- С ума сойти, - сказал я, приближая лицо вплотную к экрану, чувствуя его тепло, словно его грел с той стороны жар того боя. - Все-таки я их пуганул малость! А то все переживал...
- Вполне приличный результат для таких условий, - улыбнулся сзади Тихий.
Камера, очнувшись, повернула голову и посмотрела на правый фланг - там другой ДШК уже посылал свои очереди вверх.
- Врешь, не возьмешь! - бормотал я. - Давай, командир, жми!
Но момента пуска ракет камера не сняла. За кадром кто-то крикнул, на экране метнулись дымные горы, небо, потом весь кадр закрыла каменная кладка, и тут же камни заходили ходуном и раздалось трескучее рычание "ррррр-рах-ах-ах!", потом еще и еще, и в кадре взвихрилось что-то - то ли дым, то ли пыль. Еще какое-то время все было неподвижно, потом экран погас.
- Конец фильма, - сказал, подходя, Тихий. - Тут вы хорошо положили, ничего не могу сказать. Скорее всего, и оператору конец. Я обратил внимание, что он еще до нурсов перестал снимать, - либо его кто-то из колонны успокоил, либо твоя шальная пуля...
- Жаль, - сказал я, возвращаясь на диван. - Жаль, если это я не дал кино доснять. Пуска по нам не увижу. А вторая серия, когда вы с ними бодались, тоже интересная была бы...
- Ну, мы с ними столкнулись далеко от места съемки, - сказал Тихий. - Туда группа вышла конкретно нас встретить, ну, не именно нас, а вообще помощь с Каравангаха. На левом фланге у них тоже засада была - на случай прихода подмоги со стороны Галамеха - в кишлачке у дороги затихарились. Оттуда по танку и лупанули... А нас они задержали, чтобы те, кто колонну долбил, ушли. Так что, когда "крокодилы" прилетели, а потом и две роты с Фараха прикатили, у банды в скалах только хвост оставался из тех, кто отход прикрывал, - его и прищемили со всей набежавшей и налетевшей силой.. Потом в рапортах эти несколько духов были умножены до сотни, так что орденов на всех рапортовавших хватило...
Я взял со столика стакан, сделал большой глоток ракии, запил томатным соком, подошел к печи. Там уже подоспело мясо на решетке под вытяжкой. Но его красиво запеченные жаром углей куски сейчас не действовали на мои центры голода или удовольствия. Я взял с металлического разделочного стола полупустую пачку "Беломора", вытряхнул папиросу, сказал:
- Я не курил пятнадцать лет. С тех пор, как зрение мое забастовало. Думал остановить атрофию, замедлить. Не курил и дальше не буду. А сейчас, после просмотра, есть такая необходимость...
Тихий молчал. Я прикурил и затянулся. Присев на корточки, выпустил голубую струю в красный зев печи. Голова закружилась мягко и сильно, как в пятом классе, весной, после первой затяжки украденной у отца "Лайкой", так же закололи кончики пальцев тысячи иголочек. Я почему-то думал, что сейчас возникнет то же самое ощущение, как тогда, за пулеметом, когда тело не могло успокоиться, оно хотело стрелять, лететь, пикировать, чтобы хоть каким-то внешним действием заглушить бурю, царящую в моих нейронных и нервных сетях, - но сейчас расслабление пришло сразу, после первой затяжки. Тогда расслабиться удалось только вечером, в кубрике у командира, когда к нам заявились гости...
3. Дух этиловый
...После дозаправки на фарахрудской "точке" и посадки возле госпиталя, где ждали три "буханки" с красными крестами, которые увезли раненых и доктора, мы наконец добрались до своей стоянки, когда выключились, я увидел, что топлива нам бы хватило и без фарахрудской доливки. Это означало, что мы крутились в районе боя не более пятнадцати минут. Сказал об этом командиру.
- Нормально, - засмеялся он. - Как доказал Эйнштейн, если человека посадить голой задницей на раскаленную плиту, мгновение покажется вечностью.
Мы обошли вертолет, осмотрели его на предмет пулевых отверстий, ничего не нашли, если не считать свежей царапины на лопасти хвостового винта. Я предположил, что такую царапину мог оставить осколок боевой части гнавшейся за нами ракеты после ее самоликвидации.
- Хрен его знает, - задумчиво сказал командир, покачивая лопасть и разглядывая царапину, - может, и камушек при взлете-посадке чиркнул...
Летчики ушли докладывать начальству о проделанной боевой работе, я остался с машиной. Скоро появились наземники: кто проверял радиостанции, кто снимал оранжевый "черный ящик" с записью параметров протекшего полета, кто, подкатив на тележке ящики с нурсами, заряжал опустевшие блоки. Ко мне подошел техник звена, сказал:
- Смотрю, вы хорошо поработали, а ни одной дырки... - он сам заполнил журнал подготовки, расписался, отдал мне и, уходя, добавил: - Пол помыть не забудь, скоро завоняет, "кожедубы" будут жаловаться. Сейчас водовозку пришлю...
Приехал "ЗиЛ-130" с цистерной, водила сунул гофрированный рукав в бочку возле моего контейнера, наполнил ее холодной водой. Пока он наполнял, я смотрел на цистерну, представляя, как ее пробивает граната, думал, успевает она взорваться при контакте с металлом или влетает внутрь и взрывается там, - интересно посмотреть, как выглядит взрыв цистерны с водой...
