– Две передних шеренги, приготовить копья! Кто уложит громилу, заработает амфору хорошего вина. По моей команде, – сказал Тулл, поворачивая голову налево и направо. – Передайте дальше, быстро!
Между тем берсерк развязной походкой приблизился еще на пять шагов. Татуировки на мускулистом теле прыгали на каждом шагу; огромный член, который мог бы служить пародией на гениталии обычного мужчины, мотался из стороны в сторону. Обратив внимание на Тулла, возможно, из-за гребенчатого шлема, он указал на центуриона дубиной.
– Бейся! – взревел дикарь на ломаной латыни. – Выходи и бейся!
– У меня нет желания быть забитым до смерти твоим мерзким членом! – крикнул Тулл по-германски. Он повторил те же слова и на латыни, и все легионеры, расслышавшие ответ, захохотали.
Берсерк побагровел и пошел на центуриона.
– Бейся, трус!
Тулл посмотрел на своих солдат. Первые две шеренги стояли наготове, каждый воин отвел назад правую руку с копьем.
– Бросай! – взревел Тулл.
Великан наконец сообразил, что ему грозит опасность. Он остановился. Сделал шаг назад, еще один. Но в воздухе уже висели два десятка копий. Наблюдая за ними, Тулл подумал, что расстояние до хрена с членом шагов сорок. Для точного прицельного броска предел – тридцать шагов. Бросок по дуге сокращал эту дистанцию. Когда копья достигли высшей точки и устремились вниз, к земле, у Тулла от волнения свело живот.
Спустя мгновение он уже облегченно хохотал. Не меньше трех копий угодило в берсерка. Два вонзились в живот – одно повыше, другое пониже, а третье угодило в правую руку выше локтя. Дикарь выронил дубину, завопил от боли и гнева и ухватился левой рукой за древки, торчащие из живота. Потом ноги его подогнулись, и он упал на одно колено, застонав от боли, которую причиняли острия копий.
Пронзительные крики берсерка заставили остановиться орду шедших за ним варваров. Тулл облегченно выдохнул, хотя опасность еще отнюдь не миновала.
– Третья шеренга, передать копья вперед! – крикнул Тулл. – Первая, готовься!
Последовал еще один залп копий. На этот раз в поверженного берсерка попало только одно из них, но оно пронзило его насквозь, угодив в грудь. Разочарованный ропот пронесся по толпе варваров, когда окровавленное тело упало навзничь в болото, а торчавшие из него копья уставились древками в небо, словно частокол.
– Обнажить мечи. Смотреть вперед, – скомандовал Тулл. – Отступаем медленно и осторожно.
Не сводя глаз с врага, они принялись отходить туда, откуда пришли. Отступали даже медленнее, чем наступали. Возможности оглянуться не было, люди отступали и бранились; многие подвернули голень или повредили колено. Один глупец получил колотую рану в ягодицу, наткнувшись на меч товарища из заднего ряда.
Тулл не обращал на это внимания, поскольку преследования не было, а когда они спустились со склона, германцы скрылись в лесу, забрав тело берсерка с собой. По крайней мере, дюжина легионеров претендовала на то, чтобы получить вино от Тулла за попадание в великана. Командир расхохотался и заявил, что центурия получит четыре амфоры и поделит по своему усмотрению, по амфоре за каждый меткий бросок.
– Конечно, после того как мы вернемся в Ветеру, – добавил Тулл. Несмотря на это отрезвляющее заявление, солдаты радостно закричали.
На подходе к остальным когортам его ждал Бассий с небольшим эскортом.
– Ситуация была рискованная, – сказал примипил.
– Я бы сравнил ее с пинком по осиному гнезду, примипил, – спокойно ответил Тулл. – Не самый разумный поступок.
– С берсерком ловко получилось.
Тулл покинул строй и знаком велел когорте продолжить движение, после чего понизил голос:
– Если б не убили его, мы оттуда не вернулись бы.
– Правильно сделал. Ты успел заметить, сколько их?
– По моим подсчетам, около тысячи, примипил, но, похоже, в лесу оставалось куда больше. Арминий не начнет, пока у него не будет достаточных сил. Шесть лет назад у него было от пятнадцати до двадцати тысяч копий.
В их положении приходилось рассчитывать, что врагов будет гораздо больше. По числу легионеров Цецина имел преимущество перед Варом, однако в западне полагаться на численное превосходство неразумно. «У Арминия появлялась возможность повторить прошлый маневр, – размышлял Тулл. – Дорога через Длинные Мосты – удобное место для нападения из-за болот, которые тянутся на многие мили вокруг. Если сломить боевой дух легионов, то бежать им будет некуда».
– Меня всегда интересовало, как им удалось сбить с толку Вара, – сказал Бассий. – Теперь я начинаю понимать.
Тулл почувствовал, как всколыхнулась застарелая ненависть к Арминию.
– С нами такое не повторится! – выкрикнул он и добавил: – Примипил.
Бассий, казалось, повеселел.
– Я рад, что ты служишь в моем легионе. – Он одобрительно кивнул Туллу и тут же посерьезнел. – Лагерь сам собой не построится. Цецина прислал приказ продолжить то, что мы начали. Бери своих людей и копайте вон там, у Шестой когорты. Позже поговорим. Будет собрание старших командиров, в том числе старших центурионов.
