очень не хотели, чтоб свидетель и обвиняемая что-то незаметно передали друг другу.
Дрожащий воздушный экран казался хрупким, ненадежным, но Славцев отлично понимал, что неосторожное движение вперед, к Памеле, приведет к серьезной травме. Сработают автоматы защиты, лазерные лучи хоть и не убьют насмерть, но основательно покалечат. Тот, кто посмеет сделать неверное движение, рискует остаться инвалидом.
Знала об этом и Йоханссон, ее инструктировали особо. Сейчас Памела выглядела совсем по-другому, нежели раньше, – птицей с перебитыми крыльями. Без косметики, с растрепанными локонами, с потухшими глазами, она стояла напротив Андрея. На ее лице не было злости или ненависти, только разочарование. Разочарование от того, что все закончилось неудачей.
– Что у тебя с волосами? – неожиданно спросила Йоханссон.
Этим вопросом она поставила Андрея в тупик. Капитан ждал других слов.
– Что у меня с волосами? – чуть растерянно переспросил он.
Памела потянулась к нему дрожащими пальцами, но вовремя остановилась. Вспомнила о лазерных лучах, которые могли изуродовать кисть, отдернула руку. Если девчонка играла, то делала это не просто мастерски – виртуозно.
Сердце Андрея тоскливо заныло. Памела очень напоминала ему Крис, и сколько бы он ни гнал эти мысли, от собственной памяти не убежать.
– На висках твои волосы поседели, Андрюша… – голос девушки стал таким ласковым – грудным и нежным, – что у Славцева потемнело в глазах.
Он мотнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Он не хотел, чтобы его Крис и эта девчонка слились в единое целое. Андрей резко провел ладонью по лицу, будто сорвал липкую паутину.
– Черт с ними, с волосами! – излишне грубо ответил он.
Сознательно пытался оттолкнуть Памелу.
Конечно, Славцев мог бы рассказать про чужаков с огромными глазами, про безжалостных собакопиявок, про Дверь, которую сотрудники лаборатории экспериментальной физики ошибочно посчитали Дверью в Ад. Просто они столкнулись с таким, от чего не седеют – сходят с ума. Если вообще остаются в живых, что, как выяснилось, случается крайне редко.
– Андрей, – Йоханссон оторвала его от воспоминаний, – помнишь, в самом начале… когда мы только познакомились на Денизе… ты назвал меня Кристиной?
Славцев вздрогнул, не смог удержаться. Выходит, она помнила тот день…
Едва заметно колыхалась стена воздушного экрана, от этого Памела казалась чужим существом – чуть размытым, неестественным.
– Андрюша, я похожа на девушку, которая тебе небезразлична. И ты ее потерял. Ведь правда?
Бывший офицер федеральной гвардии не ответил, только глаза наполнились болью.
– Тогда… тогда, быть может… ты не оставишь меня в беде? Ради нее? Ради нее! Ведь мы так похожи…
– Внешне… – угрюмо бросил Андрей, делая шаг назад, хотя это было очень непросто. – Внешне вы похожи… да…
– Андрей! Погоди! Ее можно воскресить! Хочешь, называй меня Кристиной, я согласна! Хочешь, стану ею, верну то, что ты потерял? Я смогу! Я сумею! Расскажи, как целовала она тебя? Как ласкала? Расскажи, что она делала, что тебе нравилось?
Славцев попятился. Ему стало очень неловко от происходящего. Конечно, Йоханссон помнила про видеокамеры, которые фиксировали каждое произнесенное слово, каждый жест собеседников. Помнила, но не могла упустить последний шанс спастись, готова была даже на унижение, лишь бы выбраться из тюрьмы. Теперь, после смерти Майка и фиаско адвоката, ей оставалось надеяться только на Славцева.
– Андрюша!!! Я смогу любить, как любила она!
Лицо капитана исказила гримаса боли. Он прикрыл глаза ладонью – просто не хотел, чтоб его личное, сокровенное, становилось достоянием безжалостных видеокамер.
…В памяти возникло лицо Кристины – тогда, в траншее, за несколько часов до решающей атаки. «Не любишь», – горько, обреченно выдохнула Крис. И обида, детская обида заплескалась в ее глазах… А он не успел сказать, что это не так.
Почему боги изобретают для людей такие трагические тропки судеб? Почему?
Тонкая струйка сухой земли еще змеилась с бруствера, а под ногами у Андрея и Кристины уже лежал кусок черного металла, готовый вспыхнуть сверхновой звездой. У обоих оставалась всего-то секунда-другая или даже меньше, чтобы сказать друг другу самое главное.
Кристина успела, а Славцев нет. Он, боевой офицер, проиграл девчонке. Значит, права – Андрей не любил так, как любила она. Не готов был в доли секунды принять решение, единственно верное. Пожертвовать собой ради того, чтобы любимая осталась жить.
Да, он тоже скупой, он не любил так, как Крис. Бесполезно спорить с ней, доказывать обратное, даже в памяти. Даже зная, что в призрачных снах она снова и снова будет верить его словам. И прощать, все прощать.
…Он отнял ладонь от лица, выпрямился, но не сумел стряхнуть с плеч чудовищный груз. Против него стояла девушка, как две капли воды похожая на Крис.
Что? Что сказала эта? «Ее можно вернуть. Я смогу любить, как любила она…»
Нет.
