Поэтесса
Процедурный кабинет пахнет прошлым. Той жизнью, где я была врачом, а не пациентом. Надевала каждый день белый халат, брала в руки отоскоп и вела прием. Закончила Академию с отличием, три цикла стажировалась, пытаясь параллельно заниматься наукой. Всерьез искала новые методы диагностики и лечения, засыпала и просыпалась с мыслями о работе. А по завершению стажировки меня распределили в клинику маленького города на границе с шестым сектором. Никто там не ждал молодого и амбициозного специалиста, зато лаборатория остро нуждалась в лаборанте. Я не жаловалась, ничего не требовала, а нашла сильную сторону. Теперь времени на науку стало больше.
Я публиковала статьи на медицинских порталах и по крупицам собирала материал для монографии. А потом наша отоларинголог переехала в столицу и мне предложили ее место. От счастья я вальсировала по лаборатории, стараясь не опрокинуть мебель и забыв, что дверь не заперта, и вот-вот придут пациенты сдавать анализы. Следующие циклы меня вне работы просто не стало. Выходя утром из дома, я здоровалась с соседями, не помня как кого зовут, накопила триста дней отпуска и пережила два коротких романа. Забавно, но лиц тех мужчин я давно не помню, зато могу рассказать о каждом своем пациенте.
Особенно о Сильвии. Одонтогенный гайморит. Я бесконечно чистила ей пазухи от гноя и так же бесконечно уговаривала удалить больной зуб, но снова и снова получала один и тот же ответ: «Я боюсь стоматологов». Сильвия умерла от менингита. Зуб так и остался на месте. Медицинская коллегия по результатам расследования отстранила меня от практики. И все. Помню, как вернулась домой, поставила в угол туфли и легла на диван. Сильная, взрослая, дееспособная, могла бы найти другую работу, получить иную профессию, но зачем? Положить жизнь в кабинет отоларинголога и начать все сначала? Кем? Продавцом? Швеей? Еще цикл я мыла посуду в столовой клиники, а потом и это потеряло смысл. Прав Публий, могла дождаться окончания срока наказания и добиться разрешения на практику, но каждым пациентом могла оказаться другая Сильвия.
Меня накрыл кризис. Тот самый, о котором вспоминают все мудрецы, но никогда не рассказывают. Не важно, насколько было плохо, дна у той бездны нет. Имеет значение лишь продолжительность. Чем дольше терпишь, тем сильнее становишься. Предсказания пришли позже, когда срывы прекратились, уничтожив последнюю надежду на нормальную жизнь. Потом был центр, другие двойки, ощущение, что не одна такая, а теперь и этого нет. Сижу на шее у капитана Назо и, как приговоренная, жду день, когда услышу, что прятаться больше не нужно и я возвращаюсь в психиатрическую клинику. Не верю я, что мои предсказания о близости с художником и крови на полотенцах нужны больше, чем теория Создателя и способности Маятника. Они давали интервью в студии, рассказывая о мудрецах. А меня снова спрятали. Сижу тихо, двери не открываю.
Только вздрагиваю от грохота за стеной. Реальность возвращается ярким светом и запахом медикаментов. Не выстрелы, не взрыв, но я все равно сжимаюсь от страха. Гоню прочь манию величия с мыслями о том, что похитители Создателя теперь и за мной пришли. Проще все. Сбежавшего пациента ищут, могут и сюда ворваться. Оглядываюсь, куда бы спрятаться? Кроме стеллажей под стеклом есть еще шкаф для одежды. Не раздумывая, забираюсь внутрь и аккуратно закрываю дверцы изнутри.
Грохот повторяется, теперь уже совсем близко. Из укрытия не видно, но, кажется, дверь в процедурный кабинет открыли пинком. Замираю и не дышу, отсчитывая мгновения, пока охрана осматривает пустой кабинет. Уже должны уйти дальше, но я слышу шаги. Медленные, шаркающие. И натужное дыхание со свистом. Вспоминаю, как дышат в противогазах. Нет, не так.
В процедурном кто-то стонет, грохочет стулом, протаскивая его ножками по керамической плитке. Раненый? Пациенту стало хуже и он ищет кого-нибудь из персонала? Понимаю, что должна оставаться в шкафу, но не могу. Вздрагиваю, чувствуя, как с ознобом приходит холод. Тот самый стылый ужас, крадущийся по рукам белым кружевом погребального платья. «Диана, твоя пациентка Сильвия скончалась дома, бригада на вызов приехала слишком поздно. Менингит». Плевать, что написано в заключении коллегии. Я знаю, что виновата. Не смогла убедить, настоять, объяснить. Знала, чем может закончиться, могла силой потащить к стоматологу и уложить в кресло под общий наркоз. Не сделала ни-че-го. Врач. Какой я после этого врач?
