ядило обстановку.
– Благими делами, Паша, дорога в ад вымощена, – многозначительно сказала Юля. – Больше никогда не подкрадывайтесь ко мне сзади и не бросайтесь на меня из-за кустов. Это касается вас обоих, – добавил она. – А теперь идемте в машину. Новостей – куча. И от каждой дрожь берет.
Они выбрались из садика, быстро дошли до машины.
– Едем отсюда, – сказала Юля. – Отвезешь нас с Мишкой домой. Там и поговорим.
Паша развернулся в тупике, помял газон, но все-таки сумел вырулить и, поддав газу, вырвался из недоброго места.
Через пятнадцать минут Паша припарковал «Ниву» напротив Юлиного дома, и они нырнули во двор. Беседка была пуста и дожидалась их. Тут Юля и включила камеру. Ребята услышали: «Вы уже выбрали агнца? Жертву?» – «Разумеется». – «Сколько ей?» – «Два месяца. Глазки печальные!»
– Кошмар, – пробормотал Мишка.
– Слушай дальше! – сказала Юля.
«У них у всех печальные глазки». – «Даже резать жалко». – «Ничего, сумеете. Не перепутали?» – «Разобрались…» – «И помни, все это надо делать на плоском камне. Это – алтарь. Как это делали тысячи лет назад. Я тебе все показывал…»
– А голос-то знакомый, – вдруг сказал Паша. – Того, второго, кто постарше.
– Ты это серьезно? – спросила Юля.
– Еще как серьезно.
– Вот он, – Юля показала ему запись на камере, – только пока лица не видно…
– Ну ты – Мата Хари, – глядя на эпизод, покачал головой Мишка Сомов.
– Да, я такая.
– Подождите-ка, – пробормотал Паша.
Кажется, он что-то разглядел.
– Сейчас проедет машина, – сказала Юля, – будет свет фар, и он повернется.
Так и случилось – куривший повернулся на камеру…
– Он! – воскликнул Паша.
– Кто он? – потребовала ответа Юля.
– Каверзнев Яков Янович, – кивнул Паша, – старший педагог. Этнолог, этнограф, самый крутой знаток поволжских древностей доисторического периода. Персона нон грата. Изгой!
– Почему изгой? – спросил Мишка.
Киселев усмехнулся:
– Потому что круче всех других, если честно. Никто не хочет смотреть на историю нашего края, которая была тысячи лет назад, никому не интересно. А то, что Поволжье и наша Лука – благословенное место, что тут жили племена испокон веку, это же ясно. Он весь край обошел, столько отыскал святилищ еще ведического периода! Написал диссертацию – его опрокинули. Написал еще одну – и вновь киданули. Он плюнул, но преподавать остался. Поэтому только старший педагог.
– Ты сказал, что узнал его дом и даже подъезд? – спросила Юля.
– Я у него был дома пару раз. Он мне преподавал. Я у него был отличником.
– Любимчиком, небось, был? – спросил Мишка.
– Был, – с достоинством кивнул Паша.
– Кто бы сомневался? Чудак чудака видит издалека!
– Этот Каверзнев говорит своему внуку про завтра. Что у них там случится нечто. У какого-то камня. И что это будет не для глаз дедушки. Так что это может быть, Паша? Ты у нас этнограф – тебе и карты в руки. И что это за алтарь? Где этот камень? Как нам его найти?
– Я знаю, – кивнул Паша.
– Знаешь? – переспросила Юля.
– Знаю, как нам узнать, – уточнил он. – Я ему позвоню и спрошу о чем-нибудь. Вопрос подготовлю за ночь. И посложнее. Он будет рад мне помочь. Завтра и позвоню.
– Отличная идея, – согласилась Юля, – только внесем коррективы. Скажешь, что к тебе приехала двоюродная сестра из Москвы, ученица исторического факультете МГУ.
– Троюродная, – поправил Мишка.
– Что? – нахмурилась Юля.
– Троюродная, говорю, сестра.
– Почему?
– На двоюродную ты не тянешь. Для двоюродной ты пострашнее должна быть раз этак в десять.
– Ну, Рыжий, ты и скотина, – покачал головой Паша.
– Да почему сразу скотина? – возмутился Мишка. – Я только о реализме беспокоюсь! Что, все актеры, которым предлагают сыграть Кощея Бессмертного, обижаются на режиссеров? Да они рады до смерти!
– Вот я и говорю: говнюк ты, – кивком подтвердил Паша.
– Да ладно, Кисель, успокойся, – Мишка с явной досадой покачал головой: – Не могу с дилетантами работать! Юлия Николаевна! Скажите веское слово! Все они обидчивые, с претензией! Тоска зеленая!
– Успокойтесь оба, мальчики, – попросила Юля. – Я продолжаю: мы подойдем к нему вместе; ты, Паша, скажешь, что твоя кузина из Москвы пишет работу о древних памятниках Поволжья. О культовых памятниках! Об алтарях, о жрецах, о богах! О том, какие жертвы им приносились. И что лучшего консультанта, чем он, Каверзнев Яков Янович, ей не найти во всем вашем крае. Вот так мы построим этот разговор.
– Супер, – согласился Киселев. – Лучше и не придумаешь.
– А я кем буду? – с обидой спросил Мишка.
– В смысле?
– Ты – кузиной, а я кем? (Паша рассмеялся.) Чего ты ржешь, Кисель?
– Домашним любимцем будешь, – ответил Киселев. – Редкой породы.
– Ах ты подлец! – вскипел Мишка.
– Счет уравняли: один – один, – констатировала Юля. – Ну что, теперь разбегаемся?
– Как скажешь, – кивнул Паша.
Она положила руку ему на плечо, по-дружески тепло сжала.
