– Может лучше пешком?
– Нет, апельсиновая роща слишком далеко, – возражает генерал, – ты устанешь.
Подчиняюсь и в этот раз. Машина та же. Черный агрессивный монстр. Мысленно сравниваю с Рэмом и улыбаюсь. Наши вкусы и привычки иногда говорят больше, чем мы сами. По дороге опускаю стекло в двери машины и подставляю лицо теплому ветру. Светило мелькает золотыми зайчиками в густой листве деревьев. Птицы поют на разные голоса. Умиротворенно, спокойно. Наилий водит аккуратно и медленно, совсем не так, как летает. Не отрывает взгляд от дороги и держит руль крепче, чем нужно.
– В воздухе легче, правда? – поднимаю стекло и оборачиваюсь к генералу. – Нет дорожного полотна, обочин, перекрестков.
– Светофоров, пешеходов, – подхватывает он, – и пробок. Вообще нет границ. Даже тех, что здесь.
Наилий касается пальцем виска и продолжает.
– Столько свободы, сколько ты можешь осознать.
– Если свобода вообще существует, – вздыхаю я. – И мы не мухи в паутине. Кто сильнее, тот активнее дергается. И, кажется, будто еще немного и вырвется. Но где-то далеко в листве прячется паук, которому наши барахтанья смешны. Сожрет всех. И зовут паука – время. Вот я и думаю иногда, а стоит ли дергаться? Или лучше смириться?
– Стоит, – серьезно отвечает генерал, – паутину можно порвать. Разрушить можно вообще все. Главное ответить себе на вопрос: «Зачем?»
Вспоминаю, как на этот вопрос отвечали Сновидец с Телепатом, задумывая убийство двух генералов. Счастливой жизни хотели вне стен психушки. Так сильно хотели, что весь мир видели в огне.
Наилий паркуется перед апельсиновой рощей, огороженной плетеным забором. Выходит первым и подает мне руку. Траву здесь никто не косил. Она лежит мягким, пушистым ковром, по которому приятно ходить. Его Превосходство забирает из багажника два коврика для тренировок, свернутых в трубки и вещмешок.
– Обед на свежем воздухе? – с улыбкой спрашиваю я.
– Почему нет?
Генерал вешает на плечо вещмешок и легко перепрыгивает через забор. Препятствие низкое, но я не рискую. Перешагиваю. Аромат цветов апельсиновых деревьев кружит голову. Пропитывает одежду и вымытые утром волосы. Вернусь в особняк и буду благоухать сильнее, чем от парфюма. Деревья раскидистые, с густой зеленой кроной. Мелкие цветы стыдливо прячутся за жесткими листьями. Скоро ветки отяжелеют от оранжевых плодов, и будут устало ронять их в траву. И тогда запах станет еще ярче. Как от Наилия на пике его силы. Генерал срывает белый цветок и подходит ко мне.
– Когда я летел на равнину, чтобы стать майором пятой армии, у катера отказал двигатель. Пилот сотворил чудо и посадил машину. Прямо на апельсиновые деревья. Мы выбрались наружу, вызвали транспорт и сидели, ждали. И в какой-то момент я почувствовал этот запах. Первый чужой запах на равнинном материке. Крутил головой как дурак, и не мог понять откуда. Неужели такой маленький цветок способен вытеснить все остальные запахи? Просочиться в каждую щель и прочно обосноваться, так что вытравить невозможно. Я мял его в руках и думал, что тоже смогу все. Стану здесь своим и буду держать сектор крепко. И получалось, пока не появились мудрецы.
К концу фразы на переносице генерала появляется глубокая морщина. Перемена настроения разительна. Он сам как жесткий лист. Заденешь неосторожно острый край – порежешься.
– Ты считаешь нас проклятием? – осторожно спрашиваю я.
– Я не знаю, что с вами делать.
Полководец роняет цветок в траву и молча стелет тренировочные коврики. Укладываюсь рядом с Наилием, положив голову ему на плечо.
– Где сейчас Сновидец с Телепатом?
– Коматозник в медкапсуле, – сухо отвечает генерал, – а Сновидец в карцере. Разделили мы их, чтобы больше не хозяйничали в чужих снах.
– И на сделку вы с Марком не согласились?
Наилий вздыхает и поджимает губы. Закидывает руки за голову и несколько мгновений лежит с закрытыми глазами. Думает. Значит, не принято еще решение.
– Возможность влиять на сознание напрямую – мощное оружие. Но где гарантия, что они снова не обернут его против нас? Как их контролировать? Ты сможешь?
Вот зачем он вывез меня за пределы особняка и завел этот разговор. Никаких отгулов и совместного любования природой. Генерал всегда остается генералом. Вздыхаю. Мне ли жаловаться?
– Смогу, наверное, – говорю и думаю одновременно, – если буду держать обоих за руки и постоянно перебирать привязки. Удачно, что у мудрецов их гораздо меньше, чем у генералов. Есть шанс, что не упущу момент, когда они снова решат кого-нибудь убить.
Остаток мысли вслух не произношу. Паразит будет трудиться на износ, а мне придется не вылезать из постели Его Превосходства или искать иной способ кормить Юрао. И это еще не все проблемы.
– Долго я не выдержу. От усталости перестану видеть и чувствовать привязки совсем. И тогда Сновидец и Телепат снова будут делать то, что хотят.
Хотя они и под моим неусыпным контролем будут свободны и ничем не ограничены. Я увижу только результат. Если увижу.
– А еще я должен буду оставить тебя в горах, – добавляет генерал, – потому что вам троим нужно прикасаться друг к другу. По планшету вы работать не можете.