Осторожно толкаю дверцу пальцем и выглядываю в щель. Мужчина в больничной одежде скрючился на стуле и держится за горло. Носогубная складка синяя, сам бледный, на вдохе и выдохе свист. Удушье, как оно есть. Я должна позвать на помощь, но планшета у меня уже несколько циклов нет. Кричать в коридор? Если бы там кто-то проходил, мужчину бы заметили, а он здесь. Один. И если я не вылезу из шкафа и не помогу, он задохнется.
Решение похоже на щелчок тумблера. Раз! И я выхожу из шкафа.
– Дариссс..а, – давит из себя мужчина и заходится лающим кашлем.
Знаю, что испугала и усугубила удушье, но извиняться нет времени. Причин задыхаться не так уж и много. Инородное тело, паническая атака, аллергический отек горла. Вспоминаю про сбежавшего из карантинного бокса пациента и радуюсь, что в маске. Перчатки нужно найти. Слабая защита, конечно, но хотя бы она.
– Что случилось? – спрашиваю его и подхожу к столу. Процедурный кабинет. Перчатки на видном месте.
– Проссс..нулся, зады..хаюсь, темно..было, пошел.
Говорит с трудом, хрипит. Отек? Одноразовые шпатели тоже на месте. Срываю упаковку и подношу инструмент к губам пациента:
– Рот откройте.
Он подчиняется и сам поднимает голову, разворачиваясь к светильнику. Отек. Просвет зева уже существенно сужен. Бросаю шпатель в контейнер для отходов и разворачиваюсь к стеллажу с медикаментами. Вторая секция на уровне глаз, нужный мне препарат на месте. Замок на стеклянной двери тоже. Думаю о том, чтобы разбить стеллаж стулом, но вместо этого выдвигаю нижний ящик. Военные, гражданские – никто не прячет ключи так, чтобы их нельзя было найти. Один из инъекционных пистолетов там же. Заправляю его ампулой и прошу пациента закатать рукав.
Я словно дрон с активированной программой. Мне не нужно думать и вспоминать, что и как делать. Руки помнят. Считаю мгновения, пока кровь разносит препарат, и слушаю дыхание мужчины.
– Сейчас станет легче, – говорю ему, – у вас аллергия? На что?
– Нет..аллергии, – отвечает он после паузы уже гораздо легче.
Держу его за руку и чувствую, какой горячий. Лихорадка. Но сидит прямо, голову держит уверенно и только покачивается из стороны в сторону. Дыхание успокаивается, свист и хрипы пропадают. Кладу пистолет на стол и дверь снова распахивается.
– Торос? – спрашивает с порога Публий.
– Капитан Назо, – слабо отвечает мужчина и пытается встать.
– Сиди. Что случилось?
На меня будто не обращает внимания. Отхожу в сторону, пропуская Публия к пациенту.
– Проснулся, света нет, задыхаюсь, пошел на пост, – рассказывает, а, вернее, докладывает мужчина. От слабости получается не очень четко, но я понимаю, что именно его все искали.
– Сейчас не задыхаешься? – останавливает его Публий.
– Дарисса укол поставила, – кивает на меня Торос. Не дожидаясь вопроса, протягиваю капитану ампулу с названием. Он читает и тоже берет шпатель.
– Рот открой.
Мужчина послушно вываливает язык.
– Не дошел ты до поста, – ворчит Публий, выбрасывая использованный инструмент.
– Малая нужда приспичила, – оправдывается Торос, смущенно отворачиваясь от меня. Лихорадка у него, только что чуть не задохнулся, а женщину стесняется, хоть я и в белом халате. Все военные врачи и санитары – мужчины.
– Сейчас на кресле в бокс поедешь, – говорит капитан и вешает гарнитуру на ухо, – Сервий? Нашел я пропажу. В процедурном. Да, забирайте. Отбой.
Торос вяло возражает, что сам дойдет, но под взглядом Публия сникает и молчит.
– ОРВИ у тебя, – сообщает капитан, – а не тот вирус, что я подозревал. Легче все и безобиднее. Правда, в боксе будешь до самого выздоровления. Посиди здесь, скоро Сервий придет. И у меня к тебе просьба. Будешь рассказывать дежурному врачу, что с тобой приключилось, умолчи о дариссе, хорошо?
– Есть, капитан Назо, – со всей серьезностью отвечает Торос, а Публий уже тянет меня за руку на выход, прощаясь кивком.
