Другие центурионы не стали медлить и тут же последовали примеру Тулла, а когда Германик распорядился выдать легионерам вина, настроение стало меняться. Были довольны и хавки, давние и верные союзники римлян, – их овцы раскупались десятками.
Вечером, на закате солнца – даже погода улучшилась, – воздух наполнился ароматом жаренной на углях баранины и голосами довольных, полупьяных солдат.
Ночь прошла весело, и утром, хотя у многих раскалывалась голова, когда протрубили трубы и командиры принялись вытаскивать легионеров из-под одеял, жалоб и возражений было на удивление мало.
– Германик приказал для начала совершить марш, а потом заняться делом. Не плескаться в море мы сюда прибыли и не ракушки собирать на берегу, – гремел Тулл, – а найти племя, убившее наших товарищей, и уничтожить под корень. – Его люди отвечали одобрительными криками.
Пизон пребывал в оптимистическом настроении. Мир видится в лучшем свете, когда под ногами твердая земля, одежда сухая, а желудок полон. Войско представляло немалую силу и находилось на значительном расстоянии от границ хавков, и хотя легионеры маршировали в боевом порядке, опасаться внезапного вражеского нападения не приходилось, да и многие их воины служили в легионах. В отсутствие сладкоголосого Арминия сбивать их с толку было некому.
После трехдневного марша безопасная территория хавков осталась позади. Следующей на пути армии была земля ампсивариев, живших по берегам текущей на юг реки Амисии. Как заверили римлян разведчики союзной конницы, проблем от племени ожидать не стоило. Посланцы ампсивариев уже спешили навстречу легионам с заложниками и заверениями в верности Риму.
– Если и дальше все будет так же легко, то нам, пожалуй, стоило поберечь обувку и спуститься вниз по реке, – заметил Пизон вечером четвертого дня и, предвидя реплику Вителлия, поднял руку: – Знаю-знаю, слишком много судов нуждается в ремонте.
– И где тебе было бы желательно подвергнуться нападению, на земле или на воде? – поинтересовался всегда осторожный Сакса. – Мы вот-вот достигнем территории бруктеров. Если не забыл, это они в свое время устроили засаду Друзу на реке Амисии.
– Марши – да, это ярмо. – Пизон указал глазами на заплечный мешок. – Приятно помечтать о прогулке налегке.
– Может, тебе стоило пойти на флот, а, Пизон? – Как частенько бывало, Тулл появился как будто ниоткуда. – Я видел, с каким удовольствием ты смотрел на волны во время нашего путешествия.
Пизон покраснел, а его товарищи заухали и захохотали.
– Мне и в легионе хорошо. И с ярмом.
– Это я и хотел услышать, – усмехнулся центурион и поехал дальше.
– Ты всегда можешь перейти на речной флот, – напомнил Вителлий и подмигнул Метилию и Саксе. – Штормов, как в открытом море, там не бывает. И в океан ходить не придется.
– Отстань. Лучше скажи, почему ты сам не стал моряком?
– Я – пехота, и другого мне не надо. – Вителлий дернул плечами, и в мешке звякнули горшки и сковородки.
– Напомню, когда ты в следующий раз начнешь жаловаться на волдырь или стертую шею, – с видом триумфатора заявил Пизон. В центурии Вителлий славился тем, что постоянно и громче всех жаловался.
Сакса и Метилий хихикнули, Вителлий нахмурился. Пизон ухмыльнулся. Вот такие мгновения, по его мнению, украшали жизнь. Он был в компании друзей, наслаждался шутками и чувствовал себя беззаботным юнцом. Да, верно, они несли тяжелый груз и потели, как мулы, но погода была приятная и не слишком жаркая. Кормили хорошо – каждый день давали много мяса, а Тулл, как и полагается заботливому центуриону, следил за тем, чтобы вечером они получали вино.
Да, будут сражения – без этого не обойтись, – но Пизон знал, что они пройдут на условиях, определенных Германиком. Когда все три части армии, идущие из различных крепостей на Рейне, соединятся, она будет иметь численное превосходство над любым противником.
«Мы отомстим, – подумал Пизон, с болью вспоминая Афера и двух их товарищей, павших в Тевтобургском лесу. – Арминий может из шкуры лезть, но мы уложим в грязь всех его воинов. Рим выйдет победителем», – пообещал он себе. И самое главное, они вернут орла Восемнадцатого легиона.
Через несколько дней Пизон помогал копать защитный ров для ночного лагеря. Для половины солдат армии, ведущей кампанию, эта работа была самой нелюбимой, но ждущей солдат каждого после марша. Очередь Пизона пришлась на вторую половину дня. Работа предстояла долгая, мышцы уже ныли, но на настроение это никак не влияло. Сакса напевал песенку о популярном борделе, с каждым ударом кирки выкрикивая самую непристойную строчку припева.
Песенку подхватывал весь контуберний, причем Вителлий и остальные с удовольствием вставляли что-то свое. Привлеченные энтузиазмом четверки, к ней присоединялись и другие. Прохаживавшийся вдоль рва Тулл едва заметно улыбался. Пизону даже показалось, что однажды он слышал, как популярную мелодию насвистывает Фенестела.
