– Ты слышал? – спросил Фенестела у второго солдата, проделав то же, что и Тулл.
Растерявшиеся легионеры подчинились. Пока стоявшие поблизости старались понять, что происходит, Тулл прошептал что-то на ухо Германику, оттесняя его подальше от Костистого, Толстоносого и близнецов. Предупрежденные Фенестелой двадцать солдат Тулла выстроились узким клином перед своим командиром и его спутником. Три охранника Германика заняли место в заградительном построении. Они успели отойти на двадцать шагов, когда Костистый с товарищами спохватились и принялись выкрикивать угрозы и оскорбления. Через пятьдесят шагов они услышали, как кто-то требует схватить и задержать Германика.
Тулл набросил свой плащ на плечи протестующего Германика и спрятал его лицо под капюшоном.
– Прости, господин, но тебе придется пойти со мной, – пробормотал он и тут же гаркнул солдатам: – Вперед!
Они были в сотне шагов от помоста, и людей вокруг стало заметно меньше, когда Костистый наконец сумел собрать отряд для погони за Германиком. Над толпой зазвучали громкие крики:
– Держи его! Если захватим Германика, наши требования выполнят!
Но легионеры, на тот момент окружавшие отряд Тулла, либо не слышали, либо были пьяны – и не проявили интереса к преследованию быстро продвигавшегося клина. Любопытных взглядов хватало, но не более того. Тем не менее, откинуть капюшон Тулл не позволял Германику до самой принципии.
– Клянусь всеми богами, – воскликнул наместник, узнав Тулла. – Это ты!
– Я, господин, – сказал центурион, сразу обеспокоившись, не станет ли Германик упоминать о встрече в Риме. Наместник простил его, но чем меньше людей будет знать об этой истории, тем лучше. – Извини, что вынужден был вот таким образом доставить тебя сюда.
– Не надо извиняться, центурион. – Германик подался к нему. – Какая удача, что во время нашей последней встречи я сделал именно то, что сделал. – Тулл с облегчением вздохнул, услышав столь деликатное описание той памятной встречи. Германик продолжил: – Похоже, я обязан жизнью тебе и твоим людям. И уж наверняка – свободой.
– Я просто исполнил свой долг, господин.
– Ты сильно рисковал, но, когда дела грозили пойти из рук вон плохо, проявил решительность и инициативу. Прими мою благодарность, центурион.
– Спасибо, господин.
– Как приятно сознавать, что рядом со мной находятся такие люди… Похоже, обстановка здесь должна значительно ухудшиться, прежде чем начнет улучшаться.
– Опять прольется кровь, господин? – Тулл нахмурился, услышав подтверждение своих худших опасений.
– Наверняка, центурион. Даже если мятежники сдадутся, их главарей придется лишить жизни. Как говорил мой отец, лучший способ борьбы с гангреной – решительный удар ножа. – Глаза Германика походили на две застывшие льдинки. – Если этого не сделать, гниение быстро охватит весь организм.
– Как скажешь, господин, – согласился Тулл.
Мысль о том, что придется убивать своих товарищей-солдат, привела его в ужас. Но что ему оставалось, кроме как повиноваться?
Глава 9
Германик в сопровождении старших центурионов удалился в самую большую палатку, и следующей новостью, которую узнал Тулл, было известие о появлении Туберона, скрывавшегося все это время за пределами лагеря. Новость повергла центуриона в уныние. Туберон спасся, распоров заднюю стенку своей палатки и переодевшись простым легионером. Теперь он объявился в принципии.
– Не знаю, как так получается, но этот червяк всегда вылезает из дерьма героем, – проворчал Тулл Фенестеле.
– Вернее не скажешь, – согласился опцион и сплюнул.
– Для них один закон, для нас другой, так?
Фенестела невесело усмехнулся. Мысли у них, как всегда, шли в одном направлении.
– Так всегда было, и так всегда будет.
– Слышал, там было жарко, – донесся до них голос.
Тулл обернулся и увидел в десяти шагах у них за спиной старшего центуриона Корда, на полном, бледном лице которого отпечаталась озабоченность. «Вот только этого мне сейчас не хватало», – подумал Тулл, вспоминая их недавнюю стычку в «Сети и трезубце».
– Вполне себе.
– Говорят, ты спас наместника.
– Говорят. – Тулл перевел взгляд на Фенестелу, ожидая какого-нибудь едкого замечания.
– Ты затесался в толпу из тысяч разъяренных легионеров, убивших своих центурионов, и ухитрился вывести оттуда Германика, – продолжал Корд. – Отличная работа.
Тулл озабоченно посмотрел на Корда. Что за игру он затеял?
– Не хочется и думать, что было бы, если б наместник погиб. Мы все в долгу перед тобой.
– Любой другой сделал бы то же самое, – буркнул Тулл.
– Однако не сумел, – заключил Корд и, дружески кивнув Туллу, зашагал прочь.
– Негодяй, – пробормотал Фенестела. – Я верю ему не больше, чем помойной крысе. Что это он задумал?
– Понятия не имею, – ответил Тулл. – Может, изменил свое мнение обо мне?
Опцион недоверчиво хмыкнул.
– Хочу вина. – Лишь теперь, после разговора с Кордом, Тулл в полной мере осознал, какой опасности подвергался. – Попробуй добыть у квартирмейстера. И чтобы хватило всем солдатам, которые были с нами.
