— Моя милая, я счастлива видеть вас, но зачем же танцы? Уже поздно для танцев. — Ангелина Петровна попыталась угомонить «дурынду». — У меня и оркестра нет… И ваш костюм не подходит…
— Костюм? Это ерунда! Я сейчас изготовлю себе костюм, велите принести ножницы!
Давыдов, выглянув в щелочку неплотно прикрытой двери, увидел: танцовщица ухватилась за оконные шторы, а потрясенная Крестовская пытается их спасти. Медведь же валяется на полу кверху брюхом, очень довольный суетой.
— Вы спятили! — по-русски закричала графиня.
— О, я буду танцевать, я буду танцевать только для вас, мадам! Ножницы, ножницы!..
Мата Хари легко вскарабкалась на подоконник и замерла.
— Денис Николаевич, голубчик! — громким шепотом, обернувшись к двери, взмолилась Крестовская. — Она же сейчас обрушит на себя карниз! Сделайте что-нибудь!
Первое, что сделал Давыдов, проскользнув в гостиную, погасил свет. Вот что было хорошо в электрических лампочках — их можно было выключить все разом. Затем он поймал медвежий поводок и быстро прикрутил его к дверной ручке. Что бы ни случилось теперь, мишка не помешает.
Мата Хари стояла спиной к Денису и что-то высматривала на улице. Давыдов схватил Крестовскую за руку.
— Ступайте к себе, Ангелина Петровна, — мужественно прошептал он, — я с ней справлюсь.
Он полагал сгрести безумную танцовщицу в охапку и вынести на улицу, невзирая на сопротивление. А там, на улице, ждет Нарсежак. Может, он сообразит, что нужно взять след. Да что там «может» — наверняка сообразит!
Но Мата Хари все-таки услышала шепот и поняла, что Крестовская поздно вечером принимает у себя мужчину. Танцовщица ловко повернулась и соскочила с подоконника.
В гостиной было темно, однако белый локон на давыдовском лбу, как видно, испускал некое мистическое сияние.
— О! — воскликнула Мата Хари. — Наконец-то!.. Послушайте, это судьба! Я знала, что встречу вас. Я мечтала о вас еще дома, в женских покоях раджи Гуадайпура! Моя мать была любимой дочерью раджи. Вы не знали?.. Она была рани Джанси Лакшми-бай! Она должна была выйти замуж за раджу Сринагара, но белый человек покорил ее сердце. Это был покойный английский король Эдуард! И родилась я!.. Я должна была стать женой англичанина — так решил раджа, но я… я…
Видимо, танцовщица не до конца придумала эту новую версию своей судьбы, а тратить время на творчество не пожелала. Она просто-напросто кинулась Давыдову на шею.
Но Денис на сей раз приготовился к подобным эскападам, потому довольно легко высвободился из страстных объятий и кинулся прочь — в спальню графини. Там, как он догадывался, имелась дверца в туалетную комнату, а окно туалетной комнаты вряд ли выходило на улицу, и через него можно было выбраться, не привлекая к себе лишнего внимания.
Оказавшись во дворе, Давыдов перемахнул через забор, но оказался вовсе не там, где рассчитывал, а в каком-то переулке. Сориентировавшись, он побежал обратно к входу в особняк Крестовской. Но, выскочив из-за угла, тут же попятился.
Почти у самого крыльца стоял «Руссо-Балт» с белыми, отлично видными во мраке колесами. Автомобиль графа Рокетти де ла Рокка!
Нужно было немедленно отыскать Нарсежака и втолковать ему, что незачем идти по следу танцовщицы, когда граф — вот он, наверняка сидит в авто. Но поди, догадайся, где прячется опытный агент. И ведь как глупо вышло — Давыдов забыл рассказать Федору про приметный автомобиль! О тайном знаке они тоже не договорились. И в голову не пришло, что он может потребоваться.
Но Денис был тем, кого называют натурой творческой. Сигнал агенту должен быть таким, какой с посторонними шумами не спутаешь, причем понятен одному лишь Нарсежаку…
— У-ху! У-ху! — бешеным филином заухал Давыдов.
Федор не появился. Зато с крыльца сбежала Мата Хари, ведя на позолоченном поводке своего медведя. Она закружилась посреди улицы, ловко перекидывая поводок из руки в руку. Это, очевидно, должно было означать ночное приветствие Шиве. Потому что ей тут же открыли дверцу автомобиля, она подпихнула под мохнатый зад мишку и сама забралась в салон. «Руссо-Балт» тронулся.
— У-ху! У-ху! — отчаянно призывал Денис.
Нарсежак молчал.
С полверсты Давыдов бежал за автомобилем, понемногу отставая. И все яснее понимал, что провалил важное дело. Наконец встал и перевел дух.
— Рапорт напишу! — сказал он в пространство. — Вот подсунули агента, будь он неладен… Ну, Голицын! Ну, Голицын!.. Втравил меня в историю…
Глава 4
Июль 1912 года. Санкт-Петербург
Спозаранку Голицын уже был в участке на набережной Обводного канала. На сей раз — сытый и довольный. Вася ни свет ни заря был приставлен к плите и соорудил гигантскую яичницу — блюдо простое, сытное и полезное, а также смолол и сварил кофе. Но кофе попался какой-то неправильный, бодрости в нем не нашлось даже на чайную ложечку.
