ть. Тоскливо быть уникальным.
Лука рассудил, что зерно истины в словах Егора есть, свернул на обочину, проехав заправку, и остановился метров через сто.
— На вот, — он сунул Насте чудом уцелевший в катавасии бумажник. — Купи пожевать что-нибудь. И сигареты.
Как Настя вышла из машины, он уже не заметил — самым позорным образом вырубился.
Глава 12. Настя
Жаль, что до мотеля так и не добрались. Вот бы сейчас оказаться в душе, смыть с себя всю гадость, а то одежда испачкана и пропахла гнилью. Про руки и волосы даже думать не хотелось, но пришлось: в таком виде посещать магазинчик на заправке не стоило. Вдруг не пустят.
Настя пошарила в бардачке, среди чистых покрышек, колб от составов, флаеров с девочками и пустых пачек от сигарет нашла влажные салфетки и привела себя в чуть более приличный вид.
— Тебе что-то купить? — на автомате поинтересовалась она у Егора и только потом поймала себя на некорректности вопроса.
Видимо, причина крылась в том, что Егор опять изменился, теперь уже капитально, и стал настолько похож на человека, что делалось не по себе.
Обыватель бы его с живым не перепутал, шарахнулся, а вот любой упокойник, увидев такого мертвого, точно бы удивился. Как минимум. Из артефактов — только очень бледная кожа, слишком яркие глаза, остатки короны и брони. Только упокойник мог бы оценить, насколько мало осталось в Егоре от вставшего: то ли он научился маскироваться под человека, то ли мимикрировал вынужденно — Настя собиралась его расспросить, но после того, как купит кофе.
— Воду, — неожиданно среагировал Егор. — Большую канистру. Дотащишь сама? Или...
— Дотащу. Сиди в машине.
— Луке сигареты возьми. И горький шоколад.
— Он любит шоколад?
— Он — нет.
Настя от растерянности даже спрашивать не стала, что собирается Егор делать со сладостями. Прихватив бумажник, вылезла из машины, размяла затекшие ноги. Пошла к фонарям заправки.
Оставалось надеяться, что черная полоса неудач ее покинула и кофейный автомат в магазинчике исправен.
В такой ранний час клиентов на заправке не было — траффик в область обычно начинался позже, к обеду, а транзитные фуры чесали либо без остановки, либо дальше — до мотеля. Там тоже была заправка — почище.
Магазин светился окнами, как аквариум, но внутри никто не плавал. Место за прилавком тоже пустовало. Настя быстро собрала по полкам нужное, крикнула:
— Доброго утра! Есть кто? — и постучала по столу.
— Сейчас, — глухо и недовольно ответили из-за двери в подсобку.
Пришлось подождать минут пять, прежде чем оттуда вышел заспанный продавец — худой парень постарше Насти с россыпью родимых пятен на лбу и модной, но какой-то неопрятной бородой.
Посмотрел хмуро, но внимательно, цепко. Еще один недобрый взгляд достался бумажнику у нее в руках — тот был слишком хорош для такой замызганной клиентки.
Пока автомат наливал жиденький пережженный кофе, Настя выставила на кассу покупки и открыла портмоне, чтобы достать деньги. Не успела. Поверх пальцев легла рука с давно не стриженными ногтями, под которые забилась грязь.
— Чего-то я твоей тачки не вижу, — парень не улыбался и явно не шутил. — Мы обслуживаем только тех, кто заправляется.
Насте спорить не хотелось, как и переть на рожон. Был один простенький выход, но с учетом ее невезения наверняка не сработает.
— Машина за поворотом, — тут и врать не пришлось. — Бензин закончился. Канистру на десять литров, пожалуйста.
Продавец как не услышал и руку не отпустил, а продолжил, точно задумавшись:
— И бумажник у кого-то наверняка сперла…
— Отпустите руку. В машине меня ждут знакомые. Не думаю, что вам понравится, если они станут вашими знакомыми.
Настя как никогда остро пожалела о потерянном пропуске СПП. Такому полудурку достаточно было край надписи показать — сразу бы отвял. Некроманты — цех злопамятный, так потом кошке мышкины слезки отольются — не выкопаешься.
— А че ты мне грозишь, с-сучка? — продавец через прилавок потащил Настю за руку к себе.
Бумажник упал на пол, Настя попыталась вырваться из хватки, но не вышло. Мерзкая морда продавца внезапно оказалась близко, и стало понятно: он явно не спал там, в подсобке. То ли ширнулся чем-то, то ли таблетки принял. Зрачки у него были огромные даже при ярком свете, и ему никак не удавалось сфокусировать взгляд на Насте, словно она была маслом — взгляд соскальзывал, возвращался и вновь словно скатывался с ее плеча. Но вот рукой впился он сильно, до синяков.
Тут же подумалось, что в бумажнике денег — на две недели беспробудного наркоманского запоя. Или как там у них это называется. Что Лука вроде и недалеко — метров триста, — но спит крепко, спасать не прибежит и крики с такого расстояния не услышит. Что Егор…
— Ты чего застыла, падла? Поднимай давай и мне сюда. Воровка. Канистру ей, бензина ей… Щас рыпнешься — будет тебе бензин, — продавец перегнулся через прилавок, сцапал второй рукой Настю за шкирку и потянул на себя.