– Спасибо, хорошо поработал, – потянулась к дверце, первая выпорхнула из «Нивы» и подняла сиденье для Мишки Сомова. – Вылезай, Гном.
– Пока, Чудила, – бросил Киселев.
– Пока, Рыжий, – отозвался тот. – Пока, Юленька!
– Пока-пока!
«Нива» зарычала и рванула вниз по Алексеевской. Они вошли во двор. Мишка достал телефон и взглянул на дисплей.
– Полночь, кстати. А ты мне что-то обещала.
– Что?
– Вспомни.
Юля даже глаза закрыла:
– Бог мой! Это!
– Да, это, – лукаво бросил ее друг.
– Тогда давай без предисловий, – предложила она.
– В смысле?
Юля шагнула к нему, взяла его лицо, разом вспыхнувшее, горячее, в прохладные ладони и поцеловала Мишку Сомова в губы – долго и чувственно. Как она умела. А когда отпустила его, того даже повело. Он сделал шаг назад, еще один и едва не потерял равновесие. Пьяный, и все тут!
– Не упади, Гном, – сказала она. – Слышишь?
– Слышу, – пролепетал он.
Юля снисходительно улыбалась.
– Сам домой дойдешь, не надо провожать?
– Дойду.
– Уверен?
– Уверен, – кивнул Мишка.
– Тогда до завтра, Рыжий!
– Пока, Белоснежка, – глядя ей вслед, прошептал Мишка Сомов.
В десять утра, когда Юля завтракала овсяной кашей с изюмом и медом, по бабушкиному рецепту, зазвонил телефон. Киселев!
– Алло, – сказала Юля. – Привет, Паша. Ну что, новости есть?
– Есть, – энергично откликнулся тот. – Только что позвонил Каверзневу и сказал: моя кузина из Москвы, из МГУ, интересуется памятниками Поволжья. Алтарями, жрецами, богами. Хочет поговорить, мечтает!
– Ну? И что он?
– Сказал: приводи кузину к дому. В их двор. Где мы были вчера, – для верности уточнил Паша. – Он будет в шахматы играть со стариками. Ответит на все твои вопросы. Наши вопросы.
– Отлично! – кивнула Юля.
– За тобой заехать?
– А ты как думаешь? – лукаво спросила Юля.
– Думаю, заехать.
– Молодец, догадливый. Ничего, Паша, ты еще только учишься. Не обижайся: я говорю про общение с женщинами. Все-таки я тебя знаю с семи лет, так что имею право голоса. Да?
– Да, имеешь, – честно ответил он.
– Жду тебя в половине двенадцатого. Успеешь?
– Разумеется. Рыжий говорун тоже поедет?
Юля задумалась. Пререкания по дороге? Всплески остроумия? Вспышки ревности с обеих сторон? Обиды? И потом, кем будет Мишка в этой компании? Кузеном из Петербурга? Еще одним фанатом древностей? Нет, не стоит!
– Нет, Паша, поедем вдвоем, – сказала Юля.
– Отлично, – сказал он.
Кажется, для Паши Киселева это было огромное облегчение. Только они с Юлей Пчелкиной! И не просто так, а – кузены! Близкая, можно сказать, родня!
– Жду! – сказала Юля и дала отбой.
Без пяти минут двенадцать Паша и Юля вошли в обширный зеленый двор, где жил Яков Янович Каверзнев. Старые добрые девятиэтажки! Детская горка и песочница. Выкрашенные в цвета радуги скамейки. Солнечным днем тут все казалось приветливым, даже тот кустарник, где Юля этой ночью пряталась с телефоном, слушая заговорщиков. А вот коты-полуночники остались, и кто не спал, теперь подозрительно щурились на светловолосую зеленоглазую девушку с чудесным хохолком над головой. Сколько бы они могли рассказать о ней! О смелой Мата Хари с диктофоном! Как она сама кошкой кралась через палисадники! Но коты, лежа в траве по садикам, молчали. Своих не выдают.
Под старыми раскидистыми карагачами стояли два стола, за ними играли в шахматы старики или просто пожилые дядьки-пенсионеры. Играли две пары – еще пятеро внимательно следили за ходом сражения. Половина шахматистов дымили сигаретами.
– Вон тот, который стоит за спиной у старика в зеленой рубахе, – сказал Паша.
– Я его узнала, – кивнула Юля. – Даже днем – мрачный тип. Он и сейчас курит.
Они остановились шагах в пяти, и Паша окликнул педагога:
– Яков Янович! (Тот отвлекся.) Киселев помахал рукой: – Здрасьте!
– А, Паша!.. Я, господа-товарищи, отойду, – сказал пожилой человек своим. – Мне с молодежью потолковать надо.
– Давай, Яныч, поговори, – бросил один из наблюдателей. – Просвети ее, молодежь-то. А то она бестолковая нынче! Безыдейная.
Юля презрительно покачала головой. Старичье! Каверзнев, крупный, несмотря на возраст, излучающий силу, отошел от своих, пожал руку Паше, сказал:
– Здравствуйте, девушка. Это вы та самая студентка, кузина, будущий историк из Москвы?
– Я та самая, – кивнула Юля. – Очень рада с вами познакомиться.
– Вон пустая лавка, – Каверзнев кивнул в сторону, – там и сядем. Только я курить буду – готовьтесь.
По дороге пожилой краевед выбросил в урну окурок. Опустившись в центре лавки, он закурил другую сигарету. Морщась, Паша сел справа от учителя, Юля приземлилась слева.
– Итак, что вас интересует, девушка? – затягиваясь, спросил Каверзнев. – Поволжье – большое. Это целый мир в рамках России. Великий край. Как Урал или Сибирь. Потому что бассейны Оки и Камы, впадающих в Волгу, – это тоже часть Поволжья. Самостоятельная цивилизация!