Где-то я подобное насчет «отобьемся» слышал. Как бы не у Константина Симонова в «Живых и мертвых»…
– В целом, по-моему, шансы на то, что он начнет крутить какие-то комбинации и попробует нас устранить, можно оценивать менее чем в десять процентов, – завершила разговор Ката, так и не открыв глаз.
Я хлебнул еще стакан винишка. При этом в голову пришла ужасная мысль – а вдруг наш новый знакомый все-таки проявил дальновидную хитрожопость и предварительно намешал в кувшин снотворного или даже яду? И буквально тут же я отмел это предположение как полную чушь и паранойю – наш приход был полной неожиданностью для Зюмбюлева, и предпринять что-нибудь в этом духе он просто не успевал, поскольку угощеньице сервировал в большой спешке, практически на наших глазах. В конце концов, не держал же он постоянно на кухне склянку с ядом или средством от бессонницы?
Вино расползлось по организму, стало тепло и хорошо, но не то чтобы я окосел и оттого полностью утратил бдительность. Я, не торопясь, доел хлеб и мясо, постепенно осознавая, что, вообще-то, ничего еще не решено. Ну не отравили нас – ладно. Но ведь нас еще вполне могли завезти в темный угол здешнего порта или какую-нибудь тихую бухту за городом, обезоружить, связать, потом привязать к ногам что-нибудь тяжелое и швырнуть в море в каком-нибудь глубоком месте. Мало ли, какие у этих криминальных пейзан намерения? Я глянул в сторону графини – она была спокойна, как дохлый лев, продолжая дремать или делая вид, что дремлет. То есть внешне она была более чем спокойна. Хотя я боялся даже предполагать, что в тот момент реально щелкало в ее чересчур апгрейденной голове.
Я посмотрел на свои наручные часы – с момента ухода Зюмбюлева прошло больше часа. Хотя, чего я ждал – провинциалы, они обычно люди неторопливые. Даже в разных критических ситуациях.
И в этот самый момент я наконец услышал на улице цокот копыт и тарахтение жестких колес.
Выглянув из-за шторы на улицу, я с трудом рассмотрел сквозь оконное стекло, как у калитки дома, со звуком, сильно похожим на исконно российское «тпр-уу!», остановилась запряженная лошадкой темной масти извозчичья пролетка с поднятым кожаным верхом. На козлах сидел одетый в темное возница, а из-за его спины на улицу выбрались две фигуры, одна из них, в шляпе и при галстуке, была нашим знакомым, а вот вторая, в фуражке, похожей на капитанскую, крупнее и толще. Открыв калитку, эта парочка вошла во двор. Пролетка не уехала, а осталась стоять на месте, видимо приехавшие велели извозчику ждать их.
Я надел куртку и снова взял автомат на изготовку.
– Подъем, ваша светлость, кажется, к нам гости! – информировал я свою спутницу.
Ката, упершись руками, с некоторым усилием встала с дивана и перешла за стол. Потом неожиданно налила себе полный стакан вина из кувшина и дерябнула, выпив бухло залпом, словно воду. Глядя на нее, я сел, прицелившись из «ППШ» в дверь комнаты.
Лязгнул отпираемый входной замок, шаги вошедших стали отчетливыми и начали приближаться. Наконец в дверном проеме комнаты появились две подозрительные личности. Лица у обоих были напряженные, явно ожидавшие подлянки. Увидев наведенный на себя «ППШ», господа перевозчики замерли на месте. Графиня сделала неопределенное движение рукой, и я послушно опустил автомат.
Послышался двойной вздох облегчения, и в комнату вслед за Зюмбюлевым вступил некий колоритный толстяк – густые усы и темные волосы с проседью, длинный и широкий брезентовый дождевик с капюшоном, одетый поверх свитера грубой вязки. Дополняли картину характерные сапоги с широкими завернутыми голенищами (благодаря этим сапогам усатик напоминал то ли пирата с рисунков в детских книжках, то ли Моряка Робинзона из сказки про доктора Айболита) и черной фуражке с лаковым козырьком и золотым шнуром. Венчала портрет усатого несколько потускневшая, но сильно похожая на российскую, дореволюционную, кокарда на фуражке. Причем, по-моему, кокарда эта с равной долей успеха могла принадлежать и местному торговому флоту, и какому-нибудь яхт-клубу, кто их здесь разберет?
Судя по всему, это по нашу душу прибыл тот самый «знакомый шкипер». Что сказать – рожа у усатого была протокольная, но все-таки на отпетого контрабандиста он походил мало. Скорее он напоминал обычного ловца каких-нибудь бычков, тюльки или скумбрии, либо архетип слегка оборзевшего базарного торговца фруктами «с югов», каких полно в нашем времени.
– Это шкипер Цветан Пиперков, – представил «новое лицо» Зюмбюлев. – Мой хороший знакомый. Он ходит в Турцию.
Надо же, не «друг», а всего лишь «хороший знакомый». Это наталкивало на определенные размышления. И я с трудом сдержался, чтобы не заржать. Они что, сговорились? Опять предельно смешные для русского уха имя и фамилия. Они это не замечают или у них тут других вообще, в принципе, не бывает?
– Это так? – уточнила графиня, снизу вверх рассматривая усатого.
– Да, только…
– Что «только»?
– Времена-то сами знаете какие, боязно…
– То есть, если я вас правильно поняла, опять двойной или тройной тариф?
