В этот раз никто не позаботился принести нам корзину с едой. Поэтому поужинали тем, что нашлось в доме — черным хлебом и овощной похлёбкой. В мешке у Прошки завалялось вяленое мясо. На закуску пошёл собранный болотником мёд.
После ужина я свалил на сеновал, достал из кармана зеркальце и вызвал Сытина.
— Ну что, Немой, одолел мару? — весело спросил Сытин.
— Одолел.
— Давай подробно — что как было?
Я в подробностях рассказал Сытину про бой с марой. Сытин изумлённо покрутил головой.
— Ну, ты даёшь, Немой! Высушить мару и налепить из неё крыс — до такого ещё никто не додумался. Это я тебя хвалю, если что. Молодец, справился! Яйца точно все разбиты?
Я вспомнил, с какой жадностью крысы разоряли гнёзда, и уверенно кивнул.
— Д единого.
— Хорошо. Что думаешь делать с Архипом?
— Ну… в Старгород отвезу, наверное.
— На кой хер?
— В смысле? Его судить надо!
Сытин в зеркале прищурился.
— И кто, по-твоему, должен его судить?
— Князь.
— Логично мыслишь, Немой. А ты у нас кто, напомни?
Бля!
— Я тебе так скажу, Немой, — задушевно продолжал Сытин. — Князь Всеволод очень удивится, если ты его такой хернёй озадачишь. А бояре и все прочие намотают на ус. Понял?
Я подумал и кивнул.
— Понял.
Поговорив с Сытиным, я вызвал Глашку.
— Немой! — обрадовалась она. — Ты когда приедешь? Я уже заждалась.
— Послезавтра, — улыбнулся я. — Завтра дела доделаем — и сразу в Старгород. А ты чего сама не звонишь?
— Ну… дядя Вася мне сказал, чтобы не отвлекала тебя от княжеских дел, — смутилась Глашка.
Ни хера себе! Ни за что бы не поверил, зная Глашкин характер. А Сытин нашёл к ней подход.
— Ладно, — перевёл я разговор. — Что там у вас происходит? Ты где вообще?
— Дома, — ещё больше смутилась Глашка. — Михей по делам уехал, а я одна сижу.
Мы ещё немного поговорили. Я пообещал непременно позвонить завтра и отключился.
Бля!
Похоже, пора что-то решать, Немой! Девка сама не своя. Да и понятно — ты молчишь, как пень, а сама она навязываться не хочет. Ты же у нас князь невъипенный!
Я чуть было не вынул зеркальце снова. Но решил отложить разговор до возвращения. Глаза в глаза — так оно лучше будет.
Поворочался с боку набок, поудобнее устраиваясь на сене. Здесь заночевать, что ли?
Сено зашуршало. Из него вынырнул Мыш.
— Слушай, Немой, — сказал он. — Поговорить надо.
— Давай!
Я обрадовался возможности отвлечься.
— Тут такая ерунда, — смутился Мыш. — Короче, у Марьи в подвале мышка одна живёт. Ну, и это…
— Мыш! — заржал я. — Ты опять за своё? У тебя же семья в Старгороде!
— Да это случайно получилось! — развёл лапами Мыш. — ты только не ляпни никому. А то, знаешь… я не объяснюсь потом.
— Это уж точно, — ухмыльнулся я. — Ладно, я — могила. А на фига ты мне вообще это рассказал?
— Как на фига? Мы же скоро уедем. А она тут одна останется, с детьми. Детей кормить надо.
— Ипать, Мыш! Как ты успеваешь только?!
— Ну, оно как-то так получается, — вздохнул Мыш. — Слушай, Немой! А нельзя ли им какое-нибудь содержание от князя, а? Им много не надо! А я бы их навещал.
— Можно, конечно, — согласился я. — Только я его из твоего жалованья вычитать буду. По справедливости.
Я ещё немного полюбовался страданиями Мыша, потом сказал:
— Ладно! Что мы, не договоримся, что ли? Всё решим, Мыш, не переживай! А может, их тоже в город перевезти?
Мыш почесал в затылке.
— А можно?
— Да почему нет-то? Там они у тебя под присмотром будут. У Марьи и поселятся. Она их не обидит.
— Спасибо, Немой!
— Да не за что, — ухмыльнулся я. — Но ты давай, завязывай с этим блядством, философ. Старгород не резиновый.
Мы поднялись спозаранку — солнце только-только карабкалось из-за горизонта в затянутое прозрачными облаками небо. Ночь выдалась ветреная, и облака словно размазало по небосводу тонкой рваной пеленой. К утру ветер утих, и теперь облака висели почти неподвижно, еле заметно уплывая к западу.
— Ильюха, — сказал я Марьиному сыну, — пробеги по деревне. Пусть к полудню народ соберётся у мельницы. Будем решать, что делать со старостой и кузнецом.
Джанибек неторопливо седлал лошадей. Лошадь Архипа он снова запряг в телегу, и она стояла, смирно повесив голову.
Мы с Прошкой пошли проверить арестантов.
— Не боишься, Немой, что они между собой сговорились за ночь? — спросил меня Прошка.
Бля! О такой херне я как-то не подумал. Тоже мне, следователь херов!
Мы подошли к сараю и прислушались. Внутри было тихо. Я отодвинул засов.
Кузнец лежал на спине, запрокинув голову. Нос его заострился, глаза и рот были открыты. Лицо посинело. На шее виднелся кровоподтёк.
Связанный Архип сидел в углу. Увидев нас с Прошкой, он отодвинулся глубже и захрипел:
— Это не я! Он сам! Я звал, а вы не слышали. А я не мог помочь — руки-то связаны! Это вы в его смерти виноваты!
