Я был занят осмотром исключительно ближней сферы, поводя стволом пулемета, давал ему обнюхивать подозрительные складки местности в радиусе полутора километров - его убойной дистанции. На горизонт мне смотреть было некогда, но мозг мой фильтровал не только зрительную информацию. В это время пустыня в тени гор еще пахнет влажным камнем, а ее уже нагретая солнцем часть источает запах глиняно-песчаной обмазки горячей печи, к тому же соли здесь сколько угодно, она проступает на сухих желтых почвах белыми разводами, как на солдатском хэбэ, а значит, февральское утро на берегу Пустыни Смерти пахнет как июньское утро на черноморском побережье Кавказа. Конечно, если закрыть глаза. Но вот этого делать здесь не рекомендуется.
Над перевалом в букет афганского позднего утра вдруг начала подмешиваться серая горечь, будто на пляже зажгли автомобильную покрышку.
- Чем пахнет? - спросил правак, оторвавшись от карты. - Горим, не горим?
- Если кто и горит, то не мы, - сказал командир, показывая подбородком вперед. - Вон там, где-то в районе фарахрудской "точки", что-то дымит... А может, ближе, там дорога петляет, за скалами не видать. Подпрыгнем, посмотрим, заодно эфир послушаем...
Вертолет только начал подниматься, и сразу вдалеке, за поворотом, стали видны черные столбики дымов, верхушки которых трепал ветер, размазывая по небу серую грязь.
- Колонна горит, командир, - сказал правак, глядя в бинокль.
- Утро перестает быть томным, - пробормотал командир и нажал тангенту внешней связи: - "Пыль", я три-пятнадцать, как слышите?
Эфир молчал: наш аэродром закрывали горы. Мы поднялись выше, командир запросил снова.
- ...Да, слышу вас, триста пятнадцатый, - отозвалась "Пыль".
- Нахожусь азимут сто десять, удаление двести, прошли Сухую башню, наблюдаю впереди на дороге, ориентировочно километрах в пятнадцати по полету, горит "ниточка". Через пять минут буду в районе работы, прием...
- Вас понял, триста пятнадцать, сейчас запрошу дивизию, у нас пока никаких данных. Подлетишь, осмотрись, сориентируй нас по обстановке. Сразу в драку не лезь...
- Понял вас, - буркнул командир и, посмотрев на нас с праваком, уже по внутренней связи сказал: - Что, воины, опять бронежилеты не взяли? Впрочем, я тоже... Давайте хоть "горшки" наденем, - и когда все трое были в тяжелых защитных шлемах, он сказал: "Поехали!" - и отдал ручку циклического шага. Мы нырнули к дороге.
Я выписывал стволом пулемета вензеля, казалось, что так я готов среагировать на опасность с любой стороны, страха не было, я чувствовал себя как вратарь в тот момент, когда форвард разбегается, чтобы пробить одиннадцатиметровый. Вратарю казалось, он знает, куда полетит мяч.
Форвардом сейчас была неизвестность, поджидавшая нас в районе горящей колонны.
На подлете к заставе у Каравангаха я увидел, как на бетонку рывками на поворотах выруливают две боевые машины пехоты, облепленные бойцами в касках, бронежилетах, с автоматами. Мы прошли низко над ними, и бойцы подняли стволы, то ли приветствуя нас, то ли показывая нам туда, где в небо упирались черные колонны дымов.
- "Воздух", я "Броня", - вдруг ожил эфир. - Сразу за поворотом прямой участок, там бородатые рвут "нитку". Духи - слева по ходу, наши - в сухом русле справа. Связи на дорожной частоте нет. Мы идем туда двумя "коробочками".
- Понял вас, "Броня", мы тоже идем туда, но двумя "пчелками", - чуть улыбнулся командир и, уже обращаясь к ведомому: - Двести пятый, займи две со стороны солнца, не теряй связь с "Пылью", а мы залезем туда, посмотрим, что и как...
Мы упали еще ниже и шли в двух метрах от бетона - в наушниках пищал выставленный на пятерку радиовысотомер. Навстречу летели две скалы, за которыми дорога довольно резко поворачивала, - я понял, что командир хочет сделать духам сюрприз, появившись без стука. Мои ладони, державшие резиновые ручки пулемета, взмокли так, будто я силой сжатия выдавил из твердой резины воду.
- "Воздух", опять "Броня" беспокоит, - быстро сказал в наушниках уже знакомый голос, - осторожно, бородатые могут сразу за поворотом засаду устроить, может, вам не напролом, а побоку облететь?
- Какая вежливая и умная здесь пехота, - ехидно сказал командир по внутренней связи и взглянул на нас с правым: - А вы оба смотрите у меня в оба!
И он свалил ручку вправо. Войдя в вираж правым креном и едва не чиркнув лопастями о бетон, мы влетели в ворота.
За воротами был ад. Во всяком случае он должен выглядеть именно так: все было в черном дыму, и в его пахнущей горящей резиной тьме мелькали оранжевые лоскуты огня.
Командир выругался, закашлялся и потянул ручку на себя. Мы продолжили вираж уже с набором. Через мгновение, пробив дымную пелену лбом, вертолет вырвался в синь. В кабине воняло бензиново-резиновой гарью, ветер продолжал нести дым на нас, и мы поднимались все выше, чтобы увидеть, что под нами творится. Я смотрел вниз и среди грязных клочьев дыма видел не дорогу, а облезлые, как верблюжьи горбы, холмы, и не понимал, где мы находимся, где дорога, куда смотреть. Сначала холмы под носовым остеклением бежали влево, потом земля качнулась, и они заскользили вправо. Мы куда-то разворачивались.