Поэтому, едва прибыв в участок, Андрей потребовал себе отдельный кабинет, большую кружку крепкого чая и первого из задержанных.
Треклятая песня «черных гусар» сопровождала Голицына, и он, ожидая, пока приведут арестованного, тихо и довольно фальшиво напевал:
А утром перед эскадроном
В седле я буду строг и прям.
И взором медленным и томным
Ловить улыбки милых дам.
Песня мешала думать, а ведь подумать было о чем! Конечно, следовало «расколоть» противника по горячим следам, пока он еще не успел все обмозговать, взвесить, сочинить правдоподобную версию. С другой стороны, если бы Андрей сразу взялся за свою добычу, то не оказались бы у него в руках кроки с пересечениями неведомых улиц…
В кабинете висела большая карта Санкт-Петербурга. Голицын достал кроки и еще раз внимательно их рассмотрел. По крайней мере, одно было понятно: нарисованы не Литейный, не Невский и не проспекты Васильевского острова. Неизвестный топограф старательно изобразил кривизну улицы на небольшом участке. И квартал невелик…
Андрей подумал, что стоило бы озадачить кого-то из молодых в бастрыгинском доме. Пусть ползают по карте и ищут варианты — им полезно, хотя бы ради воспитания дисциплины духа. Но наметить кандидатуры капитан не успел — в коридоре раздались шаги.
Через порог переступил, гордо задрав подбородок, молодой человек, что свалил Андрея хуком в челюсть. Кровоподтек на его лице уже начал синеть, и от того в сочетании с бледной кожей и глубоко запавшими глазами физиономия стала сильно похожа на вампирскую. Не хватало только змеиной улыбки и острых белоснежных клыков. Голицын так для себя и обозначил парня — Вампир. Тем более что никаких документов типа паспорта или удостоверения у задержанного не обнаружили.
— Присаживайтесь, господин-неизвестно-кто, — благодушно предложил Андрей, указав на стул перед столом. — Сразу представлюсь, чтобы не было недоразумений: капитан Службы охраны высшей администрации Голицын. Теперь вы в курсе, кто именно будет заниматься вашей личностью, и какие это вам сулит перспективы в случае отказа от сотрудничества. Ваша очередь?..
— А если я не желаю общаться с вами? — с вызовом бросил Вампир, покачиваясь с пяток на носки прямо перед столом.
— Ваше право. Но тогда вы должны ясно представлять себе, что полагается по закону за нападение на сотрудника силового ведомства.
— А я не знал, что вы оттуда!..
— Ну, господин… или, может, мистер?.. Что за детство, право слово?! — Андрей снисходительно усмехнулся. — Присаживайтесь, и поговорим, как взрослые люди.
Молодой человек горделиво дернул плечом и опустился на краешек стула, выпрямившись при этом, будто аршин проглотил.
— Станислав Жатецкий, — процедил через губу, — к вашим услугам!
Вся многовековая гордость польской шляхты была в его голосе и взгляде. Да еще презрение — ах, какое великолепное презрение! Ну, еще бы. Куда там русскому служаке до польского аристократа, который числит в своих предках не иначе короля Болеслава Кривоустого, которому сам Ричард Львиное Сердце во внуки годился. Но презрения многовато, да и какое-то оно… артистическое?
— О, ясновельможный пан, пшепрашем, не пшизналэм пана! — развеселился Голицын и сразу резко посерьезнел: — Тем хуже для вас. Появление в столице без разрешительных документов польским дворянам запрещено после известных вам событий[7]. Так кто же вы на самом деле?
Жатецкий нахмурился, затем переменил позу — откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и скрестил руки на груди. Голицыну стало ясно, что молодец решил уйти в глухой отказ, видимо, рассчитывая на бюрократическую волокиту, обычную при подобных делах. Пока выяснят, кто он, откуда и зачем, срок предварительного заключения истечет, а там, глядишь, и друзья подсуетятся, залог внесут, адвокатишку пронырливого подберут.
Но «пан» все же не учел, с кем имеет дело. Андрей взял стоявший на краю стола колокольчик и позвонил. Тут же вошел могучий городовой, едва не задев фуражкой притолоку двери.
— Отведите задержанного в карцер, — равнодушным тоном приказал Голицын. — Ввиду отказа сотрудничать со следствием и до выяснения его личности. На семьдесят два часа.
При слове «карцер» в глазах Жатецкого мелькнул испуг. Однако он встал и вышел из кабинета, сохраняя надменный вид. Андрей только хмыкнул на этот демарш и велел привести второго задержанного.
Тот заметно отличался от самозваного шляхтича — лицо породистое, глаза умные. «С такими бы глазами государю служить, а не сидеть в кустах по заданию авантюриста Рейли, — подумал Голицын. — Впрочем, этот — еще очень молод, глядишь, и образумится. Однако, однако…»
Гусарская песня снова зазвучала в голове, мешая сосредоточиться.
Вошедший красавец вызвал в памяти капитана целую цепь воспоминаний, и эта цепь рвалась, добраться до истины никак не получалось. Одно Андрею было ясно: он уже видел где-то этого молодого атлета с аристократическими манерами и уверенным взглядом больших черных глаз. Но вот где?..