– Дарисса, – окликает со спины пациент, – спасибо вам!
– Не стоит, – улыбаюсь я, забыв, что под маской мимики не видно. Только в коридоре у лифта чувствую, как отпускает нервное напряжение. Теперь руки дрожат, и голова кружится, а до этого нет. Тумблер выключен, я снова перепуганный мудрец.
– Правильно все сделала, – тихо говорит Публий, нажимая на кнопку вызова, – не растерялась. Спасибо.
Смущенно опускаю глаза и захожу за ним в кабину лифта. Молча слушаю, как диктует в гарнитуру указания. Четко, ровно и спокойно, будто не переживал только что о вырвавшемся на свободу опасном вирусе, а меня ноги едва держат. Может быть, виноваты халат, маска и перчатки, но иллюзия слишком яркая. Правдоподобная до зубовного скрежета. Но вместо радости бросает то в жар, то в холод. Как свежая Шуи для того, кто крепко на ней сидел и завязал. Стоит уйти эйфории, и холодным душем окатывает отчаянье. Зачем я это сделала? Вскрыла старую рану, достала из бездны прошлое. Теперь снова буду мечтать все вернуть. Не надо было. Нет!
– Диана? – трогает за плечо Публий. – Переволновалась? Тебя трясет.
– Все хорошо, – вру ему, и зубы не вовремя клацают.
От достающего до кишок внимательного взгляда меня спасает открывшаяся дверь лифта. На этом этаже я уже была.
– Пятая дверь направо мой кабинет, – говорит в спину капитан.
Глава 12. Равэнна
Публий
Секретность всегда мешает, но иногда еще и раздражает до мыслей и слов, за которые дисциплинарное взыскание дают. Кровь у Дианы я мог и в квартире взять, прогулку хотел ей устроить, вытащить из четырех стен, не получилось. Переживал, что разволнуется из-за событий вокруг мудрецов, отвлечь собирался, а ее теперь колотит нервной дрожью. Прав Наилий, категорически не умею обращаться с женщинами! «Все, на что способен – до кровати довести». Хотя, если вспомнить, кто мне это выговаривает…
– Не волнуйся, – прошу бледного мудреца, – ты привита от вируса, обнаруженного у Тороса. Так что острое респираторное тебе не грозит.
– Даже если грозит, ничего страшного.
Диана сутулится в кресле для посетителей, зажав ладони коленями. Проклятая маска скрывает лицо, а по глазам я истерику определять не умею. Что же ее так сильно расстроило?
– Торос напугал тебя? Сказал что-то грубое?
Не похоже не него. Торос замкнут, тих и всегда подчеркнуто вежлив. Даже когда он в бреду метался и разговаривал с пустотой, я себя чувствовал, как на ужине в честь Совета генералов.
– Нет, совсем нет, – поспешно отвечает Диана, – все хорошо.
Я по ней вижу, что как угодно, но только не хорошо. Тьер. Транквилизатор бы поставить, но я во второй раз за день плевать хотел на Инструкции. Раз задумал прогулку, то нужно довести начатое до конца. У меня по-прежнему отгул, анализы можно и завтра сделать, разгон охрана за утреннее происшествие получила, техники работают.
Хорошее оборудование, резервные источники питания, а короткое замыкание случилось, и перезапуститься система видеонаблюдения не смогла. Без электричества все замки открылись, пациенты разбрелись по коридорам. Пока дежурный санитар их успокаивал и возвращал обратно, охрана бегала вокруг оборудования. В итоге упустили задыхающегося Тороса. Не знал он, куда идти и тыкался во все кабинеты подряд. Молчал, дурак, и мужественно терпел. К дарлибам его на базар в смрад и шум! Вот, где нужно мужественно терпеть, а не ждать, пока отек закроет просвет зева.
Диана тоже мучается. На лбу от напряжения появляются глубокие морщины, на висках проступают капли пота, хотя у меня в кабинете холодно, как в операционной. В последний раз обдумываю принятое решение и вешаю гарнитуру на ухо:
– Ваше Превосходство?
– Слушаю.
Даже по короткому ответу понятно, что раздражен Наилий. Значит, буду краток.
– Если мудрецы больше не военная тайна, то хотя бы в город нам можно выйти?
Судя по молчанию, генерал явно занят чем-то более важным. Сейчас брякнет «нет», чтобы отвязаться, и мне придется вести Диану обратно в квартиру.
– Можно, только в камеры на улицах не улыбайтесь, обходите издалека, – неожиданно ровно отвечает Наилий. – У тебя все?
