«Примечательно, насколько эффективны эти постоянно досаждающие уловки, – жаловался Тулл Фенестеле. – Солдаты устали, раздражены и вздрагивают от малейшего шума». Начались разговоры про бедняг, отошедших ночью помочиться, которых по возвращении закололи их же товарищи, и про перетрусивших солдат, которые куда-то пошли, да так и не вернулись.
– Всё как тогда, шесть проклятых лет назад, – ворчал Фенестела, сплевывая в огонь, который отвечал недовольным шипением. По обоюдному согласию в эту тему они не вдавались.
Тулл изо всех сил боролся с упадком боевого духа. Каждый день он разъезжал вдоль когорты, ободряя солдат и призывая их держаться и не обращать внимания на варваров, чье пение сравнивал с воем диких собак, причем последнее считал более благозвучным. Каждый вечер центурион обходил линии палаток, повторяя наставления, делясь своим вином и раздавая похвалы всякому, кто отличился в последних схватках.
Прошло еще несколько тревожных дней. Стояла удушливая жара. Армия Германика ползла на восток, как гигантская змея, со всех сторон осаждаемая стаями мелких кусачих грызунов. Войско обезумело от непрерывных и неослабевающих нападений врага, но неумолимо двигалось вперед.
На тридцать девятое утро Тулл со своей когортой шел не в авангарде. Наступила очередь Двадцать первого легиона, в то время как Пятый шагал в основной колонне – впереди других легионов, но позади всего остального, что входило в состав армии. Даже повозки старших командиров следовали перед ними, и Тулл слышал, как его люди выражают недовольство. «Мягкая постель Германика, его личные запасы вина важнее, чем мы, солдаты, – жаловался бывший призывник. – Так нечестно».
– Привыкай, глупый. И благодари богов, что мы не в самом хвосте и не глотаем пыль из-под ног еще тридцати тысяч человек, – высказался Пизон, заставив Тулла улыбнуться.
С безоблачного неба нещадно палило солнце. Наступившая жара иссушила всю местность. Потрескавшуюся землю на полях покрывали бурая трава и жнивье. Даже листья на деревьях пожухли и свернулись от зноя. За колонной оставалась устланная сухой пылью дорога, а в реках упал уровень воды. Обеспечение водой стало первостепенной ежедневной необходимостью. Десяткам тысяч людей и животных требовалось невероятное количество воды. Зная об этом, Арминий велел своим воинам отравить водные потоки трупами овец и крупного рогатого скота. Повозки заполнялись солдатами, страдающими от рвоты и поноса.
Посматривая на свою фляжку, Тулл думал, что только чистое везение бережет его людей от отравления. Он боролся с искушением одним махом осушить ее. От доспехов исходил горячий воздух. Шлем с кольчугой, казалось, потяжелели вдвое. Как бы он ни поправлял шарф, перевязь продолжала впиваться в шею. Спина болела, старая рана в левой икре временами ныла. Острый запах собственного пота и вонь мокрой шерсти от туники неотвязно преследовали его и уже въелись в ноздри. Прищурившись, Тулл посмотрел на зловещий, раскаленный добела солнечный диск, надеясь, что тот опускается к горизонту. Но с последнего раза он снизился едва заметно. Центурион прикинул, что полдень миновал четыре часа назад, а это значило, что им предстоит еще два или три часа пути.
Когда колонна в очередной раз остановилась, Тулл тяжело вздохнул. Такие остановки, как правило, случались по множеству причин и считались нормальными, но сильно раздражали. Может, авангард уперся в реку или другое препятствие… Мулы могли запаниковать, или у повозки ось сломалась… Возможно, Германик захотел на что-то взглянуть…
Его люди не разделяли недовольства центуриона. Для них остановка означала возможность перевести дух. Легионеры еще больше обрадовались, когда Тулл велел снять с плеч поклажу. Послышались шутки, солдаты вытирали пот, пили воду. Некоторые попросились по малой нужде, и Тулл позволил им покинуть строй. Насколько хватало глаз, остальные использовали передышку так же; ничто не предвещало опасности. По обе стороны дороги тянулись безжизненные поля. Несколько пичуг порхали в знойном воздухе. Тулл слез с лошади и позволил ей пощипать жухлую траву.
Время шло. Горячее марево дрожало в воздухе, местность в отдалении выглядела смазанной. От земли, утрамбованной их сандалиями, поднимались волны тепла. Тяжело хлопая крыльями, пролетела одинокая ворона. Где-то впереди заревели мулы. Благодушное настроение, охватившее солдат Тулла сразу после остановки, улетучилось. Теперь люди стояли, опершись на копья, истекали пóтом и отгоняли мух, которые тучами висели над их головами.
Армия все еще не начала движение. Никаких известий о причине остановки не поступало. Тулл пока не тревожился. Он разрешил солдатам снять щиты со спин и поставить их на твердую землю. Каждый третий легионер получил возможность присесть, если пожелает. Отдыхать они будут по очереди.
– Поешьте чего-нибудь, если голодны. Отлейте еще раз. Облегчите кишечник. Но оставайтесь настороже, черви, – посоветовал он и поехал вдоль когорты.