И тянул вроде не сильно, но вырваться почему-то не получалось — кроссовки проскользили по плитке, Настя покачнулась и начала заваливаться назад, утягивая за собой неадекватного наркошу. Больше всего ее удивило, что все происходило будто бы в киселе, в каком-то мареве замедленной съемки.
А потом мир моргнул и завертелся с прежней скоростью.
Продавца впечатало в витрину с товарами с такой силой, точно его не швырнули рукой, а сбили грузовиком. Что-то хрустнуло — то ли стойка стеллажа, то ли шея наркомана. Полки продолжили стоять, а вот продавец беззвучно сполз вниз. Глаза у него у так и остались открытыми — не успел зажмуриться.
Егор рывком поднял Настю с пола. И, очевидно забыв о своем желании не подходить ближе необходимого и тем более не дотрагиваться, отряхнул, ощупал, проверяя, не сломала ли она себе чего, осмотрел синяки на запястье. Потом подобрал с пола бумажник, запихнул ей обратно в карман куртки.
Настя вцепилась ему в плечи, уткнулась куда-то в теплую броню, которая сейчас показалась самым надежным укрытием, всхлипнула и наконец дала себе волю — разревелась, точно ей опять было пять лет и лучшая подружка отказалась с ней играть.
Егор стоял истуканом, поддерживая Настю под руку, молчал и вырваться не пытался. Потом, словно додумавшись до чего-то, прижал сильнее к себе, чем вызвал обратный утешительному эффект — еще большие рыдания.
Плакалось хорошо, разом за все дни, которые пришлось провести в компании того, кто так сильно нравился еще пару дней назад, и того, кто вопреки здравому смыслу нравился сейчас. За весь страх, пережитый сначала на Раевском, потом в квартире и после — на Рассохе. И финальной вишенкой — за этого наркомана, которому не повезло обдолбаться и сдохнуть именно здесь и сейчас, окончательно испортив Насте и так плохое настроение.
Это Егору хорошо — убил и не заметил, а ей каково?..
Правда, организм был мудрее мозга и долго истерить не захотел — наверное, решил поэкономить силы. Пришлось отлипнуть от брони и заглянуть в глаза своему терпеливому утешителю. Тот смотрел в ответ странно. То ли с грустью, то ли с тоской, но так хорошо запрятанной, что не сразу разглядишь.
— Что? — тихо спросила Настя. — Уже и пореветь нельзя?
Егор промолчал, продолжая смотреть все так же серьезно. Потом заправил за ухо выбившуюся из прически прядь и аккуратно, стараясь не оцарапать, провел горячими пальцами по щеке. Медленно, словно не доверяя своим ощущениям. Потом склонился ниже, уперся лбом в лоб и замер.
Настя тоже замерла, не желая спугнуть момент. Похоже, последние метаморфозы что-то опять сдвинули в физиологии вставшего, во всяком случае, он не пытался сжать ее сильнее или выкачать энергию. Просто стоял, как будто бы тоже устал. Причем куда сильнее, чем живая упокойница.
Настя осторожно подняла руку и скопировала движение — провела пальцами по щеке, готовая в любой момент шарахнуться в сторону — железные сдавливающие объятия в коттедже ох как хорошо запомнились. Но Егор не двигался — стоял тихо, точно живым был. Только что сердце не билось. Потом склонился, все так же медленно, легко коснулся Настиных губ, замер на мгновение, отодвинулся и выдохнул.
Обожгло и касание, и горячий воздух. Настя сжала пальцы чуть крепче, чтоб не сбежал — хотя не с ее силами удержать костяного короля, если тот захочет вырваться, — и медленно вернула прикосновение. И получила второй горячий выдох в награду.
А потом Егор отодвинулся, и получилось спросить:
— Зачем?
Егор на вопрос не ответил, сгреб с прилавка покупки, подхватил канистру с водой и буркнул:
— Тут больше никого нет. Выпей кофе. Съешь чего-нибудь. Я пока отнесу. Потом вернусь — приберемся.
— Ты его точно убил?
Егор посмотрел на Настю с удивлением, теперь уже раздраженно, и вышел за дверь.
Пришлось побыть послушной девочкой, хотя кофе так и норовил пойти обратно. Настя от нервов сыпанула в стакан разом три пакетика сахара и теперь давилась приторной бурдой, пытаясь одновременно прикинуть, сколько могут дать упокойнику за убийство человека с помощью третьей формы, и рассчитать, когда продавца-наркомана должны были сменить. В судах подобного прецедента еще не было — до такого простого и действенного способа устранять врагов пока никто не додумался. Впрочем, может и додумался, да воплощение подкачало.
Настю потряхивало, и стаканчик с кофе пришлось держать обеими руками. Она попыталась убедить себя, что ничего страшного не произошло, но даже мысль отдавала фальшью. Если раньше вокруг уходили в четвертую форму уже давно мертвые люди, то в смерти этого парня отчасти виновата она сама.
На двери дважды звякнул колокольчик: это Егор вошел и снова вышел — теперь уже с двумя канистрами.
Через стекло Настя наблюдала, как он, прежде чем отвернуть крышку, несколько раз промахивался: пальцы короля не были приспособлены для мелкой моторики. Она уже хотела выйти и помочь, но поняла, что в магазинчике изменился звук. Раньше звучали только холодильники, кофейный автомат и радио где-то в подсобке. Теперь к набору добавился мерный гудеж, тихий, но раздражающий. Такой странный — вроде и фоновый, но выделяющийся.