Хочется развести руками, но лежа на тренировочном коврике в объятиях Наилия не до театральных жестов. Забавно, что путешествуя по другим планетам и упиваясь высокими технологиями цзы’дарийским мудрецам так необходим физический контакт. Интересно, если бы я могла видеть привязки по телефону, позвал бы меня Наилий на бал? Или жажда рационально использовать время и ресурсы перевесила бы легкое увлечение странной дариссой в больничной форме? Генерал снова думает, а я не мешаю. Рассматриваю пуговицы на его рубашке. Пересчитываю их от ворота до пояса брюк и любуюсь бликами от лучей светила.
– Тогда Телепата и Сновидца придется убить, – ровно и совершенно безразлично говорит Наилий.
Красота апельсиновой рощи после этих слов выглядит издевательством, а жизнерадостное щебетание птиц – насмешкой. Не думала, что смертные приговоры выносятся при свете дня в расслабленной позе с любимой женщиной под боком. Будто не приговор вовсе, а шутка.
– Казнить ты хотел сказать? Да? После трибунала и обвинения в покушении?
– Нет, – хмурится Наилий, – трибунала не будет. У нас нет доказательств кроме слов одного сумасшедшего, который утверждает, что всю операцию организовал во сне. Нас с Марком на смех поднимут. Именно убить. Телепата достать из капсулы, и он скончается сам, а Сновидцу сымитировать самоубийство. Свежую Шуи он уже ел горстями, пусть вены себе вскроет.
Приподнимаюсь на локте и заглядываю в чистые голубые глаза генерала. Не шутит. Предельно собран и серьезен. Вдыхаю аромат эдельвейса, цепляясь за якорь настройки, и падаю в облако привязок. Две черные пульсируют хищно. Напитаны так, что сомнений нет – будут реализованы. В животе тугой узел скручивается, тошнит от ужаса. Не верю.
«Ты живешь с убийцей, Мотылёк».
«Я живу с генералом! Война…»
«Какая? Освободительная? За правое дело? Здесь и сейчас? Он наемник и убивает за деньги тех, на кого покажет заказчик. Безжалостно и безразлично. Забудь про его шрамы! Каждый он заслужил не один раз! Нет доблести воина в убийстве двух больных цзы’дарийцев, один из которых в коме! Они могут защитить себя? Поднять против него оружие?»
«Они трижды пытались убить и его и меня. Слабые, беззащитные».
Понимаю, что Наилий прав. Возражаю Юрао, но не могу убедить себя. Сознание отчаянно сопротивляется. Не могу представить, как военные по приказу генералов придут в карцер, схватят ничего не понимающего Сновидца, свяжут и порежут ножом вены. А потом охранники будут ждать, пока мудрец уснет от потери крови. И обновлять порезы, чтобы они не затягивались. Может быть, даже отнесут в теплую ванну, чтобы процесс шел быстрее. Придут врачи, констатируют смерть и сожгут труп в крематории медицинского центра. Не будет почестей, речей, плача родственников. У мудрецов ничего нет. Стараниями все тех же генералов.
– И нет никакого шанса оставить их в живых? – спрашиваю Наилия. Попытка отчаянная и глупая. Вынося подобное решение, кто будет слушать собственную любовницу?
– Нет, – качает головой генерал, не думая ни мгновения, – они бесконтрольны. Риск слишком велик. Кто знает, как быстро мудрецы научатся общаться без физического контакта и им станет все равно насколько они далеко друг от друга? Что тогда будет? Снова ракеты? Твоё удушье?
Наилий прав настолько, что у меня опускаются руки. Никто не станет носить на поясе бластер, зная, что он может в любой момент выстрелить в хозяина. Неуправляемое оружие признается опасным и подлежит немедленному уничтожению. Сажусь на ноги, отодвигаясь на коврике в сторону. Генерал тоже садится.
– Дэлия…
– Не надо.
Нет смысла вспоминать про обещание Сновидца помочь с кошмарами, снять печать и сделать тройкой. Ничего из этого не перевесит четвертого покушения. Мудрецы приговорены и доживают последние дни, а может быть часы.
– Отвези меня, пожалуйста, обратно, – тихо прошу я.
Наилий выжидательно смотрит, но я молчу. Не спорю и не отговариваю. На совести мудрецов жизни двух лейтенантов пятой армии и пилота девятой, взорвавшихся в катере. А еще быть может связиста и разведчика, передавших информацию для ракетного удара по резиденции. Их ждет трибунал и казнь в наказание за предательство. Пятеро военных, виновных только в том, что поддались чужому внушению. Мудрецы ими пожертвовали, не сожалея.
Обратно едем молча и я закрываю уши, чтобы не слышать пронзительного крика большой птицы, парящей высоко в небе. Трель звенит высокой нотой и заканчивается переливами. Раз за разом, будто зовет кого-то. Жалобно, со стоном. А я все думаю, насколько опасной сочтет меня Наилий, когда стану тройкой? Кому прикажет меня контролировать? Или сам запрет в спальне и не выпустит оттуда?
Весь день в особняке как во сне. Брожу по третьему этажу из комнаты в комнату. Нахожу библиотеку и остаюсь там надолго. Перебираю книги, поглаживая пальцами корешки. Старые, редкие. Страницы шелестят музыкой, и даже извечная пыль не раздражает. Смотрю на глифы, пытаюсь читать, а вижу только лицо Телепата в медицинской капсуле. Но и он подергивается дымкой, превращаясь то в Марка, то в Наилия. Бледных, неподвижных. Сколько раз чаша весов качалась от жизни к смерти? А сколько еще будет? Генерал находит меня в кресле с книгой в руках. Говорит, что уже поздно и почти заставляет идти спать, уже полусонной рассказывая, как уйдет завтра рано и оставит одну до вечера. Это не пугает и не радует. Должна привыкнуть, что не всегда будет со мной. Хотя за семь дней почти в это поверила. Напрасно.