И правда, кровь на полу грузовой кабины уже начала тухнуть. Морщась, - запах проникал даже через мокрую тряпку, которой я обмотал нос и рот, - я тер щеткой вафельно-рельефный металл пола. Несмотря на применение технической соды, холодная вода плохо отмывала бурые пятна запекшейся крови. Пока мыл, в кабине начали появляться мухи; думая, что так вкусно пахну я, садились на мою голую спину, шею, ползали по лицу, и я отмахивался и бил их сырой розовой ветошью, размазывая по круглым бокам дополнительных топливных баков.
Пока я мыл, прилетело звено "двадцчетверок" и пара "восьмерок". Когда выключились все движки и замерли все лопасти, экипажи начали вываливаться из кабин, шумно обсуждая, как здорово они "покаруселили".
- ...Я выскакиваю из-за скалы, а он остановился, на меня свою пукалку направил, ну я из пушки как жахну!.. - возбужденно говорил один.
- А у меня, как назло, пушку заклинило, нурсами на такой дистанции работать - себя своими осколками посечь, ну я просто по кругу пошел, дал бортачу из пулемета с двери пострелять, - вторил другой, - потом ушел подальше, развернулся и уже залпом!..
Посчитав помывку законченной, я вылил остатки чистой воды из ведра на пол, закрыл и опечатал дверь. Из щели между грузовой кабиной и задними створками еще текло, ребристое железо стоянки под вертолетом было мокрым. На левом подвесном баке я написал мелом информацию для водилы топливозаправщика, если он приедет без меня: "Заправить по полной без одного дополнительного", - и пошел в столовую. Мы и в самом деле успели к обеду.
После обеда я спал до вечера, проснувшись, сходил на вечернее построение, где всех участников сегодняшней заварушки похвалили и поздравили с благополучным возвращением. Комэска предложил всем командирам участвовавших экипажей написать и сдать начштаба представления на ордена членам своих экипажей.
- Ну, эти ордена мы до конца войны вряд ли получим, - повернулся к нам с праваком командир, - а вот сто грамм наркомовских выдам вам сегодня. После построения оба экипажа - ко мне в кубрик! Будут и гости...
- Девочки? - оживился правый.
- Точно не знаю, не проверял, - сказал командир. - Больше похожи на мальчиков, и они требуют продолжения банкета...
Когда оба экипажа после построения собрались в командирском кубрике, там уже был накрыт стол. Стояла кастрюля, полная макарон с тушенкой, вокруг расположились открытые консервные банки с сыром, маслом, шпротами, а в центре стола на столовском подносе дымилась гора жареных козьих ребрышек.
- Наши аллигаторы сегодня, возвращаясь с войны, подстрелили пару джейранов, - сказал командир. - Вот дань принесли. Спасибо, говорят, вам за вызов на помощь, за доброту, а то могли сами всех победить и товарищам не дать орденок-другой заработать. Боезапас у них, как видите, остался, и на коз хватило еще...
- А пить что будем? - спросил ведомый, недоуменно глядя на стол без спиртного.
- А пить, - сказал командир, - мы сегодня будем не их поганую кишмишовку, не нашу брагу и даже не сцеженную у "свистков" массандру. Сегодня нам презентуют благороднейший из напитков. Ребята, выноси!
Занавеска из парашюта осветительной бомбы, отделявшая кухонный угол от комнаты, колыхнулась, и появились двое с четырьмя поллитровками - по бутылке в каждой руке. Они были уже не в сетчатых комбезах, а в новой, еще не застиранной горчичной "мабуте".
- Это называется - драку заказывали? - сказал я насмешливо, глядя на всякий случай только на улыбающегося Васю.
- Минуточку, - сказал Тихий, ставя бутылки на стол. - Теперь разрешите представиться - Тихий...
- А я, соответственно, Громкий, - засмеялся Вася. - Но зовите меня просто Вася. Я своего имени не боюсь услышать...
Знакомились, пожимая руки. Дойдя до меня, Тихий сказал:
- Извини, вспылил, был неправ, прошу дать возможность загладить, искупить...
- Это ему боевая моча в голову ударила, - сказал Вася. - Однажды он так же целого генерала послал. Хорошо, был в рваном комбезе и, как обычно, чумаз, так что тот потом его среди построенного личного состава не опознал, но командиру туркменскую дыню вставил, а как же! Я, говорит, не потерплю, чтобы меня, генерала, чумазые лейтенанты попрекали за эту, как ее - фурустрацию подчиненных вследствие непрофессионального командования! На меня наехал: "Это ты, - говорит, - сказал! А ну повтори, я тебя по голосу узнаю!" Я отвечаю по всей форме: "Никак нет, тащ генерал, повторить не могу, деревенский я и словов таких не знаю! Просрация - знаю, а вот фрусрация - никак нет!" Кажись, поверил...
Мы ржали, рассаживаясь вокруг стола.
Тихий улыбался, откупоривая бутылки и разливая прозрачную жидкость по сдвинутым кружкам.
- Спирт? - понюхав воздух, спросил правак.
- Чистейший, - кивнул Тихий. - Только что из госпиталя - наших проведали, ну и разжились по своим каналам. Спиритус на латыни - дух, значит, по совпадению, это (он встряхнул бутылку) есть дух этиловый питьевой. Никого не призываю изображать суровых мужчин - вот вода, а вот "Си-си", - он вынул из большой синей сумки "Монтана" упаковку голландской апельсиновой газировки, резанул ножом полиэтилен, выставил баночки на стол. - Пузырьки, как мне сообщили госпитальные специалисты, усиливают всасывание алкоголя в кровь, поэтому