Когда очередь дошла до меня, я, пожимая его руку, вместо своего имени сказал то, что не говорил уже больше дюжины лет.
- Аладдин, протри лампы! - сказал я, глядя ему в глаза.
После его путешествия в Афганистан, он, конечно, получил в детском саду кличку "Аладдин". Кличка пошла вместе с ним в школу. Да он и был похож на того нежно-красивого юношу из фильма "Волшебная лампа Аладдина". Мальчиком он был мечтательно-медлительным, и, когда по нехватке личного состава, его брали играть в войну, в индейцев, в футбол, и в самый острый момент игры Толик вдруг замирал, улыбчиво моргая, кто-нибудь сердито кричал: "Аладдин, протри лампы!". И теперь это сказал я, видя, что он смотрит на меня, как на очередного военного на этой войне, куда он неизвестно как и зачем попал.
Толик застыл, глядя на меня, чуть наклоняя голову, будто прислушиваясь к какому-то голосу, что-то говорящему ему в ухо. Наконец, дослушав, он улыбнулся еще шире, прямо до ушей, и сказал еще неуверенно, но уже понимая, что не ошибся:
- Макенна?
Да, перед ним стоял друг детства по кличке Макенна. Когда мы окончили третий класс, по стране прокатилась премьера американского фильма "Золото Макенны". В нашем золотодобывающем поселке был организован специальный показ в кинотеатре "Самородок", куда пригласили всю геолого-разведочную экспедицию. Геологи пришли с семьями, и после фильма мой папа уже вечером рассказывал моей маме, - а я подслушивал, лежа в кровати в своей комнате, про такой же точно случай, как в кино, который произошел еще в Гражданскую в нашем районе. Отец прочитал об этом в архивах, когда писал отчет по результатам разведки на реке Учур. Ему попался протокол допроса двух пойманных в тайге колчаковских офицеров. С ними была торба, набитая золотыми самородками. На допросе они показали, что, после разгрома Колчака бежали через юг Якутии, пробираясь во Владивосток, заплутали в тайге, и наткнулись на золотую гору.
- Там, - говорил папа маме, - как в этом кино, на поверхность выходила коренная жила, и эти офицеры своими шашками наковыряли прямо из кварца двадцать килограммов золотых "тараканов". Точно они на карте не показали, - или не сориентировались, или не хотели секрет открывать. Кажется, их заставили идти проводниками, в тайге они попытались бежать, и, вроде бы, их застрелили. Золотую гору так до сих пор и не нашли. Но по описанию я примерно понял, где нужно искать. Карта у меня, как у этого Макенны, - в голове, и я обязательно открою это месторождение...
Отец и в самом деле попытался отыскать Золотую гору, но это уже другая история, которая стоит, чтобы ее рассказать, - но в другой книге. Здесь же от нее должно остаться только прозвище, которое приклеилось ко мне, когда я рассказал, своим школьным друзьям, что мой папа, как Макенна, держит в голове карту, по которой можно прийти к богатому месторождению золота. Понятное дело, если отец - Макенна, то и сын - Макенна. Сначала прозвище, как это часто бывает, звучало иронически. Теперь, когда играли в индейцев, меня назначали шерифом Макенной, - "Ты же у нас один знаешь, где золото", - говорили с усмешкой, - но скоро история забылась, даже про кино уже не вспоминали, и среди дворовых пацанов я остался просто Макенной. И Толик Рябинин по кличке Аладдин, уехав насовсем после окончания пятого класса, запомнил меня именно Макенной.
- Так-так! - оживился Тихий. Глядя, как мы с Толиком обнимаемся. - Ребята оказались не теми, за кого себя выдавали! Нельзя ли поподробнее?
- Начать с того, - сказал я, похлопывая улыбающегося Толика по плечу, - что перед вами стоит самый старослужащий воин-интернационалист. Его первая командировка в Афган случилась ровно двадцать лет назад, - вместе с родителями он строил дорогу на Кандагар. - и, обращаясь к нему: - Кстати, ты на Фарахруде был?
- Да все как-то не получается, - пожал он плечами, улыбаясь. - А хочется. Я там секретик закопал, вдруг сохранился.
- Там теперь вокруг столько секретиков позакопали, что ни пройти, ни проехать, - засмеялся Тихий, и, заметив на лице переводчика заинтересованное непонимание, добавил: - Это я про мины...
- Не, - сказал лейтенант Рябинин. - Я пять копеек под стеклышком закопал, чтобы вернуться...
- Что, так понравилось? - удивился командир.
- Девочка понравилась, - улыбнулся Алладин. - Красивая такая, таджичка. Она меня первым словам научила - Ман то ра дуст дарам...
- Ну, понятное дело, - кивнул Тихий. - Сейчас найти не пробовал? Скажи своему дедушке генералу, ХАД ее из-под земли достанет.
- Да пусть остается в прошлом, - сказал Алладин. - Я тут и не из-за нее оказался, другая три года назад встретилась, настоящая персидская царевна. Из-за нее из МГИМО выгнали, я там на восточном отделении учился, собирался в Иран по дипломатической линии, на стажировке и попал в историю, влюбился там. Выгнать - выгнали, но довольно мягко, - дали младшего лейтенанта, и сюда отправили...
