как горячая вода, прибывая, вначале оживляет нервные окончания, на короткое время усиливая боль, а затем великодушно растворяет ее в себе. Наполнив ванну до краев и в очередной раз пожалев о ее слишком малых, особенно при его росте, размерах, Лунин некоторое время погружал в воду то одни части тела, то другие. Вначале он сидел, выпрямив ноги, давая возможность как следует прогреться коленям, затем сдвигался вперед, закидывая ноги на стену и погружаясь с головой в горячую, на пределе терпения, воду. Во всей этой терапевтической акробатике был один недостаток – она отнимала слишком много сил, поэтому после третьего погружения Лунин постарался устроиться так, чтобы в воде оказалась как можно большая часть его многострадального тела, положил голову на бортик и почти сразу уснул.
Проснулся он от того, что замерз. Сколько времени длился его сон, Лунин не знал, но вода успела остыть почти полностью. С трудом выбравшись из ванны, Илья поспешно вытерся, периодически охая, когда полотенце задевало особенно болезненный кровоподтек, закутался в толстый махровый халат и, все еще дрожа от холода, направился на кухню, где, к своему удовлетворению, обнаружил хоть и початую, но еще почти полную бутылку армянского коньяка – последнюю из нескольких, подаренных ему на День работника следственных органов. Наполнив бокал примерно на треть, Лунин залпом осушил его до дна, отбросив, как ненужные, подготовительные стадии, включающие обнюхивание коньяка и полоскание его во рту. Горячая волна пробежала по пищеводу, всколыхнулась в желудке, а затем плавно растеклась по всему телу… Лунин прислушался к ощущениям организма. Нет, не по всему. В ногах она затихла, едва дойдя до колен, да и в руках до кистей так и не добралась. Логика подсказывала, что для более эффективного воздействия ударную дозу препарата необходимо увеличить. Спорить с логикой Илья счел нецелесообразным, и после непродолжительных манипуляций с бутылкой на столе стоял, с одной стороны – наполовину полный, а с другой – наполовину пустой бокал.
Звонок в дверь прозвучал в тот самый момент, когда Лунин уже помог одной половине одолеть другую и теперь рылся в холодильнике в поисках чего-либо, что можно было бы отправить в рот, не заморачиваясь с жаркой или размораживанием. Еще не успев выйти из квартиры, Илья услышал звонкий, ни на секунду не прекращающийся собачий лай, а как только он открыл ведущую к лифту дверь тамбура, Рокси с разбегу взлетела к нему на руки.
– Я тоже скучал, – прошептал Лунин, чувствуя, как шершавый язык болонки один за другим облизывает все синяки на его лице.
– Я зайду? – сухо осведомился Хованский и, не дожидаясь ответа, прошел мимо Ильи прямо в квартиру.
Когда Лунин вместе с продолжающей осыпать его поцелуями Рокси вернулся на кухню, Дмитрий Романович уже сидел за столом и подливал коньяк в недавно опустошенный Ильей бокал. Молча достав из шкафа второй бокал, Лунин занял место напротив нежданного собутыльника.
– За Светку. – Генерал опрокинул коньяк в рот и обтер губы ладонью. – Не уберегли мы ее. Да, Илюшка?
– Вы, наверное, хотите сказать – я не уберег?
Третья порция коньяка упорно не хотела лезть в горло. Стиснув зубы, Илья зажмурился и с трудом проглотил ставшую отчего-то безвкусной жидкость.
– Ты? При чем тут ты? Лунин, твоя ошибка в том, что ты все еще думаешь, будто от тебя слишком много зависит. Хотя, может, это и неплохо. Мы ведь весь Плёс прошерстили. У этого умника были установлена камера возле пристани и еще две на крыше. Точнее, там целые комплекты были: камера, аккумулятор и передатчик сигнала. Все шло прямо ему на смартфон. Если бы он увидел какое-то движение, вертолет, к примеру, или катер, то убил бы обеих девчонок и ушел через болота. А то, что Светка погибла…
Оборвав фразу, Хованский встал и, сунув руку во внутренний карман пиджака, извлек из него небольшую ярко-красную записную книжку.
– Это я нашел у нее в бумагах, решил, что тебе стоит почитать, – блокнот аккуратно лег на стол перед Луниным, – там в основном о тебе. Или для тебя. Не знаю, как правильно.
Еще более аккуратно поверх блокнота Хованский положил небольшую, тускло поблескивающую полированным серым пластиком, флешку.
– Там всего один файл. Звуковой. – Генерал застегнул пиджак на все пуговицы и привычным жестом поправил галстук. – Вначале почитаешь, потом послушаешь.
Кивнув Лунину и потрепав за ухо все еще сидевшую у Ильи на руках Рокси, Хованский вышел из кухни. Спустя три секунды хлопнула входная дверь. Покрутив в руках флешку, Лунин выбрался из-за стола и осторожно поставил Рокси на пол. Подбежав к пустым мискам, болонка обернулась на хозяина и требовательно тявкнула.
Наполнив одну из мисок свежей водой и насыпав в другую хрустящих подушечек, Лунин сгреб со стола флешку вместе с блокнотом и отправился в гостиную. Там, плюхнувшись на диван, он погрузился в чтение, временами щурясь в попытке разобрать не всегда четкий почерк, а иногда просто закрывая глаза, чтобы осмыслить прочитанное.
Из дневника Светланы Липатовой:
«Так странно, я не могу произнести это вслух. Наверное, надо написать на бумаге. Быть может, тогда я смогу поверить, что это случилось. Моего брата больше нет. Костик умер.
Вот и все. Я смогла. Стало ли от этого легче? Похоже, что нет. Ведь от этого ничего не изменилось. Его больше нет, а я… я должна заниматься всем тем, чем положено заниматься, когда человек умирает, хотя больше всего хочется просто сесть где-нибудь в уголке, накрыться пледом с головой, так, чтобы меня никто не мог увидеть, и сидеть. Сидеть, закрыв глаза, и мечтать, вернее, вспоминать то время, когда все было совсем иначе, когда все было хорошо.
Но просто сидеть нельзя. Неправильно. Нечестно по отношению к Костику. Он сам никогда не сидел, никогда не опускал руки, даже когда мы с ним остались совсем одни. Сколько мне тогда было, двенадцать? Тогда он казался мне совсем большим и взрослым, а ведь ему только исполнилось девятнадцать…»
О том, что у Светочки есть брат, она никогда Лунину не рассказывала. Тем более не знал он о том, что этот брат воспитал ее, когда они остались вдвоем после гибели родителей, разбившихся о скалы при сплаве по одной из горных рек Восточных Саян. Не знал Илья и о смерти Костика, в конце июня попавшего в больницу с воспалением легких, а еще через несколько дней скончавшегося от болезни со странным, совсем недавно никому не ведомым названием. Может быть, Светочка и хотела бы поделиться своим горем с Ильей, но как раз в это время их отношения закрутило в таком водовороте событий, из которого выбраться им было уже не суждено. Во всяком случае, вернувшийся из поездки в Одинск, Лунин решил, что не стоит предпринимать попыток оживить то, что, на его взгляд, уже умерло.
«Так странно, человек может одним выстрелом убить другого человека или даже слона. А с какой-то маленькой бактерией, или как там это называют – вирус, справиться не может. Нет таких маленьких пулек? Или таких маленьких пистолетиков? Какие глупости лезут мне в голову!