- Кайф! - сказал он, входя в дом и вытирая голову белым махровым полотенцем. - Чего не хватало в Афгане, так это ведра ледяной воды. Пушкин, между прочим, начинал свой день зимой в Михайловском с того, что проламывал лед в ванной в сенях, и садился в ледяную воду. Вообще, спортивный был юноша, только когда женился, распустил себя, даже брюшко отрастил...
- А еще Пушкин по утрам в деревне стрелял из пистолета по мухам на стене, - сказал я. - Руку набивал для дуэлей. Ты как, навык не потерял? Или негде, не в кого и не из чего?
- С этим все в порядке, - усмехнулся Тихий. - Бесшумник - он и в мирной жизни бесшумник. Могу и тебя взять - будешь стрелять на звук, есть такие тренажеры для ночной стрельбы - со звуковыми мишенями...
- И как это в тебе сочетается, - сказал я, - спорт, закаливание с одной стороны, и самогон с "беломором" - с другой...
- Так я же курю только когда пью, - засмеялся Тихий. - А один я не пью, и гости бывают у меня не часто. Так что... И организму полезно принять иногда дозу яда, чтобы не терял бдительности, это мое твердое убеждение.
Хозяин заварил чай и сварил кофе, выставил на стол свернутую трубкой самодельную пастилу, сыр, колбасу, масло, булочки, печенье, варенье, - я сидел в плетеном кресле, потягивая кофе, и чувствовал себя в ресторане маленького курортного отеля.
- Мне кажется, - сказал я, - ты достиг идеального образа жизни для философа. Высота, уединенность, уютный дом, жизнь позади, жизнь впереди, учитывая, что здоров, как бык (я постучал по столу). И даже необходимая нехватка есть - после такого завтрака грех не выкурить трубку.
- С трубкой у меня не заладилось, - сказал Тихий, прихлебывая крепкий чай, - вещь тяжелая, в уголке рта не зажмешь, руку занимает. Кстати, твою книгу, что ты мне зимой прислал, так и читал - качаясь в кресле у окна с чаем или кофе в руке. Веселая книжка, ничего не скажешь. Конечно, там все - взгляд сверху, но есть и пересечения. И местами они, эти пересечения, такие странные. Вот, к примеру, рассказ про свободную охоту. Насколько я понял, это тот наш случай с духом, который сначала ишака выпустил, а потом в нас гранату кинул. Но у тебя в рассказе он кидает камень, а мы, думая, что это граната, его мочим. Что ты хотел сказать такой подменой? Что мы были тупые и злые? Мы - это мы, на земле воевавшие. Ты-то вон ни лису, ни джейрана застрелить не можешь, - гуманист за пулеметом...
- Как литературовед литературоведу, - сказал я. - Согласен, погрешил против правды жизни. Но художественная правда требовала заменить одномерность ситуации - бросил, гад, гранату, получи пулю, - ситуацией более драматичной, результатом игры высших сил, - никто, вроде бы, не виноват, а человек погиб. В первом варианте рассказа он даже камня не бросал, а вы - ну, не вы, я вас на спецназ поменял, - все равно его... Прагматика войны вроде как.
- Это ты для литературоведов писал, получается, - сказал Тихий. - Но получилось нечестно как по отношению к нам, так и к тому пацану. Он-то по их меркам - герой, погиб в бою с неверными, а ты его истериком вывел, дурачком, которого пристрелили злобные и - как там у тебя написано? - чирястые низкозадые, ковыряющие короткими пальцами в толстых носах солдаты.
- Толстыми пальцами в коротких носах, - машинально поправил я.
- Ага, - кивнул Тихий. - Когда Вася прочитал этот твой рассказ, конкретно эту строчку, он мне позвонил и сказал, что все-таки тогда нужно было набить твою наглую рыжую морду, - Тихий засмеялся. - А так - книга хорошая, легкая, так про войну редко пишут. Я заметил, что нашей общей истории там вообще нет...
- Да, - кивнул я. - Наша история в тот легкий стиль не ложилась. Трудно писать весело о том, что мы с вами тогда делали. Нет, можно и весело, но это будет уже за твоей любимой гранью добра и зла. Сам прикинь, можно ли с мягким юмором написать о том, как ты провел мою инициацию?
Инициацию? - Тихий прищурился, напрягая память. - Ты имеешь в виду тот новогодний караван? Да, тогда вы показали класс. Это была, действительно, славная охота... Между прочим, тот караван мне сдал матерый дух, пуштун, которого ты в своем рассказе присоединил к старику с мальчиком и назвал Абдуллой, - тот, которого мы с "буром" в пуштунской палатке взяли. Он таджиков очень не любит, особенно Исмаил-хана, - ну и сдал мне один караван в обмен на то, чтобы я передал его не ХАД, где с ним бы поговорили одной короткой очередью, а в царандой, где его родственник служил. Я свое слово сдержал, но Исмаил все равно его вычислил. Потом через одного дуканщика в Фарахе, моего осведомителя, я узнал, что Абдуллу хадовцы у милиции забрали и Исмаилу отдали. Какой лютости смерть он претерпел, вряд ли уже узнаем. Хотя, Исмаил-хан жив, в принципе можно спросить, при большом желании...
- Выходит, про тот караван ты случайно узнал, - спросил я.
