– В таком случае следует заняться письмом, – объявил Германик. – Может, боги помогут, и мы сможем покончить с этим безумием.
Надежда на помощь богов не оправдалась. Через несколько часов после того, как письмо под флагом перемирия было доставлено вождям мятежников, возле принципии собралась огромная толпа. Многие легионеры были пьяны, и все вне себя от ярости. Они вопили, вызывая Германика, и тот явился в сопровождении Тулла и всей его центурии. На глазах наместника мятежники разорвали письмо, называя его подлогом. Легионеры еще раз огласили свои условия и потребовали, чтобы «к ним относились с уважением, которого они заслуживают». В противном случае Костистый обещал спалить принципию дотла. «Вместе с наместником!» – прокричали близнецы, и это вызвало бурный восторг собравшихся.
Разъяренные бунтовщики не стали ждать ответа. Продолжая изрыгать угрозы и проклятия, они ушли.
– Чтоб их проглотила преисподняя! Такая наглость непростительна, – прорычал Германик и взглянул на Тулла, который поспешил сделать непроницаемое лицо. Наместнику не станешь говорить: «Я же предупреждал».
– Ты был прав, – признал Германик, помолчав. – Они не глупцы.
– Так точно, господин, – подтвердил Тулл ровным голосом. – Но в конце концов они заплатят за все.
– Согласен, но давай о насущном: что делать теперь? – спросил Германик.
Тулл не понял, является ли вопрос риторическим, однако на всякий случай решил промолчать.
– Я могу обещать им увеличение жалованья после того, как они вернутся в казармы, – сказал Германик. Взглянув на Тулла, он спросил: – Это поможет?
Наместник не сводил с него глаз, и центуриону пришлось отвечать. Жалея, что не умеет лгать, Тулл негромко сказал:
– Людям нравится держать монеты в руках, господин, а не выслушивать обещания об их раздаче в будущем.
– Я имперский наместник, – повысил голос Германик, твердея лицом. – Я не собираюсь перед ними унижаться, понятно?
– Понятно, господин, – ответил Тулл, а сам подумал, что наместнику придется дать что-то существенное, иначе снова прольется кровь.
– Проводи меня в шатер, – приказал Германик. – Я должен подумать, как лучше действовать.
– Слушаюсь, господин, – ответил Тулл и зашагал впереди наместника, надеясь, что благие мысли посетят Германика раньше, чем мятежники потеряют терпение.
Надежды оказались напрасными. То ли не сумев унять гордыню, то ли просто не найдя лучшего решения, Германик собрался сообщить мятежникам, что жалованье в легионах будет увеличено, когда они вернутся в свои постоянные лагеря. Тулл получил приказ передать это предложение восставшим на следующее утро. Центурион не удивился, когда Костистый с товарищами сразу же отверг предложение наместника. Багровый от ярости, предводитель своими воплями довел бунтовщиков до неистовства. В легионеров Тулла полетели оскорбления, а потом и камни. Тулл твердым голосом велел центурии сомкнуть ряды и обнажить мечи. Возникло противостояние: обе стороны были на взводе и изготовились к схватке, но до кровопролития дело не дошло. Тулл хотел бы отвести своих солдат обратно, под прикрытие рва и вала принципии, но должен был получить ответ мятежников Германику.
– Вы принимаете условия? – крикнул он.
Костистый вышел из-за охранявших его товарищей и подошел к стене щитов легионеров; между ним и Туллом было не более дюжины шагов.
– Скажи своему наместнику, – прошипел он, не обращая внимания на острия мечей, направленные ему в грудь, – что ему лучше выйти к нам с таким предложением, которому мы действительно поверим. У него есть время до заката солнца.
– А иначе что? – запросто спросил Тулл.
– А иначе я поведу на принципию четыре легиона, – отчеканил Костистый. – Посмотрим, сколько вы сумеете продержаться.
Германик пришел в неописуемый гнев, когда Тулл сообщил ему ответ мятежников.
– Что сказал этот пес?! – взревел он, как центурион на параде.
Тулл повторил и, хотя это было нелегко, добавил, глядя в глаза Германика:
– Ты должен дать им ответ до заката.
– До заката? Я, имперский наместник, должен давать ответ этому сброду? Я, племянник императора, должен общаться на равных с подонком, который недостоин чистить мою обувь? – Германик издал короткий нервный смешок, всем видом изображая недоумение. Но в глазах его горели искры гнева, и, когда он переводил взгляд с одного командира на другого, все они, включая Туберона, быстро опускали лица.
– Обстановка ужасная, господин, – произнес Цецина.
– О, Юпитер Величайший, она невыносима! – закричал Германик, меряя шагами шатер. – Нестерпима!
Никто не смел вставить ни слова.
«Если б у них было время до утра», – думал Тулл. Под покровом ночи он провел бы отряд отборных легионеров и убил Костистого и других предводителей мятежа. Дело опасное, но вполне возможное. Однако при свете дня это предприятие граничило с самоубийством. Больше всего на свете Тулл ценил жизнь своих солдат, поэтому он не сказал ни слова. Германик не глупец и должен понять, что его загнали в угол.
