Его внимание привлек топот сандалий на дороге, ведущей из лагеря. По ней бежали два вооруженных человека, удаляясь от места схватки. Тулл знал наверняка, что один из них – Костистый, а второй – либо Толстоносый, либо оставшийся в живых близнец.
– Фенестела! Пизон! Хватайте пилумы! – велел он и, бросив окровавленный меч в ножны, подобрал со щебня брошенное копье и побежал следом за мятежниками. Центурион не надеялся догнать их, но рассчитывал сократить расстояние до дальности прицельного броска, которая составляла около семидесяти шагов.
Он сделал рывок, нагоняя беглецов, и понял, что настало время метнуть пилум. Сейчас или никогда. Тулл резко остановился, принял нужную для броска позу, выставив левую ногу вперед, и отвел правую руку с пилумом назад. Зажмурив левый глаз, поймал цель, отвел правую руку еще дальше и изо всех сил метнул. Копье пошло вверх, набирая высоту. Тулл молил богов, чтобы оно нашло свою цель. «У меня больше нет сил, – думал он. – Пропади оно все пропадом».
Но, к удивлению Тулла, пилум, почти отвесно упав с высоты, вонзился в голень одного из легионеров. Рана была не смертельная, но это не имело значения. Беглец с пронзительным криком упал. Его товарищ оглянулся через плечо, и Тулл узнал Толстоносого. Он молил богов, чтобы упавший оказался Костистым.
Толстоносый что-то крикнул на бегу своему товарищу, но не помог и останавливаться не собирался.
«И этот мерзавец бросит умирать своего раненого товарища?» – подумал Тулл.
Кто-то пробежал мимо центуриона, хрустя сандалиями по щебню, и остановился шагах в двадцати впереди центуриона. Это был Пизон; моментально изготовившись к броску, он, крякнув, запустил свой пилум в небо по крутой дуге. Фенестела пробежал еще дальше и тоже метнул копье.
Бросок Пизона был настолько силен, что копье вонзилось в землю перед Толстоносым. Тот заверещал от ужаса и скакнул в сторону, споткнувшись со страху, и в этот момент пилум Фенестелы, упавший с небес, как удар молнии, поразил его между лопаток. Толстоносый всем телом рухнул на землю.
– Хоть ты и промахнулся, Пизон, твой бросок достоин атлета на Олимпийских играх, – сказал Тулл. – А ты попал случайно, Фенестела!
Опцион по привычке поскреб подбородок:
– А с чего ты взял, что я не брал в расчет бросок Пизона?
– Ха! Что ж, расчет оказался верен. – Тулл с облегчением посмотрел в сторону ворот – бой там уже закончился. – За мной, – скомандовал он, и все трое побежали за раненым легионером. Тот сумел извлечь пилум из голени и теперь изо всех сил хромал по направлению к поселению, видневшемуся вдали. Путь его был отмечен пятнами крови. Он на ходу оглянулся, и преследователи поймали отчаянный взгляд. Это был Костистый. Очень скоро они догнали его, и Тулл зашел спереди, преграждая путь, а Фенестела с Пизоном остались сзади.
Костистый бросил звякнувший меч на камни и поднял руки.
– Я сдаюсь. Не убивайте меня, молю! – Его голос дрожал от страха.
Тулл испытывал глубокое отвращение к этому человеку. Ни о какой пощаде за то, что он натворил, не могло быть и речи.
– Ты хладнокровно убил Септимия, мразь, и ожидаешь для себя милосердия?
Под яростным взглядом Тулла мятежник вздрогнул.
– Прости, центурион. Септимий был хорошим человеком и не заслуживал такой смерти.
– Здесь ты ошибаешься. Септимий был первостатейным дерьмом.
Костистый удивленно заморгал.
– Но в то же время ты прав. Такой смерти он не заслужил. И многие не заслуживали того, чтобы умереть от рук хладнокровных убийц. Это дерьмовая смерть. – Тулл спокойно извлек меч из ножен и коснулся его острием кожи под подбородком Костистого.
– Я… – начал Костистый, но продолжить не смог. Острие меча Тулла прошло сквозь кожу, мышцы, вены и хрящи, легко разрезая все на своем пути. Клинок дрогнул, уперся в позвоночник и остановился.
Тулл смотрел в широко раскрытые, наполненные ужасом глаза Костистого и слышал странные сдавленные звуки, слетавшие с его губ. В отношении других убитых им мятежников он мог бы почувствовать сострадание, но оно не распространялось на этого человека. Тулл был доволен, что причинил ему страдания. Если б не он, то Септимий и многие другие, в том числе и принявшие участие в мятеже, были бы живы.
– Сдохни, мразь. – Тулл держал бунтовщика на клинке, пока тот не испустил дух, а затем ударом ноги швырнул труп на землю. – Что со вторым близнецом? – спросил он. – Его кто-нибудь видел?
– Он мертв. Я видел, как он упал, – ответил Фенестела.
Вся ярость Тулла ушла, как кровь из перерезанного горла Костистого. Тот лежал у ног Тулла – жалкая фигурка, напоминающая сломанную детскую игрушку. Чувствуя, как внутри шевельнулась жалость, центурион подумал, что этот человек не был игрушкой – он просто сошел с правильного пути и жизнью заплатил за свою ошибку.