Прошка потащил из ножен саблю.
— Щас я его!
Внутри меня что-то успокоительно зашептало — пусть Прошка разберётся с этим гадом! Тебе только кивнуть, и всё. Дело будет сделано, и не твоими руками.
Я схватил Прошку за рукав.
— Стой! Не смей!
Глава 20:Находка
На шум прибежали Джанибек с Соловьём. Архипа без всякой жалости повалили на пол, придавили коленом между лопаток. Заново перетянули верёвки на руках и ногах.
Джанибек осмотрел труп кузнеца, покачал головой.
— Палкой убил. Кузнец заснул, или сознание потерял. А он ему палку на шею положил и резко навалился всем весом. Так и придавил.
Кузнеца пока оставили в сарае. Архипа вытащили во двор и швырнули в телегу. Он проклинал нас, на чём свет стоит.
— Может, рот ему заткнуть? — спросил Прошка, когда Архип подробно прошёлся насчёт наших матерей.
— А заткни. На кой хер нам такая музыка? Лучше Соловья послушаем.
Прошка забил Архипу в рот тряпку и обвязал верёвкой, чтобы не выплюнул.
Староста мычал и пучил глаза.
Марья вышла на крыльцо, теребя в руках передник.
— Что с ним будет? — спросила она, кивнув на телегу.
— Сюда он больше не вернётся, — уклончиво ответил я. — И боярин Хвороба тоже.
— Так, может, и нам не уезжать тогда? — нерешительно спросила Марья. — Этот гад проходу-то и не давал, всю деревню под себя подмял. А теперь полегче будет.
Задумавшись, Марья невольно бросила быстрый взгляд на Прошку. Прошка в ответ нахмурился.
Понятно!
— Смотри сама, — сказал я женщине. — Но Ильюхе я обещал, что возьму его в дружину. Обманывать парня не стану. Захочет — поедет со мной. И тебе с домом помогу в Старгороде. Особенно, если жильцов примешь.
— Мышей? — улыбнулась Марья.
— Знаешь уже?
— Охранник твой мне вчера все уши прожужжал про свою зазнобу.
Ну, Мыш! Проныра!
— Ладно, — сказала Марья. — Буду собираться тогда.
Она повернулась и ушла в дом.
— Поехали к мельнице! — махнул я дружинникам.
Пройдя по деревянной плотине, я нашарил в кармане ключ на медной цепочке и открыл висячий замок. Он отомкнулся легко, почти без звука — видно, был хорошо смазан.
Ящики стояли сразу за дверью, возле толстого квадратного вала, который приводил в движение зубчатые колёса. Архип с компанией не стали их прятать, надеясь, что мы скоро уедем.
Пол был усыпан мелкой мучной пылью. Такая же пыль покрывала изнутри стены мельницы, висела в воздухе. В углу помещения лежали несколько мешков с мукой.
Джанибек с Прошкой подняли один ящик, вытащили его на улицу. Он был крепко заколочен. Прошка потянул было из-за голенища нож, но Джанибек сказал ему:
— Не дури, клинок сломаешь. Я сейчас!
Он быстро сбежал с плотины, отвязал своего коня, вскочил в седло.
— Куда ты? — крикнул я.
— В кузницу! — ответил Джанибек и пришпорил коня.
До его возвращения мы с Прошкой и Соловьём вытащили наружу все ящики и поставили их в ряд.
Послышался стук копыт. Джанибек вернулся, держа в руке короткий толстый металлический ломик с заострённым концом. Соскочил с коня, набросил поводья на перила плотины.
— Держи, Немой! Открывай!
Я воткнул заострённый конец ломика в щель между досок, нажал. С треском откололась щепка. В щели показалась серая мешковина.
Я вставил ломик поглубже. Гвозди мучительно заскрипели, вылезая. Доска отошла с коротким сухим щелчком.
В ящике лежали тяжёлые мешочки с чем-то сыпучим. Я достал один мешок, развязал его и высыпал на ладонь горсть тускло-жёлтого крупного песка.
— Золото! — хрипло сказал Джанибек.
Мы быстро перетаскали ящики в телегу. Я развязал верёвку и вынул изо рта Архипа кляп.
— Где взяли золото?
— Где взяли — там уже нет, — ухмыльнулся Архип.
— Врёшь, — спокойно сказал Соловей. — Пойдём, Немой, покажу!
Я пошёл вслед за Соловьём вдоль пруда, к тому месту, где в него впадал ручей.
Соловей внимательно всмотрелся в медленно текущий ручей и довольно кивнул.
— Идём выше.
Пробираясь через густые заросли ивы и ольхи, мы поднялись против течения ручья до того места, где он становился совсем мелким и узким. Здесь он быстро бежал между больших серых валунов, бурлил, оставляя на каменных боках клочья пены.
— Гляди!
Соловей присел на корточки, что-то высматривая в воде. Я опустился рядом с ним на колени.
Дно ручья было выстлано крупным белым песком, который едва проглядывал сквозь тёмную болотную воду.
— Нет, так не разглядим. Мыть надо!
Соловей оглянулся и принялся отдирать бересту с толстой берёзы.
— Погоди! — остановил я Соловья.
Если Архип добывал золото здесь — значит, должен быть инструмент. Не руками же он копал.
Перекидываемся, Немой!
В голове звонко щёлкнуло.
Я повёл мордой из стороны в сторону, принюхиваясь. Почти сразу уловил запах следов Архипа и кузнеца. Пошёл по следу и в кустах отыскал забросанную травой и ветками лопату и два круглых железных лотка с ребристыми бортиками.