– Вроде того. А что вообще от меня требуется? – поинтересовался «ходящий в Турцию» Пиперков тоном, удивленным до такой степени, что я сразу же усомнился в том, что господин Зюмбюлев вообще счел нужным хоть немного информировать его о целях нашей «морской прогулки». Если он, в самых общих чертах, намекнул этому шкиперу всего лишь насчет «морской прогулочки» – с него станется. А с другой стороны, этот Пиперков даже не поинтересовался, зачем графиню, в ее нынешнем состоянии, вдруг понесло за кордон. Выходит, что кое о чем его все-таки информировали…
– Просто доставить меня и моего спутника через границу и высадить в любой точке турецкого побережья, – последовал четкий ответ. – Или для вас это слишком сложно?
– Не сложно, но… – выдал шкипер неопределенную фразу, после чего вздохнул и принялся задумчиво разглядывать абажур под потолком комнаты.
– Опять это «но»! Какого черта? Что вас пугает? Или вы опять цену набиваете? Скажите прямо – сколько вы хотите?
Пиперков крякнул и с ходу запросил с графини тысячу английских фунтов, жлобина.
Ценник был явно бандитский, я понял, что столько и вся его шаланда (ну или как там еще называется его плавсредство?) вместе с командой ну никак не стоит. Похоже, что он хотел ошеломить графиню, поскольку просто не хотел везти нас через границу.
– Согласна, – без малейших раздумий и колебаний ответила Ката, явно удивив этим шкипера. – Но, поскольку я вас вижу первый раз в жизни, половина суммы сейчас, авансом, а вторая половина – уже непосредственно на месте.
– Хорошо, – согласился Пиперков, тоже особо не раздумывая.
Графиня достала из кармана пальто деньги и быстро отсчитала пять сотен фунтов. Во взгляде шкипера-мироеда сразу же появилась явная досада по поводу того, что он слишком мало запросил, ведь если ему согласились заплатить тысячу, то наверняка отдали бы и две и даже три?
Здесь я заметил, что Зюмбюлев внимательно рассматривает лежащий на краю стола открытый чемоданчик графини, и тот факт, что, против ожидания, он вовсе не оказался набит плотными пачками банкнот, похоже, сильно удивил и разочаровал его.
– Вас только двое и никакого багажа? – уточнил усатый крохобор, пересчитав и бережно убрав деньги куда-то во внутренний карман дождевика.
– Да, – ответила Ката, встав и с моей помощью влезая в рукава пальто.
– Что ж, тогда собирайтесь. Но предупреждаю – на моей посудине совсем без удобств. Однако, я думаю, это для вас сейчас не главное. Не беспокойтесь, это ненадолго, и до рассвета я вас доставлю… Так я жду в пролетке, – закончил свой монолог продажный черноморский прибрежный волк и решительно направился к выходу.
Чего нам было собираться, если все было, как обычно, при нас? Разве что графиня демонстративно закрыла и взяла в руки чемоданчик, содержимое которого явно смогли хорошо рассмотреть оба этих болгарских жулика.
– Пойдемте, – сказала она мне.
– Если что-то вдруг не сложится, то возвращайтесь, что-нибудь придумаем, – сказал на прощание вежливый Зюмбюлев, тем самым давая понять, что в порт он с нами точно не поедет. По его интонации чувствовалось, что в гробу и в белых пинетках он нас хотел видеть, что в этот раз, что в любой другой.
– Подождите, – остановил он меня уже на выходе. – Вам все-таки не стоит расхаживать с этим столь открыто!
И он кивнул на «ППШ». А ведь и верно, не поспоришь – это все-таки не револьвер системы Нагана, который можно запросто таскать в кармане.
Видя, что я его понял, Зюмбюлев вышел из комнаты и сразу же вернулся, притащив с собой какой-то не особо широкий и чуть ли не домотканый половик серо-черных с синим оттенков. Далее он предложил мне завернуть автомат в него. Что характерно – он не попросил меня просто оставить оружие. Видимо, все-таки был не полный идиот, раз понимал, что не отдам…
Послушав его, я обмотал автомат половиком – подобным образом в старых фильмах разные злодеи-похитители обычно заворачивают в ковры предварительно вырубленных ударом по кумполу заложников или случайных свидетелей. В итоге данной операции в моих руках образовался более-менее аккуратный рулон, из которого не торчало наружу ничего лишнего. По ширине Зюмбюлев действительно угадал – половик совпал с длиной ППШ. А со стороны это должно было выглядеть как вполне нейтральный и безопасный сверток. Правда, трудно было представить, кому в этом городе и в это время могло вдруг приспичить шляться среди ночи со свернутым половиком под мышкой.
– До свидания, – попрощалась графиня с Зюмбюлевым по-болгарски, направляясь к выходу.
– Auf wiedersehen, Freund! – в свою очередь попрощался я с ним на истинно арийском и, решив немного выпендриться напоследок, добавил до кучи: – Kuni schilap kujanderbir janiktar bir olajun!
И пусть теперь ломает голову, пытаясь понять, что же такого я ему сказал и хорошо это или плохо!
Оставив слегка прибалдевшего от моего прощального заявления хозяина в сенях, мы с Катой спустились с крыльца, вышли из двора на улицу и сели в бричку, где нас терпеливо ждал усатый шкипер. Зюмбюлев из калитки так и не показался, по-моему, он и из дома не вышел. Как видно, решил, что его роль на этом закончена и деньги честно отработаны.