– Когда-нибудь в бою он мог спасти мне жизнь, – прошептал Тулл. – А я убил его.
– Ты сделал, что должно, – возразил Фенестела.
Центурион быстро взглянул на него.
– Да, клянусь богами. Но на этом лучше остановиться.
«Если мы не остановимся сегодня, – подумал он, – то все превратимся в чудовищ».
Глава 13
Начинало смеркаться, когда Арминий шагал по одной из тысяч тропинок, ведущих через лес к поселку. С одного его плеча свисал колчан, на другом он нес лук; в руках Арминий сжимал охотничье копье с широким наконечником. Башмаки были измазаны грязью, а с пояса свисала пара кроликов – зверьки подпрыгивали при ходьбе, словно были еще живые. «Не слишком богатая добыча для целого дня, проведенного на холоде в осеннем лесу», – думал вождь, поплотнее натягивая капюшон плаща на мерзнущие уши. И кроликов он добыл не стрелами – они угодили в силки, расставленные несколькими днями ранее.
Зверье в лесу словно попряталось. Олени, кабаны и пернатая дичь почти не попадались на глаза. Следы были – встречались кучки свежего помета, сломанные и потревоженные ветки, подъеденная трава. Но в пределах выстрела из лука никто не появлялся. Дважды ему удавалось подобраться достаточно близко к кому-то большому – и каждый раз зверь уходил, как только он собирался выстрелить. На опушке Арминий видел силуэт изюбря на фоне неба, но животное учуяло запах или заслышало охотника, когда тот попытался подобраться ближе, и убежало. Бить пернатую дичь стрелами даже для бывалого лучника нелегко, а Арминий себя таковым не считал. Он безвозвратно отправил в листву семь стрел, после чего отказался от дальнейших попыток.
Неудачная охота вовсе не означала, что Донар или Тамфана, богиня дерев, сердятся на него. Он все же добыл двух кроликов, а охота является одним из труднейших искусств, которыми может овладеть человек. Юность – а именно это время более всего подходит для изучения основ охоты – Арминий провел в Риме. Отец отослал его в столицу империи в качестве заложника, и он старался узнать как можно больше о враге. Потом поступил на службу в римскую армию и постигал искусство войны. «Вот в этом я мастер, – подумал вождь с холодным удовлетворением, – и еще умею договариваться с людьми. Когда говорю, они слушают».
Он постоянно стремился заручиться поддержкой новых союзников – и сейчас принялся размышлять о своей недавней поездке к племени ангривариев, которая прошла успешно. Поздней весной они пришлют своих воинов, которые поддержат войско Арминия. То же самое сделают и верные марсы. С самого начала было ясно, что оба эти племени, ненавидящие римлян, снова помогут ему, но сердце Арминия грело то, что их военные вожди принесли клятвенное обещание еще до того, как выпал первый снег. Если до зимы вернется мягкая погода, то он еще съездит на запад, к бруктерам, и на юг, к хаттам. Там он надеялся найти новых союзников. Арминий надеялся, что Сегимунд уже подготовил эти племена к его приезду.
И все же… Все же…
Воспоминание о двух воронах в священной роще было еще свежо в его памяти, как и неспособность – или нежелание? – Сегимунда истолковать их появление. Все, что смог Арминий вытянуть из жреца, ограничилось расплывчатым: «Вороны – посланцы Донара, они летают повсюду, покорные его воле, и иногда невозможно истолковать значение их появления».
Показалось ему или нет, что толкование Сегимунда стало еще более двусмысленным после того, как жрец поговорил с отцом? И что Сегест, который был взбешен своим задержанием, вдруг неизвестно почему стал образцовым пленником? Еще недавно старик был невыносим, размышлял Арминий, ныряя под арку из сплетенных ветвей ежевики, нависавшую над упавшим стволом старого дерева…
Он напоролся голенью на незаметный сухой сучок, вскрикнул и замер, стараясь удержать равновесие. По левой ноге от раны волнами поднималась боль. Арминий перебрался через ствол, уронив копье и стараясь не упасть лицом в грязь.
«Вжжжик». – Над его головой пролетела стрела.
Арминий распростерся на влажной холодной земле. Он не слышал ни окриков, ни извинений от охотника, случайно спустившего тетиву. Вокруг было тихо, а это значило, что стрела предназначалась ему. Если б он не задел сучок и не перевалился за ствол, стрела могла попасть в цель. Мозг лихорадочно работал. Кто, во имя Донара, пытается его убить? И так близко от поселка?
Тихие голоса, донесшиеся слева – именно оттуда прилетела стрела, – позволили понять, что стрелок был не один. Сколько их – двое, трое или больше? На лбу Арминия выступил пот. Мело и остальные его воины – сотни крепких бойцов – в поселке; в данной ситуации это все равно что в Риме, и помочь ему некому. Если он поднимется, стрелок снова спустит тетиву. И его товарищи тоже, если у них есть луки. К тому времени, когда Арминий стащил свой лук с плеча, в него выстрелили еще раз, а нападавшие перебежали поближе. У них были и копья.
Враги тихо переговаривались. Трещали сучья. Шаги слышались все ближе.
С нарастающей яростью Арминий думал, что не собирается расставаться с жизнью, валяясь в грязи, как червяк. Надо драться – тогда у него есть надежда попасть в зал славы, где пируют погибшие воины. Вождь постарался скорее снять к