– Сразу приходят на ум слова «выдавить кровь из камня».
– Скажи, что это для человека, который спас наместника. – Тулл подмигнул опциону и, достав из кошеля золотой, протянул его Фенестеле. – Это поможет ему быстрее найти ключи от склада. Хочу приличного вина, и побольше.
Фенестела подмигнул в ответ:
– Я поторгуюсь с мошенником.
Тулл подошел к двадцати легионерам, ходившим на вылазку с ним и Фенестелой, и, поздравив с выполнением задания, сказал, что они с Германиком гордятся ими.
– Это настоящее дело – спасти жизнь преемнику императора. Такой шанс выпадает раз в жизни.
Они улыбнулись в ответ скупыми улыбками солдат, прошедших огонь и воду. Боя как такового не случилось, но риск лишиться жизни был не меньше, чем в самом ожесточенном сражении, и каждый это понимал.
– Все центурионы, ко мне! – позвал Цецина. Он стоял у входа в шатер командующего. По одну руку от него был Германик, по другую – Туберон.
Тулл двинулся на зов – и был приятно удивлен знаками внимания, которые оказали ему другие центурионы: они кивали, бормотали поздравления и даже приятельски хлопали его по спине. Даже те, кто раньше избегал его, пренебрегал им, проявили уважение. Может быть, пятно, легшее на его репутацию после позора Тевтобургского леса, все же не окажется таким уж несмываемым. Хотя, конечно, радовались его успеху не все: Виктор, похожий на буйвола подручный Корда, был среди тех, кто не сказал ни слова. Наоборот, он побагровел от ярости, когда Туллу позволили занять место впереди, вместе со старшими командирами.
– Нам оказал честь своим присутствием Германик Юлий Цезарь, наш наместник, – объявил Цецина.
Центурионы были хорошо вышколены и поняли, что им представляют их главнокомандующего. Они громко приветствовали наместника.
– Представляю вам имперского наместника, – провозгласил Цецина и, поклонившись Германику, отступил назад.
Вновь раздались приветственные крики.
Высокий и представительный, Германик шагнул вперед и поднял руки, призывая всех к спокойствию.
– Боюсь, время ликовать еще не настало. Я все видел собственными глазами, оценил серьезность положения, – он благодарно кивнул Туллу, – и считаю, что единственный способ утихомирить легионеров – согласиться на их требования; по крайней мере, на основные. Понимаю, что эта идея вам нравится не больше, чем мне, но других путей я не вижу. Предлагаю послать вождям мятежников письмо.
Германик посмотрел на Туберона, которого распирало от гордости.
– Легат Туберон пришел ко мне с идеей: послать письмо, якобы одобренное Тиберием. Оно разрешает отставку легионерам, отслужившим двадцать и больше лет. Солдаты, отслужившие от шестнадцати до двадцати лет, считаются уволенными условно, их обязанность – участвовать в боевых действиях, если потребуется, на протяжении следующих четырех лет после увольнения из легиона. Их официальное жалованье удваивается. Жалованье всех легионеров увеличивается наполовину.
Тулл увидел, что на лицах всех центурионов отразилось недоверие. Он подумал, что мятежники тоже неглупы. Все знают Тиберия как твердого и осмотрительного императора. Он не станет предлагать столь великодушные условия просто так. Интересно, скажет ли кто-нибудь об этом прямо?
Германик, будучи наблюдательным человеком, уловил общее настроение.
– Что такое? Говорите, – приказал он, переводя взгляд с одного лица на другое. Наконец остановился на Тулле: – Ну?
Центурион глубоко вздохнул.
– Они на это не купятся, господин. Понятия не имею, что думает император, да будет он вечно благословен, но сомневаюсь, что он пошел бы на такие уступки по первому требованию. Мятежники наверняка решат так же.
Никто из центурионов открыто не одобрил мнение Тулла, и его сердце замерло.
Германик сжал губы, но возражать не стал. Цецина состроил гримасу, а по лицу Туберона от гнева пошли красные пятна. Германик снова обвел взглядом центурионов.
– Кто из вас такого же мнения?
– Я, господин. – К удивлению Тулла, это был Корд. – Они ожидают, что с ними будут торговаться, но никак не согласятся сразу уступить их требованиям.
На этот раз остальные центурионы ворчанием одобрили слова Корда, но совсем немногие осмелились поднять взгляд на Германика. Тулл подумал, что это неудивительно. Он надеялся, что поступил правильно, высказав свое мнение. Вообще, только глупцы не согласятся с высокопоставленным чиновником, тем более – с преемником императора.
– Можете прямо сейчас предложить мне другие способы? – спросил Германик.
Ответом была звенящая тишина. Только крики пьяных легионеров доносились из-за пределов принципии.
«Мы можем сидеть и ждать, – рассуждал Тулл. – Можно собрать вспомогательные части из местных племен и попробовать подавить мятеж». Но он считал, что сказал уже достаточно, и не хотел брать на себя роль козла отпущения. Если Германик воспринимает его, Тулла, всерьез, то Туберон относится предвзято, а Цецина в любой момент может изменить свое отношение. Да и Германик тоже слишком долго пренебрегал Туллом. Центурион не хотел рисковать расположением заново обретенного могущественного покровителя. А потому крепко сжал губы.