- Кровью искупить, - хохотнул командир. - Экий ты любвеобильный, - или просто чересчур галантный - бабы на тебя липнут, а ты им отказать не можешь...
Со стороны эскадрильского домика к нам пылили два "уазика". Я посмотрел на часы - Варенников был точен, через пять минут наши колеса должны были повиснуть в воздухе. Когда машины остановились и нога генерала ступила на землю, мы уже выстроились у борта.
- Товарищи офицеры! - скомандовал командир и, печатая шаг, держа ладонь у козырька, пошел навстречу Варенникову.
Выслушав доклад о готовности вертолетов и экипажей к полету, генерал, не говоря "вольно", подошел к нам, посмотрел с какой-то угрюмой доброжелательностью, повернулся к свите из седоватого полковника, начальников разведки и особого отдела, сказал:
- А хорошая у меня команда подобралась. С такими ребятами грех не воевать...
Когда все сидели по местам, я обошел и осмотрел борт, - пара Ми-24 уже запустились и рулили на взлетку, - вернулся в кабину, сел на свое место и громко, в расчете на пассажиров, доложил:
- К запуску двигателей готов!
- Запускай, Макенна, - с добродушной усмешкой негромко сказал командир. - Я тоже то кино помню. И того везучего шерифа. А в нашем деле везение не помешает...
Обед под фисташками
С генералом на борту экспериментировать не полагалось, поэтому путь срезать не стали. По прямой от аэродрома Сабзавара до виллы Амир-саида на гератском нагорье было раза в два быстрее, чем лететь над дорогой в Герат, потом над окружной дорого между северной окраиной Герата и хребтом, потом над степью на юго-восток, - выходил приличный крюк, но зато, если собьют и сядем, дай аллах, на вынужденную, здесь при наличии связи нас найдут в течение получаса, а вот там, на кратчайшей прямой ландшафт смят давним тектоническим сдвигом, ущелья там глубоки и обрывисты, - речки, текущие далеко внизу, редко видят солнце, наверное, только разгар лета в полдень, когда светило кульминирует всего в нескольких градусах от зенита, а большую часть времени там лежит глубокая тень. Искать нас в этой тени будут долго, а доставать то, что останется, еще дольше. Вообще-то, по инструкции мы должны идти на "потолке" - набрав по спирали над аэродромом три тысячи метров, и, уже курсом на Герат, продолжать набор, - за пределами войны стратеги, ее разыгрывающие, считают, что здесь, на пяти тысячах, до вертолета не дотянется зенитная ракета, даже у пресловутого "стингера" не хватит сил. Но практика показала, что на пределе - от трех до пятнадцати метров вертолету летать все же сподручней, - ракету сбивает с захваченной цели окружающий рельеф, экранирует земля. А еще можно сразу реагировать на опасность и мгновенно жать на гашетки, иными словами, быть летающим оружием, а не трепещущим лопастями далеко в небе транспортным средством. Правда, несколько дней назад генерала возили на потолке, но на обратном пути ведущий борт прямо над Гератом претерпел провал тяги, нырнув почти на тысячу метров, и теперь генерал пожелал лететь низко, но быстро, и, самое главное, не стягивать генеральское тело и форму ремнями парашютной подвески. По пути туда совершили промежуточную посадку в гератском аэропорту. Там приняли на борт пожилого афганца в белой чалме и сменили наши "двадцать четверки" на гератские - у "крокодилов" не хватало топлива, чтобы обеспечить "восьмеркам" беспрерывное прикрытие по всей длине нашего окружного путешествия.
В первый мой прилет к Амир-саиду я, глядя на саманный дом посреди голой степи, подумал, как бедно живут полевые командиры священной войны. Но на этот раз мы сели в другом месте. На берегу маленькой речки или широкого ручья, окруженный садом раскидистых фисташковых деревьев, недавно отцветших - кое-где среди зелени листьев еще оставались розовые соцветия, - стоял белый двухэтажный дом с большими окнами. Сад еще окружал высокий дувал с башнями по углам, за периметром дувала было разбито несколько шатров, стояли в ряд пикапы разных марок, в некоторых в кузовах торчали пулеметы на треногах. Возле машин бродили и сидели прямо на земле бородатые люди с автоматами.
- Слет дружественных духов, - усмехнулся командир, ведя вертолет по кругу со снижением. - При других обстоятельствах могли бы одним махом семерых побивахом, но баба Валя решил задружиться против Исмаила.
Сели парой невдалеке от крепостного дувала - палатки затрепетали, стараясь сорваться со своих кольев и улететь, бородатые отворачивались от песчаной бури, поднятой нашими винтами. Некоторое время настороженно молотили, не сбрасывая оборотов, пока пара "крокодилов" прикрытия рыскала над окрестностями, проносилась над садом и домом, срывая с ветвей остатки розового цвета.
- А если они захотят взять в плен или уничтожить главного начальника этой войны? - сказал я, глядя в желтую муть, за которой маячили люди с автоматами. - За его голову и за вертолеты впридачу можно получить неплохой бакшиш...
- А смысл? - сказал командир. - Амир-саиду это точно не надо. Хороший дом, хорошая жена, и не одна, - и такой мощный кунак в драке против Исмаи