Кампания началась хорошо, решил Пизон. Их появление с севера стало неожиданностью для бруктеров, чьи военные силы находились в глубине территории племени. Селения выглядели покинутыми, поддавшиеся панике жители бежали в прилегающие леса. Сопротивление сводилось к отдельным стычкам, по большей части неэффективным. Лишь днем ранее бруктеры подвиглись на что-то серьезное, но их атаки были отбиты с большими потерями для нападавших. Пизон даже не видел самого сражения, потому что целью варваров была другая часть марширующей колонны.
Более обнадеживающие новости, быстро распространившиеся среди солдат, принесли вернувшиеся с юга разведчики-хавки. Две другие части армии Германика – одна под командой Цецины, вторая под началом легата Стертиния – уже соединились и находятся примерно в двадцати милях. Совместными усилиями они уже опустошили несколько германских деревень и убили сотни воинов. «Если дела и дальше так пойдут, – подумал Пизон, – появится шанс вернуться в Ветеру до сбора урожая».
Энтузиазма хватило ненадолго – Германик не собирался вести свою огромную армию в лагеря в ближайшее время. На то, чтобы преподать урок поднявшимся против Рима племенам – даже с учетом того, что легионы брали верх в каждой схватке, – требовалось время. «Пробудем здесь до осени, – сказал себе Пизон. – Придется привыкать».
Сакса дошел до последней строчки своей песенки, в которой герой – естественно, легионер – поставлен перед выбором: уйти на войну с товарищами или остаться с грудастой и благосклонной шлюхой. Понимая, что каждый солдат в радиусе пятидесяти шагов замер в ожидании, забыв про лопату и кирку – рискованный маневр, учитывая близость Тулла, – исполнитель взял паузу. И тут Пизон заметил самого центуриона, стоящего, подбоченясь, с непривычно широкой ухмылкой на лице – явным дозволением закончить песенку.
Сакса проревел последнюю строчку – не открыв при этом какой-то новой истины, но напомнив легионерам то, что они слышали тысячу раз: хороший трах незабываем, но заканчивается быстро, а вот друзья остаются навсегда, до самой смерти. Слушатели разразились благодарными криками.
– Надеюсь, он пришпилил ее как положено, прежде чем выйти за дверь, – подал голос Вителлий.
Шутка была старая, но успех имела всегда.
– Хорошо спел, Сакса, – сказал Тулл. – А теперь – за работу. Это всех касается, черви! – Он многозначительно постучал витисом по правому наголеннику; жест был понятен всем, и солдаты взялись за орудия.
Тулл прошел взглядом вдоль рва и тоже вернулся к привычному обходу.
За работой легионеры негромко переговаривались. Центурион разрешал это, но только при условии, что болтовня не мешает делу.
Пизон и его товарищи были ветеранами и в понукании не нуждались. Построить лагерь, возвести палатки – и сбросить наконец оружие и тяжеленные доспехи.
Ров закончили полностью, защитный вал – наполовину, когда Тулл приказал принести колышки и установить наверху частокол. На марше каждый уже приготовил по две деревяшки длиной в полруки. Вбитые в землю и связанные веревкой, они образовывали дополнительное препятствие на пути возможного противника.
Носить колышки куда как легче, чем трамбовать грунт на вершине вала, что вызывало порой соперничество между товарищами по палатке, которые откладывали кирки и мчались за деревяшками. В данном случае победителями забега оказались Пизон и Вителлий.
Тулл стоял неподалеку, так что Сакса, Метилий и остальные отправились на вал, бросая хмурые взгляды на удачливую парочку.
Набрав охапку колышков, Пизон шел по рву, когда со стороны легионеров из охранения шагах в двухстах пятидесяти от него донеслись звуки веселья. Накануне эти люди работали в лагере, а теперь, согласно очереди, охраняли работающих. Пизон бросил взгляд в сторону Тулла – прежде чем расслабиться, всегда стоит убедиться, что не получишь за это выговор. Действительно, центурион, внимание которого тоже привлекло веселье, уже выбрался изо рва и смотрел вдаль, пытаясь понять, что там происходит.
К этому времени его примеру последовали многие. Оказывается, в лагерь пришли два курьера. И, конечно, их прибытие уже породило массу слухов.
– Боги дали знак – победа придет к нам летом, – вещал кто-то. – Арминий мертв – зарезан своими.
– Ангриварии перешли на нашу сторону… или казуарии. А может, и те и другие.
Пизон невольно ухмыльнулся. Слухи нарастали и звучали все необычнее. «Если правда не откроется, – подумал он, – кто-нибудь объявит о присутствии среди нас Тиберия, приведенного самим Меркурием».
Легионер фыркнул. Боги никого не приводят, даже правителей империи. Императоры не посещали даже свои далекие провинции; с какой же стати им рисковать жизнью в варварских землях? Веселье, скорее всего, вызвано чем-то банальным. Может быть, в селении нашли сотню бочек германского пива…
А потом Пизон услышал слово «орел», и его сердце едва не остановилось, а взгляд метнулся в сторону Тулла. Утрата славного штандарта Восемнадцатого легиона стала для него тяжелейшим ударом. Вот и сейчас кровь отхлынула от лица центуриона. Пизон снова повернулся к