Все шло как следует, а это уже обнадеживало. Тулл останавливался, чтобы поприветствовать знакомых и сказать несколько ободряющих слов их товарищам. Его центурионы воспринимали отсутствие известий с той же покорностью, что и он. Ничего сделать они не могли – и просто жарились на солнце и ждали.
Когда впереди неожиданно запели трубы, Тулл беседовал с командиром Пятой центурии. Ошибки быть не могло – они подавали сигнал «вижу врага».
– Следи за людьми! – приказал Тулл, отъезжая от центуриона, и поскакал вдоль колонны, командуя: – Поклажу на обочину! Снять чехлы со щитов! Приготовить копья!
Подъехав к Первой центурии, центурион увидел, что Фенестела уже поднял солдат на ноги и ждет дальнейших распоряжений. Тулл удовлетворенно кивнул опциону.
– Из авангарда вестей не поступало?
– Ни слова, – Фенестела откашлялся и сглотнул слюну. – Что думаешь?
– Кто его знает… Может, всего несколько горячих голов, а может, крупное нападение. – Тулл всматривался вдаль: блестели на солнце доспехи, перемещались гребни командирских шлемов, но вся колонна не двигалась. – Думаю проехать вдоль строя. Высшие командиры больше знают.
– Я послежу за людьми.
Уверенность в надежности Фенестелы развеяла последние сомнения Тулла.
– Скоро буду.
Не успев далеко отъехать, он заметил вестового, скакавшего ему навстречу. Солдаты стоявшей впереди Шестой когорты уже снимали с плеч поклажу и лишнее снаряжение и складывали по обе стороны дороги. Встревоженный, Тулл потянул поводья и подождал, пока всадник подъедет ближе. Тот резко осадил коня и отдал честь.
– Центурион, разведчики и фуражиры попали в засаду. По какой-то причине конница запаниковала и поскакала назад – прямо на авангард.
Сообщение это совсем не понравилось Туллу.
– Как действовал Двадцать первый?
– Похоже, они тоже перепугались, центурион. Не удержали строй. Варвары усилили натиск и нанесли легиону большой урон. Двадцать первый отступает по левому флангу, удаляясь от армии.
С растущей тревогой Тулл переваривал услышанное. Частям предписывалось без четкого приказа не отделяться от основных сил.
– Почему они так сделали?
На лице вестового появилось отсутствующее выражение.
– Что приказано нам? – требовательно спросил центурион.
– Весь Пятый должен сейчас же двинуться по обеим сторонам колонны к месту нахождения Германика. Наместник поведет легион в сражение. С твоего разрешения, центурион, я должен передать приказ дальше.
– Скачи. – Тулл развернул лошадь. Это удача, что вокруг открытая местность. Его когорта сможет двигаться параллельно дороге. Сейчас все зависело от скорости продвижения.
Вернувшись к Фенестеле, Тулл велел передать приказ Германика в следующую центурию и далее. Его люди построились – половина слева и половина справа от дороги, чтобы проследовать мимо частей, остающихся на месте. Затем они медленно двинулись вслед за Шестой и остальными когортами, находящимися впереди. Нервничая от нетерпения, Тулл то и дело приподнимался в седле, но не мог разобрать, что происходит ближе к голове колонны. Он стиснул зубы и решил набраться терпения.
По мере продвижения его когорты смятение, которое центурион наблюдал в рядах колонны, нарастало. Зачинщиками были старшие командиры, затеявшие споры друг с другом. Легаты обвиняли всех вокруг, кроме себя, в том числе и трибунов, маячивших в стороне. В самой гуще событий Тулл заметил Туберона, выступавшего со своей теорией, что и почему пошло не так. Его почти никто не слушал.
Дальше они шли мимо повозок с метательными орудиями. Здесь деревья подступали к дороге ближе, так что приходилось петлять между телегами с разобранными баллистами и катапультами. Теперь его люди продвигались со скоростью улитки, и у Тулла появилась возможность подслушать разговоры артиллеристов, которые называли легионеров авангарда глупцами и жаловались, что почти не используют свое тяжелое вооружение. Даже их мулы злились, кусали друг друга и старались лягнуть всякого, кто оказывался слишком близко.
Меньше всего Туллу понравилось то обстоятельство, что артиллеристы почти не обращают внимания на окружавший их лес. Между тем некоторые из них понимали, что следующая атака противника может быть произведена именно здесь. Тулл посоветовал командирам выставить охрану. У центуриона не оставалось времени убедиться, последуют ли они его совету, потому что когорта двигалась дальше. Отставание от Шестой считалось недопустимым.
В следующих частях, кавалерийских, дела обстояли не лучше. Здесь всю вину возлагали на разведчиков, от которых «только и требовалось, что ехать впереди армии». И здесь за лесом никто не следил. Снова пришлось переговорить с командирами. Пехота с конницей всегда недолюбливали друг друга, поэтому его замечания встречали по большей части с плохо скрытым пренебрежением.
Деревья подступили к дороге с обеих сторон, когда издалека донеслись знакомые звуки боя – крики, сигналы труб и звон оружия. Шестая когорта ускорила шаг, и Тулл приказал своим солдатам двигаться быстрее. Они шагали мимо взволнованных саперов и лагерных землемеров, которые подгоняли их ободряющими криками.