греческих туниках! За ними только что опустилась каменная стена. Двери! Они были напуганы, цеплялись друг за друга и оглядывались по сторонам.
– Они как будто слышат что-то, – проговорил Паша.
– Брр, – поежилась Юля. – Не пугай меня.
– Я правду говорю. Посмотри на их глаза. Они ждут!
– Согласен, – с трудом проглотил слюну Мишка.
– И я того же мнения, – добавил Куприянов и вцепился в седую бородку. – Слышат и ждут! Дальше!
Он извлек из картонного ящика еще одно полотно и освободил его от оберточной бумаги. И все тотчас оцепенели! Все четверо увидели страшные глаза во весь холст. То ли человека, то ли зверя. Огненные глаза! Они смотрели на зрителя, пожирая его яростным жалящим взглядом. Алчным. Уничтожающим. Взглядом убийцы.
– А художник-то – человек с фантазией, – проговорил Куприянов.
– Да он больной на всю голову, – прошептал Сомов.
– Возможно, – согласился искусствовед. – Или же он истинный философ.
– И что же мы увидим дальше? – произнесла Юля. – Борис Борисович?!
– Дальше, коллеги! – с энтузиазмом воскликнул Куприянов.
Они затихли…
– Я мог догадаться, – когда им открылось четвертое полотно, сказал Паша Киселев. – Я ждал именно этого. Даю слово!
Перспектива одного из коридоров лабиринта! Четверо молодых людей – в конце коридора – прижались друг к другу. А в их сторону, с переднего плана, по камням лабиринта падала тень. Плечистая, рогатая тень! Их нашли!
– Может, хватит? – предложил Сомов. – Упакуем обратно, сделаем вид, что ничего не видели, забудем обо всем. А? Что скажете?
– Поздно, – сказал Куприянов и полез в коробку за новым холстом.
И вновь панорама! Вид сверху! Четверо молодых людей в туниках, забыв друг о друге, опрометью бегут кто куда. Куприянов достал шестой холст, за ним седьмой. Десятый! Каждому из четырех несчастных молодых людей, уже навсегда попрощавшихся друг с другом, выпала своя судьба в этом лабиринте. Короткая! Страшная. Напуганные до смерти, они искали спасения! Но тщетно! Вот девушка оцепенела от ужаса, а из-за поворота на нее надвигалась все та же устрашающая черная тень – плечистая и рогатая! Вот молодой человек корчился на каменном полу – кто-то утягивал его за кирпичную стену, и кровавый след тянулся в ту сторону. Руки еще одной девушки, оказавшейся в тупике, были протянуты вверх – к зрителю! Но никто не мог ей помочь. Ее уже накрывала все та же тень. Четвертый молодой человек забился в угол и смотрел на зрителя. Но совершенно иначе! Потому что этим зрителем был хозяин Лабиринта!
Наконец осталось одно полотно. С величайшим трепетом Борис Борисович развернул его. Так и должно все было закончиться. В центральной зале Лабиринта сидело на камнях рогатое чудовище – гигантское атлетическое существо с телом человека и бычьей головой, и пожирало плоть своей жертвы, разорванной напополам. Этих жертв было несколько, и в каждой, изуродованной, можно было узнать одного из четырех молодых людей. Все тот же взгляд: яростный, жалящий! Алчный взгляд убийцы. Минотавр смотрел на зрителя и художника и словно говорил: однажды и ты можешь попасть сюда!
Ко мне! В мой Лабиринт!
– Да уж, – произнес искусствовед Куприянов. – Я получил большое эстетическое наслаждение!
– И я, – вторила Юля. – Только я теперь неделю спать не буду.
– Ну, это само собой, – согласился Куприянов. Он развел руками: – Но как мы такое могли упустить? Не понимаю!
– Зря мы открыли этот ящик, – заключил Мишка. – Ой, зря.
– А что скажете вы, молодой человек в чудесной майке? – спросил искусствовед у Паши Киселева. – Вам это должно быть близко.
– Вот почему краевед Китовский называл эти картины «Аттракционом ужасов», – выговорил Паша.
– «Аттракционом ужасов»? – переспросил Куприянов. – Метко.
– Скажу, что эта коллекция просто бесценна, – выразил общее мнение Паша.
– Я вас разочарую, – поморщился искусствовед. – Рука художника не слишком искусна, скорее, даже примитивна. Работал явно художник-любитель. Но его фантазии может позавидовать любой академист! Это правда. Есть и другая беда – холсты выцвели и местами порваны.
– Я говорю об информационном содержании, – поправил его Паша.
– А-а, тут спору нет! – согласился Куприянов. – Хоть святых выноси, такая жуть. Мифы Древней Греции, понимаешь. Ну так что, ребятки, вы довольны своим визитом?
– Еще как, Борис Борисович, – первой ответила Юля. – Но кто он, этот загадочный художник? Где авторская подпись?
Они стали искать автограф, но подписи в нижнем правом углу полотен не было. И в левом тоже. Не было подписи и наверху. Впрочем, какой сумасшедший станет подписывать свои работы сверху? А вот спрятать ее в картине, так поступали художники, и не раз, автор еще как мог.
– Вот она! – первым нашел ответ Паша, ткнув длинным пальцем в холст. – Смотрите, в кирпичах!
И действительно, подпись была, но всякий раз она таилась в разных местах – в кирпичах лабиринта! Точно была выцарапана на них. Три буквы: «Р.О.К.».