– Да, спасибо.
– Отбой, – заканчивает разговор генерал.
Бледная Диана перестает дрожать и смотрит на меня круглыми глазами. Сам удивлен ничуть не меньше. Придумать прогулку успел, хорошо. Осталось решить, куда можно отвести мудреца, чтобы ей не было скучно.
– Я хоть и не заперт, а Равэнну не видел давно, – говорю Диане, – пойдешь со мной?
Она обескуражено хлопает ресницами и склоняет голову на бок. А мне не покорность в этом жесте видится, а уязвимость. Почти чувствую, как играют гормоны и просыпаются древние инстинкты. С бластером хочется броситься на всех ее обидчиков. На тех, кто ставил неверный диагноз, кто накачивал препаратами и доказывал, что она опасна для себя и окружающих. Когда мы перестали видеть за Инструкциями и предписаниями живых цзы’дарийцев? Психиатры – знатоки душ? Куда они смотрели?
– Мне кажется, я не узнаю Равэнну. Она вот здесь, в воспоминаниях, – мудрец кладет руку на грудь, – совсем другая. Знаешь, когда ты молод, воздух слаще и светило ярче. Пусть такой и остается.
Замысловатый отказ, но я профессионально возражаю на любые отговорки. Особенно, когда уверен, что сделаю лучше.
– Даже Тарс меняет русло, но все равно несет свои воды в океан, – говорю и понимаю, куда ее отведу, – новая Равэнна может оказаться лучше прежней, а ты не узнаешь, сидя здесь. Дай городу шанс.
И мне заодно. Не только Диана с головой нырнула в прошлое, я тоже надышался пылью времени. Боялся ходить по парку, чтобы не видеть в каждой женщине Флору. Что увижу сейчас? Наверное, правильно, что Диана на нее не похожа. За легкостью скрывается мудрость, за молчанием – умение слушать. А в улыбке столько теплоты, что хватит на два светила.
– Хорошо, пойдем, – кивает она и снимает маску.
Халат оставляет в кабинете, и я украдкой любуюсь точеной фигурой в голубом платье, пока мудрец идет до лифта. Прятать такую красоту под уродливой больничной формой – преступление. Стоит нам выйти на улицу, как весенний ветер подхватывает россыпь пшеничных кудрей Дианы. Она подставляет лицо потокам воздуха и жмурится от ярких лучей светила, а я переживаю за Равэнну. Понравится ли? Город пахнет цветущей акацией, кутается в брызги от фонтанов и слепит яркими бликами от стеклянных фасадов. В нем столько детского восторга и озорства, что хочется рисовать синеву неба и пышную зелень клумб акварельными пятнами, а контрастом выводить черной тушью строгие линии домов и улиц. И посреди праздника красок хрупкую и невесомую Диану, парящую над мостовой, раскинув руки.
– Ты прав, сейчас намного лучше, – улыбается она и подходит ближе.
Весенняя листва отражается в зелени глаз, светило путается лучами в тугих кудрях. Я смотрю на нежные, красиво очерченные губы и забываю о времени, толпе прохожих, гудках автомобилей. Мир за пределами ее улыбки исчезает, а я преодолеваю последний шаг, разделяющий нас. Тонкий стан в моих руках и дурманящая сладость поцелуя. Будто мы вечность вместе, и не расставались никогда даже на мгновение. Она тянется ко мне и обнимает за шею. Теплая, доверчивая. Забываюсь и прижимаю к себе сильнее, настойчиво проникая языком сквозь сжатые губы. Чувствую, как раскрывается навстречу, пылко отвечает на ласку. Нужно остановиться. Мы посреди городской площади, у дверей главного медицинского центра, и я целую у всех на глазах самую прекрасную женщину. Диана отстраняется и смущенно прячет лицо у меня на плече, а я оглядываюсь. Толпа прохожих течет мимо спокойной равнинной рекой, и никому нет до нас дела. Замечательно.
– Куда пойдем гулять? – шепчет мудрец и поднимает на меня глаза.
– Поедем, – поправляю ее, – на набережную. Садись в машину.
Служебный автомобиль для меня почти бесполезен. Утром на службу спускаюсь в лифте и в нем же вечером поднимаюсь домой. До генерального штаба пешком, по городу на автобусе и только на космодром на машине. Я бы вовсе от нее отказался, но капитан. Положено.