- Три-пятнадцать - двести пятому, - сказал командир по внешней, - не теряй меня из виду, зайду с подветренной стороны... - и, уже по внутренней, мне: - Как развернемся, сразу работай по правой обочине, видишь, не видишь, все равно долби, пока я смотрю, куда бить...
Выбравшись наконец из дыма, мы развернулись флюгером на вершине "горки" почти на сто восемьдесят и, валясь в правый крен, заскользили вниз. Я увидел дорогу, на которой в разных позах, будто их в момент разбегания по сторонам застала команда: "Замри!", застыли десятка два машин с цистернами. Половина горела, некоторые уже лежали в сухом русле за обочиной, там же, опрокинувшись на бок, горел танк без башни: из моторного отсека валил дым, дыра на месте башни сверкала молниями, выстреливая дымные щупальца, - и с нашей высоты метров в триста все это выглядело побоищем игрушечных машинок и танчиков. Людей я нигде не видел, но, помня о приказе командира, направив ствол пулемета за правую обочину дороги, нажал на гашетки. На фоне нижних дымов я увидел свои трассы - они были кривыми, словно, упираясь в скальные обломки у дороги, выгибались, как раскаленные металлические прутки. По этой выгнутости я понял, что мы пикируем с боковым скольжением: в летящий юзом вертолет труднее попасть с земли, но и мне тоже никак не прицелиться по любому ориентиру на такой скользкой земле.
- Двести пятый, вызови звено "шмелей" для начала, а я сейчас... - сказал командир, откидывая ногтем большого пальца красный колпачок с кнопки пуска неуправляемых реактивных снарядов. Не переставая давить на гашетки, я водил стволом, стараясь не задеть дорогу, засевая горячим свинцом обочину до скальной гряды. Вдруг трассы оторвались от ствола моего пулемета и закружились вокруг вертолета, мелькая то справа, то слева, перекрещиваясь, сплетаясь в красную, с большими прорехами сеть, кривой трубой уходящую куда-то в придорожные скалы. Я не сразу понял, что это не мои трассы, что они тянутся к нам с земли. Было похоже, наш борт, как огромный глупый карась, сунул морду в гигантскую вершу - еще немного, и... Я повернул голову к командиру, но он уже давил на кнопку пуска ракет. Вертолет сказал: "Ффуршш!", вздрогнул, будто налетел на невидимую преграду, и кабина окуталась пороховым дымом. Его тут же смыло набегающим потоком, я даже успел увидеть, как две дружные стаи ракет, пущенных командиром сериями по восемь с каждого блока, ушли вниз. Вертолет, трясясь от перегрузок, вышел из пике и шел влево вверх, прячась от метущих по небу трасс в дымы горящих машин. Глядя себе под ноги, я видел, как правая обочина вскипает разрывами. В наушниках трещало - то ли от разрывов, то ли от помех - и сквозь треск был слышен голос ведомого, он просил "Пыль" прислать звено "шмелей" и пару "пчел" с "таблеткой"; что отвечала "Пыль", мы не слышали, только ведомый после паузы говорил: "Понял вас, понял вас", и я даже не сразу уловил, когда он, прервав переговоры с базой, обратился к нам.
- Три пятнадцать, - сказал ведомый, - второй заход сделай по скальной цепи, бородатые туда ушли с обочины...
- Понял, двести пятый, - сказал командир, - если бы я еще мог нормально зайти... Тут бомбы нужны, может, пару "свистков" вызовешь?..
Мы сделали круги снова зашли на боевой. То ли ветер усилился, то ли мы своими винтами оказали ему содействие, но со стороны нашего захода небо и земля совсем очистились от дыма, его пелена, причесанная ветром, почти легла и, просачиваясь между горушками, вытягивала серые пряди до самого перевала. Первая из подожженных машин горела ярким пламенем, сильно чадила и сверху была похожа на брошенный смоляной факел. Пока мы разворачивались, я вставил в пулемет новую ленту - старую, в которой осталось патронов десять, я бросил себе под ноги, на остекление, и, передернув затвор, приготовился к новой атаке. До сих пор никаких духов, как и наших, я не видел: то ли высота мешала, то ли дым, а может, они все хорошо маскировались - за камнями, машинами, в ямах. Или сразу, услышав звук наших винтов, ушли за скалы, как и сказал ведомый, а мы молотили по обочине впустую.
На этот раз командир заводил борт на боевой повыше, чтобы ударить нурсами сверху, - закинуть их за скалы, как за крепостную стену. Когда мы были на вершине, и вертолет уже перевалился на нос, чтобы начать пикирование, а я готов был нажать на гашетки, правак заорал, выбрасывая руку за борт:
- Командир, по нам пуск, вижу шлейф, уходи на солнце!
Я даже не успел взглянуть, куда показывал правак, как все мгновенно изменилось. Земля вдруг опрокинулась и завертелась перед моим лицом, словно была не огромным пространством с пустыней и горами, а всего лишь листиком, сорвавшимся с дерева и падающим на нас, беспорядочно кружась и переворачиваясь. Мой вестибулярный аппарат даже не успел понять, что это не земля, а наш вертолет, послушный руке командира, то ли падает в штопоре, то ли пикирует, одновременно выполняя "бочку", - я только видел, что земля закрыла собой все носовое остекление и прямо на меня, стремительно увеличиваясь и вращаясь, летели горящие машины. Чтобы не