- Не совсем, - покачал головой Тихий. - На все караваны нам спускалась инфа из разведцентра, если помнишь. Были данные и на этот караван. Но, опять же, мутные, как все, что текло из афганской контрразведки. А этот дух, которого мы с тобой взяли как раз перед выходом на задачу, рассказал мне, что ХАД, конечно, дает нам верную информацию, но как бы по незнанию, меняет слегка место и время. Так и с тем караваном, - по словам Абдуллы, он пойдет не ночью, а утром. Почему Абдулла знал? Да потому что его босс - Амир-саид - сам не прочь был тот караван своего врага перехватить под видом афганского спецназа. Короче, рискнул я тогда, сведя все ниточки вместе, поверил Абдулле, скорректировал время и место. И не ошибся...
Добрая охота
Следующий наш вылет был запланирован на двадцать второе марта. Мы, конечно, не преминули съязвить, что духи в новруз будут праздновать, а мы работать, поскольку нам, атеистам-дуракам, их закон не писан. На это Тихий только пожал плечами:
- Вашу лётную байку про диких афганских летчиков, которые бросают штурвал и совершают очередной намаз, я слышал. Должен вас разочаровать - духи воюют без отрыва на молитвы и прочие ритуалы, священная война против неверных все спишет. Между прочим, вот на таких лентяев, как вы, они и рассчитывают, воюя и в свои и в наши праздники...
- Кстати, о наших праздниках,- вдруг вспомнил я, - завтра ровно три месяца, как наша эскадрилья заменила предыдущий состав...
- Вот забьем жирного зверя и отметим. - усмехнулся Тихий. - У вас три месяца, а у нас с Василием завтра ровно год нашей войны. Вот и ознаменуем наши даты боевой работой - даешь караван сверх плана!..
- Это у вас боевая работа, - сказал я, - а мы пока принеси-унеси...
- Вот завтра, - успокаивающе положил мне руку на плечо Тихий, - будет вам и кофе, и какава с чаем. Завтра вы будете главным оружием. Надоело нам холодными ночами на камнях лежать, а потом, голодными и невыспавшимися, в бой идти. Где прогресс, я вас спрашиваю, где механизация ручного труда? - засмеялся он.
На сей раз вылет был назначен на очень раннее утро, но уже не на рекогносцировку, и даже не на высадку. Мы должны были обнаружить на выходе из приграничного ущелья караван и упасть на него, нанеся ракетно-пулеметный удар двумя бортами, и только потом, ошеломив противника, высадить обе группы на добивание с последующим сбором трофеев. Выспаться так и не удалось - в полночь соседние сарбозы начали празднование - открыли стрельбу в небо. Потом по ближним горам ударил наш артдивизион - фанерные модули тряслись, с полок сыпалась мелочь - картонки от бакшишных презервативов с грудастыми небожительницами, патроны разных калибров, фонарики, часы с калькулятором... А после праздничного обстрела гор к нам пожаловали отметившие мусульмане - нагашишенные сарбозы стучали в окна женского модуля, караульные их гнали - крики на дари, мат на русском, топот по темным дорожкам, - и тут мой электронный трубач заиграл зарю.
Когда я пришел на стоянку после завтрака, моля моего хранителя, чтобы вылет отменили и я мог бы доспать на лавке в своей машине, караул был уже снят, на востоке небо чуть посерело, на нем угадывались очертания гор. Возле моего борта на железном настиле площадки, подложив под головы свои военные пожитки - кто "разгрузку", кто короб с пулеметной лентой - спали бойцы. Ко мне подошла темная фигура.
- Солнце еще не взошло, а в стране дураков уже кипела работа, - сказала фигура. - Извини, брат, спать вам не даем, Но если сейчас не забьем, спрячутся в зеленке на дневку, а оттуда малыми группами разбегутся.
Это был Тихий. Я пожал его сухую сильную руку, сказал, снимая пломбу с двери вертолета:
- Высплюсь, пока вы будете горбатых с бородатыми шмонать.
Мы пришли к месту работы, когда солнце показалось из-за гор. Местность в районе Анар-Дары ближе к иранской границе походила на лунный кратер - кольцом скал охвачена долина с центральной горкой. Отличие от лунного пейзажа было в зеленке, окружавшей эту горку, и в речке, делившейся на два ручья, питавших сады и убегавших за границу кратера и страны через два узких ущелья-трещины в западной части кратерного вала. Выходы из этих ущелий и стали предметом нашего пристального внимания - караван мог проникнуть сюда через одно из них, и, дойдя до зеленки - уже отцветших и покрывшихся густой листвой фруктовых садов при развалинах кишлака в междуречье, там затеряться, дождаться ночи и уйти незаметно. На пути к цели мы связались с нашим наблюдательным постом, сидящим на одной из высот приграничного хребта, - вчера вечером мы оставили у подножия двух бойцов группы Тихого - радиста с рацией от авианаводчиков и снайпера с винтовкой. Ночью они поднялись и начали наблюдение за иранской стороной - там мимо гряды шла хорошая асфальтированная дорога, и, если наводка была верна, караван должен был подойти к ущелью по этой же дороге и свернуть уже на тропу, уходящую к приграничным скалам.
Вопреки моим ожиданиям, все шло гладко. Взлетев, почти сразу установили с наблюдателями связь. Они сообщили, что караван из полусотни бурбухаек с тремя "семурками" боевого охранения, свернул с дороги и движется к ущелью. На повороте от основного каравана отделилось несколько машин без охраны и пошли дальше, к следующему ущелью.