До набережной добираемся быстро, в полдень движения по улицам почти нет. Рабочий день, все трудолюбивые цзы’дарицы на службе, значит, речной трамвай будет полупустым. Оставляю машину на подземной парковке у речного вокзала. Когда десять циклов назад построили это здание, оно казалось мне слишком вычурным. Две наклонные полусферы, касающиеся друг друга вершинами. На фоне простой застройки пригорода они смотрелись неуместно. Но со стороны реки, стоящий на возвышении вокзал, первым притягивал взгляд.
– Жемчужина Равэнны, – восхищенно выдыхает Диана и тянет меня за руку к входу. – Интересно, а трамвай еще ходит?
– Да, – смеюсь я, – догадалась?
– Мой курс в академии пропадал на Тарсе, – вспоминает мудрец, – билет такой дешевый, что хоть весь день катайся. С собой фляжка Шуи, корзина яблок из сада у главного корпуса и разговоры, разговоры. Как мозоли на языках не натирались?
То время мне тоже казалось счастливым, хоть я среди однокурсников и был переростком. Поздно пошел учиться, не думал после училища, что врачом стану, на другом поприще себя искал.
Отдаю дариссе-регистратору платежную карту и прошу два билета. Биометрические терминалы оплаты на речном вокзале так и не установили, поэтому я могу провести Диану вместе с собой, не раскрывая факта, что ее нет ни в одной базе данных.
– Прошу вас, – вежливо улыбается дарисса, возвращая карту и жестом приглашая пройти через шлюз в зал ожидания.
Стеклянная кабинка шлюза рассчитана на одного, но я, ничуть не смущаясь, приглашаю в нее Диану, снова прижимая к себе. Плевать, что думают окружающие, главное для меня сейчас я держу в своих объятиях. Стенки вращаются, закрывая путь назад и выпуская в зал. Трамвай еще не вернулся из предыдущего рейса, поэтому мы устраиваемся ждать на жестких сидениях под куполом левой полусферы здания. Лучи светила падают с неба через ажурную вязь рам фасада, рисуя на мраморном полу сложный геометрический узор. Кроме длинных рядов кресел в зале только автоматы с водой и камеры видеонаблюдения, свисающие черными пауками с прозрачного потолка.
– А маяк на острове еще открыт? – спрашивает мудрец, перестав крутить головой по сторонам.
– Конечно, – беру Диану за руку и сажусь так, чтобы закрыть спиной от камер, – обзорную площадку отремонтировали, теперь по лестнице можно подниматься, не боясь переломать ноги.
– Мы ведь сходим туда?
Когда она так смотрит, отказать невозможно. Киваю в ответ и касаюсь руки поцелуем, а в кармане тревожно пищит гарнитура. Кхантор бэй, нет меня! В отгуле! Пропал, исчез, умер!
– Слушаю.
– Публий, я распорядился, – сухо говорит генерал, – вечером к тебе приедет боец и заберет Поэтессу. Я нашел для нее клинику на севере. Договорился с главным врачом об особом режиме. Пока я не разберусь с покушениями, лучше держать мудрецов порознь.
Как удар в грудь, выбивающий из легких воздух. Накрываю девайс ладонью, чтобы Диана не слышала, как ее жизнью распоряжаются без ее ведома. Да, теперь о мудрецах все знают, но Наилий выпускать их из-под контроля не собирается. А я ни званием, ни должностью не вышел, чтобы с ним спорить.
– Спасибо еще раз, – продолжает генерал, – пришлось тебе терпеть неудобства…
– Нет, – выдыхаю в гарнитуру и отворачиваюсь от мудреца.
Невыносимо думать, что она вернется обратно в психиатрическую клинику. Огонь зеленых глаз снова потухнет, улыбка померкнет, а на плечи ляжет ненавистная мне больничная рубашка. Должен отговорить Наилия, но не знаю как.
– Что, нет? – переспрашивает генерал. – Публий?
Придумать Диане болезнь и оставить в стационаре? Тот же вирус, как у Тороса, оставит мудреца в боксе на семь положенных дней, а потом карантин можно продлить. Или положить мудреца в капсулу на полное обследование? Не бывает абсолютно здоровых цзы’дарийцев, всегда есть, что полечить. От лихорадочных раздумий затылок пульсирует болью, меня дергает, когда Диана трогает за колено. Оборачиваюсь и понимаю, что ничем не лучше генерала. Тоже хочу запереть, не спросив, чего хочет она.
– Я перезвоню, – бормочу в гарнитуру и разрываю связь, не дождавшись от Наилия команды «отбой».
– Что-то случилось? – хмурится мудрец. – Нам нужно вернуться?
Холодом тянет по спине, облизываю пересохшие губы. Лучше сказать правду.
– Тебя переводят в другую клинику. Вечером приедет рядовой и заберет тебя из моей квартиры.