– Слушаюсь, примипил, – ответил Тулл.
В тучах неожиданно появился просвет, и на мокрую землю упали лучи предвечернего солнца. Почти сразу дождь ослабел и прекратился. Эффект был потрясающий. Вся местность, мгновение назад казавшаяся враждебной, преобразилась и теперь смотрелась вполне дружелюбной. В глубине болота довольный тетерев затянул: «Ку-куку-кукирру». Где-то насвистывал легионер. Другой шутил. Солдаты не пали духом, и Тулл улыбнулся.
Он посмотрел вверх, на холм, где они убили берсерка, и хорошее настроение улетучилось так же внезапно, как и появилось. Вдоль линии деревьев выстроилась бесконечная шеренга варваров. Такой же строй застыл и на холме по другую сторону болота. С досадой чувствуя, что по спине струится холодный пот, Тулл подумал, что их, должно быть, тысячи четыре. И, что хуже всего, это только часть войска Арминия.
Издалека казалось, что воины стоят совершенно неподвижно. Само их присутствие было достаточной угрозой и ясным посланием каждому римлянину, находившемуся внизу, в болоте.
Мы убьем вас всех.
Глава 29
Ночь во второй раз опустилась на огромный римский лагерь после того, как армия Цецины прибыла к началу Длинных Мостов. Спорый и холодный моросящий дождь не унимался. Облака закрыли луну и звезды, как перед этим солнце, и дни сделались похожими один на другой. Только костры, разложенные перед солдатскими палатками, давали слабый свет, да еще маленькие масляные светильники внутри них. Пизон тащился по грязным улицам лагеря к палатке, в которой устроили временный госпиталь. Слабый свет, неровная раскисшая земля и торчащие камни удлинили дорогу от палаток его когорты до госпиталя, по крайней мере, втрое. Он утешал себя мыслью о раненом Саксе, который будет рад его приходу, а еще больше – о вине, булькавшем в кожаной фляге у него за плечом.
Из-за вала доносилось пение германцев; воины Арминия непрерывно тянули свой барритус. Пизон старался не слушать это тревожащее враждебное завывание, но получалось плохо. «Чтоб их забрала преисподняя, и побыстрее, – думал он. – И да не позволят боги нашим часовым заснуть». Дойдя до входа в госпитальную палатку, Пизон пропустил двоих с носилками, на которых лежало тело легионера, и не удержался – склонился над покойником, посмотреть, не Сакса ли это или кто-нибудь из знакомых солдат.
К своему стыду, Пизон почувствовал облегчение, когда увидел незнакомое лицо. Он порылся в своем кошеле.
– Подождите. – Носильщики посмотрели на него недовольно, но остановились. Достав денарий, солдат пробормотал: – Ему надо будет заплатить лодочнику.
– Ты хороший человек, – сказал носильщик постарше, ветеран, годившийся Пизону в отцы. – Клади.
Прикасаться к еще теплым губам трупа было неприятно, но за прошедшие годы Пизон делал это много раз для своих товарищей. Он положил монету на окровавленный язык и поднял нижнюю челюсть мертвеца, закрыв ему рот.
– Пусть будет быстрым твое путешествие. Дай этому мерзкому Церберу пинок за меня.
Носильщики дружески кивнули ему и продолжили свой путь. Пизон знал, куда они направляются – к огромной яме возле одной из стен лагеря. Ее выкопали прошлым днем, еще до того, как завершили работы на укреплениях, и на дне ямы уже набралось воды по пояс. В ней плавали тела более чем пятисот легионеров, погибших в сегодняшних стычках. Друзей Пизона среди них не было, за что он благодарил богов, но из центурии Тулла погибли два человека, а всего в когорте пало до пятидесяти солдат. Германцы атаковали весь день – как легионеров, таскающих бревна, так и тех, кто восстанавливал пришедший в негодность настил.
«Я жив и невредим, – думал Пизон, – как и остальные мои друзья, кроме Саксы». Копье германца пробило левое предплечье его товарища, когда тот рубил дерево. Саксу не повезло, но такую рану можно залечить. «Надо быть благодарным», – размышлял Пизон. Остальным повезло куда меньше.
В госпитальной палатке его встретила стена теплого спертого воздуха, смешанного с сильными запахами. Острый аромат уксуса помогал справиться с вонью мочи, дерьма, крови, мокрой шерсти и мужского пота. Стараясь дышать ртом, Пизон шагал вдоль рядов раненых, перевязанных людей, отыскивая глазами Саксу. Как и их здоровые товарищи повсюду в лагере, несчастные лежали на одеялах, постеленных на сырую землю. Многие спали, либо опоенные маковым соком, либо впав в забытье от страданий. Другие слабо стонали. Несколько человек тихо беседовали с соседями. Кто-то мычал мотив известной походной песни, начиная ее снова и снова. Один бредил, повторяя: «Мама… мама… мама». Пизон взглянул на него и пожалел, что сделал это. Плотная повязка покрывала правый глаз солдата, но темно-красная кровь продолжала сочиться сквозь нее из раны. Несчастного, должно быть, терзала мучительная боль.
Пизон чувствовал себя беспомощным и расстроенным. Он не мог ничего сделать для этого солдата, кроме как молиться. Равно как и за всех бедолаг, мимо которых проходил. Если б от этого была польза… Стиснув зубы, он двигался дальше.