– «Р.О.К.», – прошептала Юля. – Как красноречиво. Это похоже на псевдоним. А, Борис Борисович? Вы у нас – искусствовед, специалист по автографам художников. Что скажете?
– Соглашусь с вами, Юленька, – кивнул Куприянов. – Подобрано словно нарочно. Ведь вся античная трагедия – это один сплошной рок. Один безысходный ужас. От которого не уйти никому! Но кто такой этот «Р.О.К.»? В Вольжанске таких художников не было, я всех наших наперечет знаю. Это действительно похоже на псевдоним. Или кто-то выдавал себя за этого художника? Но манеру, чуть примитивистскую, я тоже не узнаю.
– И как нам быть? – спросила Юля.
– Я знаю, как нам быть. Надо сделать звонок.
– И кому?
– Терпение, милая дама, – улыбнулся Куприянов. – Сейчас вы все узнаете, – он достал из кармана сотовый и стал искать в записной книжке номер. Потом нажал на кнопку вызова, подождал. – Алло, Розана Викторовна, это Куприянов, да, не зайдете ко мне? А вот я вас сейчас и удивлю. Тут у меня молодежь собралась, просили показать кое-что из запасников, а нашли целую новую коллекцию. Да только художник неизвестен. Нет, не вольжанский. Чужой. Картинам более ста лет. Из архива Мельникова. Вся надежда на вас. Ждем! – Он дал отбой. – Это наш старейший искусствовед! Розана Викторовна Шульц. Специалист по Репину. Она у нас на полставки работает. Ей уже восемьдесят. Но боевая старуха! Давайте разложим пока работы этого РОКа!
Едва они закончили, как вдалеке за стеллажами открылась дверь и послышались шаги. К ним действительно вышла боевая старуха: худая, морщинистая, в брючном костюме, с короткой стрижкой выкрашенных в рыжий цвет редких волос. Экстравагантный персонаж! С проницательным взглядом. Молодые люди поздоровались, боевая старуха ответила кивком.
– Взгляните, Розана Викторовна, на это чудо, – кивнул искусствовед Куприянов на холсты.
– Мать моя женщина! – вырвалось у боевой старухи. – Мистификасьон! Илья Ефимович бы не одобрил. Они нашли? – кивнула она на ребят.
– Они.
– Молодцы! – похвалила старуха. – Лабиринт Минотавра. Я им за это мороженое куплю. Недорогое. Молочное.
– Мороженое мы сами купим, вы нам лучше скажите, кто этот художник – таинственный Р.О.К.?
Розана Викторовна сцепила руки на тощей груди.
– Р.О.К. Да уж. Загадка. В Вольжанске таких нет.
– Нет, – отрицательно покачал головой Куприянов.
– Значит, девятнадцатый век? – процедила она.
– Он самый, – кивнул Борис Борисович.
– В Саратове таких художников тоже нет, – продолжала рассуждать Розана Викторовна. – И в Ульяновске. Я и там и там работала. Где же его этот Мельников откопал? Р.О.К. Стоп-стоп-стоп…
Ребята и Куприянов внимательно уставились на боевую старуху. В ее блеклых от глубокой старости глазах появился живой блеск.
– Стоп-стоп-стоп, – повторила она. – Идемте.
– Куда, Розана Викторовна? – спросил Куприянов.
– Шагай, Боря.
– Дорогу переходить будем? – поморщился он, когда они покидали отдел запасников.
– Пару-тройку коридоров.
– Мне кажется, она знает, что делает, – тихонько предположила Юля.
– Точно, девочка! – не оборачиваясь, бросила искусствовед Шульц.
– Вот это слух, – прошипел Мишка.
– Не все старухи глухие, молодой человек, – отреагировала Розана Викторовна. – Мне повезло!
Они прошлись по музею и в одном из коридоров, на отшибе, остановились у пейзажа с коровами. Розана Викторовна кивнула на картину.
– Ну, Боря, видишь?
Куприянов прищурился и потянулся к холсту.
– Постойте, постойте…
– Стоим, – откликнулась боевая старуха. – Посмотри на мазок, на светотень, на примитивистский взгляд на предмет. Как у Руссо. На этих коров. Видишь?
– Ведь это Рокотов из Бирюкова. Верно?
– Верно, Боря, верно. Рокотов Одиссей Карпович.
Куприянов шлепнул себя по лбу:
– Основатель Бирюковской живописной школы! Странный тип. Как же я сразу не догадался…
– То-то и оно. Молод ты еще, Боря! – усмехнулась она.
– Это он, Р.О.К., – взглянув на молодых людей, заметил Куприянов. – Известный художник, пейзажист, портретист.
– А почему странный? – спросила Юля.
– Потому, что такие вот коленца выкидывал, как этот ваш Лабиринт Минотавра, – ответила за Куприянова старуха. – Босху пытался подражать. Ужасы всякие рисовал. Короче, чудак-человек!
– А как сложилась его судьба, Розана Викторовна? – спросил Куприянов.
– Плохо сложилась. Много странствовал по Европе, насколько я знаю. В свите какого-то богача. А в революцию сгинул. Без следа. Ходили слухи, что его расстреляла ВЧК.
– А родственники?
– Есть у него родственники, – кивнула та. – Были по крайней мере.
– И где они, Розана Викторовна?
– Внук живет в Бирюкове. Старичок совсем, но держится. Из стойких. Я с ним встречалась лет десять назад, когда инспектировала тамошний музейчик. У него дома много этюдов деда сохранилось.
Юля выступила вперед:
– А как с ним связаться, Розана Викторовна? С внуком?