– Что мы можем сделать? – требовательно спросил наместник, обводя взглядом присутствующих.
Все неожиданно углубились в рассматривание пряжек на ремнях и сандалий. Кто-то притворно покашливал. Гордость не позволяла Туллу прятать взгляд, и он посмотрел в глаза Германика, когда наместник остановился перед ним.
– Не напасть ли на предводителей мятежа? Что, если отсечь гидре все ее головы? – Вблизи Германик казался просто гигантом, он нависал над Туллом, глядя на него сверху вниз.
– Я сделаю это, если прикажешь, господин, – спокойно ответил центурион.
Германик усмехнулся.
– Идея тебе не нравится?
– Нас слишком мало, господин. Даже если мы проберемся к месту, где находятся главари мятежа, нас разорвут на части. В любом случае толпа затем ринется сюда, на штаб-квартиру. – Насчет последнего Тулл не был уверен, но он не желал класть жизни своих солдат на алтарь гордости Германика.
Тот обдумал его слова и глубоко вздохнул.
– Ночью мы могли бы достичь успеха, но не днем.
– Я тоже так думаю, господин, – сказал Тулл, стараясь не выдать облегчения.
Германик развернулся и подошел к Туберону.
– Сегодня редкий случай, когда ты молчишь, легат. Что предложишь?
Туберон выпятил грудь.
– Я был бы счастлив возглавить нападение на предводителей бунтовщиков, господин, но, как ты сам сказал, это слишком опасно.
Германик насмешливо кивнул и отошел от легата.
– Кто еще выскажется?
Некоторое время все молчали. Тулл чувствовал, как нарастает раздражение. Почему он снова должен говорить? Здесь присутствуют начальники, которые гораздо выше его по званию. Племянник он императора или нет, имперский наместник или нет, но с ним необходимо говорить.
В конце концов Цецина собрался с духом:
– Насколько я понимаю, господин, у нас есть только один выход.
Германик развернулся к нему, напряженно вглядываясь в лицо Цецины:
– Какой?
– Надо отдать мятежникам жалованье, господин, – сказал Цецина. – По-моему, это единственное, на что они согласятся.
– Единственное! Единственное! – Лицо Германика пошло красными пятнами, на шее вздулись вены.
– Да, господин, – ответил Цецина, нервно покусывая губы.
Наместник поднял над головой стиснутые кулаки и застонал от гнева. Все смотрели на него, не смея говорить.
– Если нас перебьют, мятеж продолжится, – вдруг произнес Германик бесстрастным голосом. – Восстановить порядок необходимо, даже если для этого придется идти на уступки мятежникам.
Все закивали, послышалось бормотание «да, господин». Тулл молча вознес благодарность богам.
– Сомневаюсь, что у меня хватит денег заплатить каждому солдату в четырех легионах то, что ему положено, – заявил Германик, горько усмехаясь. Он перевел взгляд на Цецину, потом на присутствующих легатов. – Мне придется просить у вас заем.
Тулл исподтишка наблюдал, как высшие командиры скрепя сердце соглашались помочь наместнику деньгами. «Германик этого не забудет», – думал он. Для имперского наместника и члена императорской семьи трудно придумать большее унижение, чем необходимость просить финансовой помощи у подчиненных.
– Хорошо, – сказал Германик, выражая благодарность легким наклоном головы. – Судя по всему, у нас будет достаточно денег, чтобы успокоить этих взбесившихся псов. Теперь легионы вернутся в места расположения? – спросил он у Тулла, найдя его взглядом.
– Я полагаю, да, господин.
– Пока это все, что мне нужно. – Наместник сделал паузу, а потом добавил ледяным голосом: – Правосудие свершится позже.
Глава 10
– Боги, как я ненавижу эту дыру! – Голос Сегеста донесся из длинного дома, в котором он был заперт со дня своего приезда. – Донар, забери Арминия, шелудивого пса!
Арминий, стоявший на лужайке поблизости, хохотал. Смеялся Мело, смеялись десяток воинов, вышедших поутру размять кости и поупражняться с копьями и мечами. Это были не простые воины, а лучшие из дружинников Арминия.
– Хочешь, чтоб он заткнулся? – спросил один из стражников, стоявших у дверей дома, служившего тюрьмой у Сегеста.
– Пусть себе. Мне нравится слушать его стенания, – ответил Арминий, вызвав еще один взрыв хохота. – Они напоминают мне, что я поступил правильно. Если б я отпустил его к Ингломеру, по весне мы недосчитались бы четырех тысяч копий.
– У меня голова болит от его криков, – заявила Туснельда, появившаяся со стороны леса с корзиной свежесобранных грибов. – За полмили слышно.
– Как ты можешь говорить такое о своем отце? – с деланной серьезностью вопросил Арминий и едва успел увернуться от запущенного в него гриба.
– Я уважаю своего отца, но слышать эти стенания от зари до зари просто невыносимо. Ты не мог бы держать его где-нибудь подальше?
Арминий с самого начала хотел, чтобы Сегест содержался там, где было легче организовать охрану. Шутки шутками, но за несколько дней заключения старик утомил всех своими криками и жалобами.