— И что же вы слышали?
— В минувший раз говорили о детских приютах, о том, что нужно их открывать в Москве, Петербурге, Казани, Пскове, Нижнем Новгороде, и что для этого должны приехать молодые образованные женщины, говорили про Общество культурных связей, про людей, которые им занимаются в Москве… Но что же в этом плохого?
Задав еще несколько вопросов, Голицын выяснил, что планируется целый десант молодых людей и дам, которые будут устраивать благотворительные столовые, приюты, ремесленные школы, и, собирая пожертвования, проникать в высшие слои общества. Получалось, что Элис Веллингтон с ее «босоножками» была первой ласточкой?
— А о чиновниках высокого ранга не говорилось? О том, что они могут мешать вашим гостям в их благих начинаниях? О том, что некоторых неплохо бы сместить?
— Говорилось! Я даже удивилась: какое отношение имеют богадельни к господину Сухомлинову.
— К военному министру?
— Кажется, да…
— Кого еще поминали?
— Господина Драчевского. Но этот, кажется, может запретить или позволить богадельни…
— Постойте, я должен записать!
— Ради бога, вон, возьмите бювар.
— Какой прелестный бювар! — похвалил Голицын. — Подарок поклонника?
— Нет, Надин Залесская подарила на Рождество, — вымученно улыбнулась Пашутина. — Да только сама им и пользуется, во время этих заседаний записи делает.
— Залесская?! Она, выходит, присутствует?
— Конечно, она же состоит в Обществе…
Голицын задумался: почерк, которым написаны инструкции Тухачевскому, был совершенно мужским. И полтора десятка грамматических ошибок… Русский человек, видно, писал. Человек, которому кажется, будто он знает английский язык. Может быть, Залесская попросила кого-то перебелить свои записи?..
— Кого еще, кроме Надежды Залесской, вы знаете в этой компании?
— Петра Ивановича, — не сразу призналась вдова. — Это первый муж Надин.
— Тот, кого она бросила ради господина Распутина? Ну и подруга у вас… И с Распутиным, кстати, не ужилась. Или она вам про эти подвиги не рассказала?.. Ну, ладно. Что собой представляет Петр Иванович Залесский?
— Это святой человек!
Вот тут Андрей чуть не свалился со стула. Ему казалось, что на весь Питер с избытком хватит одного «святого» — того, что с Кирочной улицы. Оказалось, и другой завелся. Но Раиса Пашутина, как уже заметил капитан, плохо разбиралась в людях. И ее комплимент, скорее всего, следовало понимать наоборот.
— В чем же заключается святость господина Залесского?
— Он все еще любит Надин. Невзирая ни на что!
— И ради нее вступил в Общество дружбы между Великобританией и Россией?
— Разумеется!
Спорить было невозможно.
— Хорошо, продиктуйте мне фамилии чиновников, которые не угодили этому Обществу сомнительной дружбы.
В бюваре имелись отдельные кожаные петельки для деревянных ручек, коробочка с позолоченными перьями-вставками, вдова принесла чернильницу. Писать на гладкой дорогой бумаге было одно удовольствие.
Задавая наводящие вопросы, Андрей составил список «смещаемых», от которого ему чуть дурно не сделалось: министр внутренних дел Макаров, морской министр Григорович, градоначальник Москвы Адрианов…
И ведь что любопытно — именно этих людей должна охранять СОВА!
Вскоре список из восьми фамилий был готов.
— Больше никого припомнить не могу, — призналась Пашутина.
— И этих за глаза хватит!.. — потрясенно вздохнул Андрей. — Так вот, это — ваш первый шаг к избавлению от гадкого мужчины. Вы умница, Раиса Ильинична! Вы сразу раскусили этого человека! И то, что вы его избегали, делает вам честь. Никого не забыли?
— Кажется, никого…
— Может быть, это даже поможет увеличить вам пенсию, чтобы не приходилось пускать жильцов…
— Боже мой!
— И больше скажу: если вы окажете услугу государству — в моем лице — и поможете задержать этих людей, сие сомнительное Общество, я в свою очередь обязуюсь не привлекать вас за пособничество их пакостям, а выставить как жертву обстоятельств. Совершенно невинную жертву. Опять же, пенсия… Вы согласны?
— О, господи, ну конечно же! — Пашутина покраснела до кончиков ушей и сплела пальцы перед грудью. — Умоляю, господин капитан, скажите, что я должна сделать?
— Всего лишь сообщить мне, когда произойдет заседание этого… Общества дружбы. Кстати, надеюсь, они проводят сборища не раз в полгода?
— О, нет! Эти господа отличаются дисциплиной и постоянством. Заседания они проводят по четвергам, два раза в месяц…
— Отлично. Значит, следующее собрание состоится через неделю?
— Конечно!.. Чуть больше…
— Вот и хорошо. — Голицын поднялся. — А, кстати, еще один уточняющий вопрос. Телефонный аппарат, что стоит в гостиной, в углу на неаполитанском столике, вам господин Лембовски удружил или финн Каминен?
— Лембовски. Его причуда. Сказал, дескать, очень удобное устройство для срочных сообщений и переговоров.
— И что, пользуется им?
— Бывает… Да, как раз об очередных заседаниях Общества меня предупреждает. В назначенный день обязательно телефонирует, мол, принимайте, Раиса Ильинична, едут господа…
— Ага. Значит, и в следующий раз он вам тоже должен телефонировать?