– Нет, – отрицательно помотал головой Славцев. – Так, как любила Кристина, ты никогда не сможешь. Тебе это просто не дано. Ты даже не понимаешь, как…
Он запнулся, не закончил мысль. Развернулся и пошел к выходу из комнаты свиданий.
– Андрей!!! – сигнализация за спиной коротко пискнула, предупреждая Йоханссон, что не следует приближаться к линии воздушного экрана, тем более переступать ее. – Андрей! Стой!!! Ты не можешь оставить меня! Не можешь бросить вот так!!!
Капитан Славцев остановился возле двери, обернулся, посмотрел на Памелу, лицо которой теперь исказило отчаяние.
– Наверное, я мог бы уговорить товарищей дать другие показания… – медленно сказал он. – Сам бы выгородил тебя… Нанял лучшего адвоката, даже нескольких…
– Да! Да! Да! – в глазах Памелы загорелась надежда.
– Но, сделав так, как ты просишь, я предал бы Николая Атаманова. У него остались двое детей. Как быть с этим, Памела? Знаешь, меня всю жизнь учили: за своих надо бороться до конца, до последнего вздоха. А вот предавать меня не учили, нет. Так что удачи тебе, Йоханссон! Там, за решеткой, иногда вспоминай Николая. И его детишек тоже, они ведь теперь вырастут без отца. Вспоминай их, Памела! У тебя будет много времени, чтобы подумать обо всем. Подумать и раскаяться. Удачи тебе в новой жизни!
Он толкнул створку и шагнул за порог, где ждали надзиратели следственного изолятора. Когда закрывалась дверь, еще раз глянул на Йоханссон – по лицу преступницы текли слезы.
И никто из служащих изолятора, молча расступившихся перед капитаном, не мог представить, почувствовать, как ему хочется открыть другую Дверь, шагнуть в прошлое, чтоб успеть произнести очень важные слова. Нет, дело даже не в словах. В поступках. Они говорят обо всем лучше слов.
Только ни один из смертных не мог отправить капитана Славцева в роковой день на Альфарде. Разве что чужаки с огромными, в половину лица, глазами.
Но чужие навсегда ушли, оставив людей наедине со своими проблемами – глупыми, мелочными. Так, наверное, казалось тем, в чьих зрачках умещается боль многих эпох.
Новый корабль назвали «Ослом». Букач и еще некоторые из членов экипажа настаивали на том, чтобы дать звездолету имя «Ник Атаманов», но Славцев и Лутченко сумели убедить товарищей, что лучшая память о капитане – назвать судно так, как назывался его корабль.
Осел. Неприхотливое животное – лопоухое и немного смешное, – которое медленно, но упрямо бредет к цели. Вместе с грузом.
На том и порешили. Регистрируя корабль в информационных базах третьего сектора освоенного пространства, так и записали: «Осел». А потом боцман вывел это слово на бортах новенького, только что с верфей, транспортного звездолета.
Теперь их вновь стало семеро – как во времена, когда Николай Атаманов был жив. За несколько дней, проведенных на Денизе, успели не только дать показания по делам о пиратском нападении на корабль с грузом, а затем о космостанции «Медуза», но и, стараниями Лутченко, подыскали нового помощника капитана.
Как водится, Франтишек Букач, плохо переваривавший любых новичков в экипаже, воспринял появление Рональда О’Нила без восторга.
– Не приживется он у нас, кэп… – вполголоса произнес боцман, обращаясь к Славцеву. – Не улыбайся, у меня нюх на такие дела! Вот сам увидишь: не приживется.
Андрей, услышав такие слова, не мог не улыбнуться. Еще недавно Франтишек то же самое говорил в его адрес. Они прошли вместе только одну серьезную переделку, и теперь Букач обращался к нему «кэп» – так, как раньше обращался к Николаю Атаманову.
– Да ладно тебе, Франт! – радостно оскалив зубы, командир транспортника хлопнул боцмана по плечу. – Поживем – увидим! Правильно?!
…Во время старта с Дениза в кресле первого навигатора находился Андрей, а чуть позднее, когда звездолет удалился от планеты и все немного успокоились, капитан уступил место Рональду О’Нилу. Сам он направился в кают-компанию, где ждали пятеро товарищей, вместе с ним пережившие эту историю – от погрузки партии лекарственного препарата на борт старого «Осла» до невероятных приключений на «Медузе». Даже Карл-Хайнц Ризе ненадолго покинул машинное отделение, чтобы вместе с друзьями выпить за новый корабль. А еще – поднять бокалы в память о погибшем Николае Атаманове.
– Как двигатели, Карл? – увидев старшего механика, с любопытством поинтересовался Славцев.
Он был уверен: в этот раз Ризе не удержится, скажет что-то большее, нежели обычное «нормально». Все-таки они отправились в полет на новом мощном корабле…
– Нормально, – ответил Карл-Хайнц.
Славцев захохотал, подхватил со стола бутылку коньяка и штопор.
– Нормально! – весело крикнул он. – У меня скорее выпадут зубы от старости, чем Карл скажет в ответ что-то другое!
Его товарищи заулыбались, подставляя маленькие стаканчики.
– За новый корабль, друзья! За нашего «Осла», упрямого и выносливого! Пусть все всегда будет нормально, как нормально у нашего Карла с двигателями!