– Не надо громких слов, господин Кембери, – промолвила Инна. – Они сотрясают воздух, но не собеседника.
Нет, она и в самом деле смущена! Если слухи не врут, то император, похоже, держал ее в сундуке вдали от белого света и людей. Ну с него, допустим, станется, но как послу вести себя дальше?
– Простите, моя госпожа, – совершенно искренне произнес Кембери. – Я не слишком искусен в общении с благородными дамами, поэтому иногда забываю, что мои слова могут смутить.
– Я помню, – улыбнулась Инна. – Вы корсар, и иногда прошлое дает о себе знать.
– В самом деле, – кивнул Кембери. Коляска остановилась, давая дорогу медицинской карете: врач мчался куда-то по срочному вызову. Вместо привычной Нессе земной мигалки на крыше красовался бело-голубой флажок с алым кругом Заступника. – Хорошее было время, даже иногда скучаю.
– Вам нравится сражаться? – недоверчиво осведомилась Инна.
– Мир я люблю гораздо больше, – ответил Кембери. – Наверное, просто тоскую по ушедшей юности. Это, знаете, как у Эделина: «Все в прошлом, боль моя, моя любовь, и я в минувшем тоже затерялся…» Приятно вспомнить, что когда-то ты был молод, лих, любил, тебя любили. Но я бы вовсе не хотел снова тонуть вместе со всей командой корабля или сойтись в поединке с его величеством Торном. Совсем не хотел бы.
Его спутница понимающе кивнула.
– А чего бы вы хотели?
Коляска остановилась возле монумента Духу Победы – крылатая женщина на постаменте попирала ногами вражеское оружие и знамена, вскидывая в небеса руку, держащую меч. Кембери подумал, что пора действовать более решительно.
– Сейчас я бы хотел попросить вас о встрече завтра вечером. Не отказывайте сразу! – воскликнул он, видя, что женщина готова отвергнуть его просьбу. – Я не сделаю ничего, что могло бы компрометировать вас в глазах общества или вашего супруга.
Инна опустила глаза.
– Я вдова, – ответила она еле слышно. – Мой муж погиб полгода назад.
Похоже, то, что Кембери принял за смущение, на самом деле было проявлением скорби.
– Я не желал причинить вам боль.
Инна кивнула и открыла дверцу коляски. Кембери подумал, что до дворца она доберется без приключений, – вон повсюду охранцы расхаживают, и до беды не дойдет. Посол сошел на брусчатку первым и подал даме руку. Инна спустилась вниз и поправила разорванный воротник.
– Еще раз искренне благодарю вас за спасение, господин посол, – промолвила Инна. – Я действительно очень вам признательна.
– Это наименьшее, что мог бы сделать джентльмен в подобной ситуации, – ответил Кембери, не выпуская ее руки. Рука была изящная и очень мягкая, словно Инна никогда и никакой физической работой не занималась. – Возможно, я излишне настойчив, но, тем не менее, повторю свое предложение.
– Хорошо, – кивнула Инна. – Завтра я буду ждать вас.
– На этом же месте, – произнес Кембери, поднося руку Инны к губам. – После первой вечерней молитвы к Заступнику.
Инна кивнула, и на ее щеках снова проступил румянец. Кембери мысленно одернул себя: ничего личного. Только работа, не больше.
Когда женщина обошла памятник и побрела по аллее Героев ко дворцу, Кембери задиристо улыбнулся и забрался обратно в коляску. Что ж, пожалуй, все, что ни делается, делается к лучшему. Пусть к выяснению истины он не продвинулся ни на шаг (да еще ведь надо что-то сделать с трупом того аальхарнского выродка), зато удалось слегка войти в доверие к загадочной Инне. Значит, вдова… Кембери неплохо разбирался в людях, чтобы понять, что женщина не обманывает и очень тяжело переживает уход мужа. Ну и Царь Небесный с ним, завтра они продолжат общение, и Кембери сумеет выведать информацию и о ней самой, и о таинственном враче императора. А пока не будем делать поспешных выводов и поедем домой.
– Благородный господин, – окликнули его.
Кембери увидел, что возле коляски топчется парнишка с пачкой самодельных плакатиков.
– Чего тебе?
– Взгляните, мой господин, – парнишка протянул послу один из листов. – Вы видели эту девушку?
На плакате была изображена рыжеволосая девушка с грустными серо-зелеными глазами. «Марита Стерх. Ушла из дома и не вернулась», – прочел он. Стерх, Стерх – знакомая фамилия. Посол едва не хлопнул себя по лбу: так это же та девушка, которая, по словам Ясимин, покушалась на Торна. Плевалась отравленными стрелами.
– Нет, – ответил Кембери и вернул листок парнишке. – Совершенно точно, я ее не видел. Удачи тебе в поисках.
Он прекрасно знал, что рыжую Мариту уже не найдут живой. Так, собственно, и вышло.