— Ну конечно же! Ведь надобно гостиную подготовить — пыль смахнуть, чай заварить, да и булочки чтоб вовремя поспели.
— Прекрасно! Мадам, разрешите откланяться. До встречи в следующий четверг. Я пришлю к вам курьера с запиской. Но для страховки нужен знак, который вы подадите в случае тревоги. Всякое может случиться. Ну, скажем, мелом на дверях, будто мальчишки баловались.
— Какой же знак? Я, право, не знаю…
— Ну, хоть крест… — Тут Голицын осекся, потому что от креста на дверях веяло чем-то кладбищенским. — Андреевский крест, косой! Сможете изобразить?
— Смогу.
— Мел дома есть?
— Как не быть, я же сама крою и шью.
— Хорошо. Значит, как господин Лембовски вам телефонирует, вы этак аккуратненько из окна, что в малом кабинете, платочком беленьким махните два раза. Мои люди и увидят. И помните, никому ни слова о нашей беседе. А своим домашним скажете, что приходили по поводу увеличения пенсии за мужа.
— Будьте уверены, господин капитан, я вас не подведу. — Пашутина с самым серьезным видом подала ему руку для поцелуя, и Андрей не отказал женщине в такой малости.
Потом Голицын что есть духу помчался на Шестую линию, к бастрыгинскому дому.
— Лапиков! Омельченко! Зиночка! Кто там свободен — все ко мне! — кричал он, быстро шагая по коридору.
Собрав «совят» из своей группы в кабинете, Андрей споро раздал задания: выписать, вызнать, хоть из-под земли выкопать адреса чиновников из рокового списка. И не только местожительство — дома родственников, любовниц, приятелей. А когда эти адреса появятся, найти их на карте столицы и сверить с загадочными кроками.
«Совята» оккупировали все кабинеты, где имелись телефонные аппараты, и работа закипела.
Повезло Синицыну.
— Андрей Николаевич, нашел, нашел!.. Это Петров!
— Какой Петров?! Называй, как полагается!
— Его превосходительство, начальник петербургского Особого департамента генерал-лейтенант Николай Иванович Петров!.. И не дом — тут особняк его сестры, куда он раза два в неделю непременно наведывается.
— Черт побери! Ишь, на кого замахнулись?! Ну, Синицын, Отечество тебя не забудет… Господа, я сперва к генералу Сабурову, потом вместе с ним — к генералу Соболеву!
Александр Васильевич Соболев, генерал-майор, возглавлял все «совиные» отделения, и только он мог отдать нужные распоряжения, коли речь зашла о покушении на жизнь начальника Особого департамента…
Глава 5
Июль 1912 года. Москва
Нарсежак не объявился и на следующий день после давыдовского бегства от Маты Хари. А ведь знал, что Денис решил заночевать у Барсукова — хоть немного расслабиться и пообщаться с добрым приятелем, — знал и адрес, и номер телефона, однако же и обычного звонка не сделал.
— «Пускай погибну безвозвратно навек, друзья, навек, друзья. Но все ж покамест аккуратно пить буду я, пить буду я», — бурчал Давыдов, расхаживая по барсуковской квартире в хозяйском халате.
— С утра? — осведомился приятель.
— С утра, — подтвердил Денис. — Что же делать-то? Сил моих больше нет…
— Совсем запутался?
— Совсем… — Это относилось и к Элис.
— Ты на охоту-то хоть ездишь?
— При чем тут охота?
— Экий чудак!..
И тут приятель изрек такое, что Давыдов изумился — до того, что даже надоедная гусарская песня из головы пропала.
— Кабы ты ходил по лесам и болотам, то знал бы, как себя вести, если заблудишься. Первое правило: когда идешь незнакомой тропой, все время оборачивайся. Нужно, чтобы у тебя в голове правильная картинка образовалась, — сказал Барсуков. — Та, которую увидишь, когда будешь возвращаться. И потом. Скажем, занесло тебя черт знает куда, и уперся ты в болото — в настоящее топяное болото, с окошками, или на чарусу набрел… Как, ты и про чарусы не знаешь?! Окошко — это вроде как полынья в болоте, там, на слое торфа зелень всякая, почище клумбы. А если туда ступишь, то и ахнуть не успеешь — ты уже на дне. Чаруса еще хлеще. На вид — зеленая цветущая полянка. Да только ходить по этой полянке могут одни кулики, травка-то выросла над глубоким озером… Так о чем это я?.. Вот уйдешь в отставку, пошастаем с тобой по лесам, я тебя всему выучу! Итак, напоролся ты на чарусу и что делаешь?.. Садишься на кочку, плачешь и мамку зовешь? Нет, ты аккуратненько поворачиваешь назад и доходишь до того места, которое тебе уже знакомо, откуда ты свой блудный путь начал. Понял? Так вот, тебе нужно вернуться туда, где…
— Понял, понял! — заорал Давыдов.
— Ни черта ты не понял…
— Алеша, ты гениален! Я сейчас же еду туда, откуда следует начинать! — Давыдов сорвал с себя халат. — Кузьма у тебя грамотный, пусть сидит у телефонного аппарата и принимает телефонограммы. Я ему бумагу и карандаш дам… Рубаха! Пусть сейчас же мне рубаху отутюжит!.. Где мой саквояж? Значок, значок!..