Утром один из гондольеров, выплывая на Шашунку в своем водном такси, заметил в воде нечто, что при более тщательном рассмотрении оказалось телом молодой рыжеволосой девушки. Гондольер немедля просигналил охранцам на берегу об обнаружении утопленницы, и вскоре тело уже достали на набережную, а прибывший лейтенант Крич, помятый и хмурый после вчерашнего, угрюмо принялся изучать неприятную находку. По возрасту и сроку службы Кричу давно уже полагалось носить капитанские лычки, но начальство с повышением не спешило, передавая вечному лейтенанту те дела, расследование которых было заведомо дохлым номером. Например, исчезновение рыжеволосых девушек в столице. Раз в три месяца из реки извлекали очередной искромсанный труп, регулярно, как по часам, хоть к гадалке не ходи. Вот и еще одна. Крич присел на корточки рядом с трупом и провел беглый осмотр: убита одним ударом в сердце, по всей видимости, вчера вечером. Карманы пусты, кольца с пальцев сняты. Крич тяжко вздохнул и выпрямился, дав отмашку охранцам загружать тело в фургон и везти в морг.
– Наш?
Его коллега Пазум, тоже лейтенант, но подающий большие надежды, неслышно подошел сзади. Крич пожал плечами и вынул из кармана трубку.
– Не думаю. Скорее всего, это убийство с целью ограбления. А наш цацки оставляет.
– Ты думаешь, у нее были цацки?
– Конечно. На пальцах полоски от колец – носила не снимая.
Пазум состроил гримасу, которую можно было толковать как желание сбросить ношу с плеч как можно скорее.
– Ну тогда так и оформим. Личность определим по заявлениям о пропаже. А цацки наверняка уже в ломбардах звенят.
– Будем искать, – подытожил Крич и, на прощание пожав коллеге руку, пошел в сторону Халенской слободы. Надо было составить рапорт, но ведь это можно сделать и за кружкой пенного.
Позже, сидя в кабаке, Крич вдруг понял, что утренняя головоломка складывается в законченную картину. Это было не убийство с целью ограбления. Далеко нет. Крич вспомнил, что дыра на платье располагалась немного ниже раны под левой грудью, и крови на самом платье было совсем немного. Сначала девушку раздели, надругались над ней, а потом ударили ножом. Затем на нее натянули одежду, в которой торопливо сделали дыру, сняли кольца с пальцев – и отправили в реку. Искать драгоценности в ломбардах и у скупщиков бессмысленно – убийца не испытывает нужды в деньгах, а колечки наверняка хранит в качестве сувениров. Да и есть ли смысл искать этого мерзавца вообще? Крич основательно приложился к своей кружке и ответил себе: нет, смысла в этом ни на грош. А вот если определить личность убитой, а затем подвести под это дело кого-нибудь из тех, кому и так уже светит долгий отдых за решеткой, вот в этом смысл несомненно имелся. Тогда и капитанские лычки наконец-то появятся.
Сказано – сделано. Безутешные родные опознали Мариту Стерх, а уже к вечеру Крич собственноручно совершил задержание подозреваемого в убийстве, который после трехчасовой беседы с пристрастием дал признательные показания. Столичные газеты подробно осветили это дело, представив фигуру лейтенанта в самом выгодном свете, и начальство, скрипя зубами, написало-таки рапорт на высочайшее имя о повышении Крича до капитана.
И пока никто не знал, что в столице был человек, который не поверил официальной информации об окончании расследования.
Хела Струк происходила из древнего и благородного рода Струков, который впервые упоминался в летописях еще при языческих императорах: тогда первый Струк изрядно отличился в битве Восьми государей и получил княжеское звание на вечные времена. Выше князей на иерархической лестнице стоял только император, и если бы прадедушка Хелы, отчаянный гуляка и пьяница, не спустил в игорных домах Гиршема половину родовых капиталов, то Струки никому не уступали бы и в богатстве. И пускай жилось им не так, как в старые времена, когда Будан Струк мог в озорстве растопить деньгами камин для своей любовницы, семья Хелы по-прежнему считалась состоятельной. Хелу и ее брата воспитывали лучшие учителя и наставники, дети не знали отказа ни в игрушках, ни в сладостях, и жизнь казалась Хеле увеселительной прогулкой по дорогам сказочного королевства, усеянным бриллиантами из дедовских сундуков. О том, что состояние ее семейства во многом зависит от сотен крепостных, которые трудятся на неурожайных загорских полях с утра до ночи и даже серого горького хлеба едят не досыта, Хела не задумывалась и вместе со всем семейством хохотала над милой остротой матери: «Что ж, коль у них нет хлеба, то пусть едят пирожные!»
Все изменилось после того, как пришел Заступник, взошел на костер за грехи людские и вознесся на небо. Страна замерла в ожидании, а затем, словно кто-то могучий и властный толкнул ее, сорвалась в пропасть. Государь Луш, помазанник Небес, был лишен престола и отправился в тюрьму, где умер при загадочных обстоятельствах, а власть немедленно прибрал к рукам безродный выскочка и развратник Торн, который еще в бытность шеф-инквизитором не считал зазорным путаться с ведьмами и еретиками. Хела ушам своим не поверила, когда отец, как-то резко сникший и постаревший, вернулся домой с главной столичной площади и сбивчиво пересказал, что новый государь объявил отмену всех владетельных прав и дал волю крепостным.
Волю! Безграмотным крестьянам, которые родились в грязи и в ней же должны умереть! Глупо, безрассудно, вопреки законам небесным и человеческим. Однако же одним мановением руки нового государя бывшие крепостные стали свободными и равноправными гражданами новой империи. Хела прочла потом речь императора, опубликованную во всех газетах и вывешенную на каждом углу, и некоторые выдержки из нее запомнила навсегда.