– Что мне делать? – прошептал Прокулин Туллу.
– Тебе не справиться; это все равно что пытаться остановить волну. Оставайся со своими людьми. Старайся собрать их вместе и будь готов, когда зазвучит призыв снова присоединиться к войску. Если ты не приведешь их обратно, Арминий и его воины перебьют вас всех, – предупредил Тулл. Прокулин кивнул и поспешил за своими людьми.
Тулл ринулся вперед, в бурлящую толпу легионеров. Ему нужно добраться до своих солдат, иначе они последуют за этими – как овцы, тянущиеся за теми, кто идет впереди стада.
– Дайте дорогу, ублюдки, – ревел он, лупя витисом по шлемам, рукам и спинам. – Дайте дорогу!
Его собственная центурия как раз подошла к воротам, когда Тулл прорвался сквозь Шестую когорту и снова оказался в лагере.
– Стой! – взревел он своим лучшим парадным басом. – Стой!
Фенестела, занимавший обычное место Тулла, повторил приказ.
После мгновенного замешательства передний ряд остановился. Второй отреагировал быстрее и замер на месте. Дальше все пошло как по маслу – каждый ряд замирал, сделав один-два шага. Тулл рассказал Фенестеле о хаосе, творящемся по другую сторону ворот; опцион длинно и грязно выругался.
– Эти ублюдки-мятежники погубят нас всех!
– Будем надеяться, что нет. – Тулл шарил взглядом позади своей когорты, рассматривая центурии в задней части колонны. Сумеет ли он удержать остатки легиона? Решение пришло моментально: – Восьмая, Девятая и Десятая когорты захотят уйти с другими, а не оставаться с нами. Лучший способ остановить гниль – идти к примипилу Двадцатого.
– Значит, мы уходим от ворот?
– Сделай это прямо сейчас. Держи людей в кулаке. Расскажи им, как мы собираемся перебить германских ублюдков. И жестко обрывай каждого, кто хотя бы намекнет на присоединение к мятежникам. Смотри, чтобы остальные центурионы делали то же самое. – И Тулл оставил Фенестелу исполнять его распоряжения.
Ему предстояло более важное дело.
Время шло; должно быть, минуло уже больше часа, Тулл не знал этого наверняка. Восьмая, Девятая и Десятая когорты Пятого присоединились к остальным солдатам своего легиона и вслед за легионерами Двадцать первого побрели по обширной болотистой пустоши, раскинувшейся за стенами лагеря. Благодаря вмешательству Тулла Двадцатый легион, остававшийся в стенах лагеря, сохранил порядок построения. Вместе с когортой Тулла Двадцатый ждал, когда Цецина, его свита и обоз последуют за сохранившим верность Первым легионом к Рейну. После этого должен был выступить Двадцатый, формируя арьергард. А мятежные Пятый и Двадцать первый пусть остаются там, где они находятся, приказал Цецина. «Они достаточно быстро придут в чувство, когда увидят, что мы уходим», – сказал он.
Решение было рискованное, но никто не мог предложить ничего лучше. Задерживаться и пытаться переубедить мятежных солдат было бы слишком опасно – германцы могли напасть в любой момент.
Тулл предложил, чтобы его когорта шла впереди Двадцатого легиона, и Цецина согласился. Слишком поздно центурион сообразил, что оказался в колонне позади обоза. Даже в обычных условиях это место считалось самым неприятным – приходилось вдыхать разнообразные ароматы и шагать по дерьму. Но в этот день солдатам его когорты предстояло еще и толкать повозки, если те застрянут в грязи.
«Если», – грустно подумал Тулл. Скорее не «если», а «когда». Колонна не успела пройти и полмили, как ее медленное, словно у улитки, продвижение полностью прекратилось. Тулл подбежал к последней повозке, телеге с низкими бортами, нагруженной разобранными стрелометами.
– Что происходит? – спросил он у возницы, крошечного старичка с редкими седыми волосами на голове.
– Повозки впереди остановились, господин, – подобострастно и вместе с тем лукаво ответил тот.
– Это я вижу, – ядовито заметил Тулл. – Почему они не двигаются? Потому что повозки перед ними стоят? – произнес он, упреждая пояснения седого.
– Полагаю, именно поэтому, господин. – Седой поудобнее устроился на своем сиденье, держа поводья в одной руке и ковыряя в носу указательным пальцем другой; казалось, ему совершенно неинтересно происходящее вокруг. – Именно поэтому.
Тулл почувствовал раздражение, но тут же решил, что отношение старика к действительности понятно и даже практично. Он не мог поехать, пока не двинется повозка перед ним. Тонкий, как тростинка, и старый, он даже помочь был не в силах, если колеса увязнут в грязи. Он и бежать не мог от германцев, не то что защищаться. Тулл предоставил вознице продолжить изыскания в носу, а сам двинулся по трясине вдоль повозок. Многие из них уже застряли в грязи.
Вскоре он понял, что дальше можно не ходить. Все, что было в обозе на колесах, окажется по ось в грязи. Потребуется его когорта и значительная часть легионеров из Двадцатого, чтобы откопать повозки, а это займет немало времени. «Даже если б мы захотели, то не смогли бы предоставить Арминию лучшей возможности для нападения, – горько подумал Тулл. – Не лучше ли было заняться восстановлением дороги? Он видел группы солдат из Двадцать первого и Пятого, бредущих по размокшей земле, и ругался не переставая. Если у Арминия хватит ума разделить свои силы и ударить одновременно и по обозу, и по дезорганизованным мятежникам…
«Будешь так думать, руки сами опустятся», – сказал себе Тулл и прибавил шагу, чтобы быстрее вернуться к своей когорте.
– Плохи дела? – Седой все так же сидел на своем месте, но раскопки в носу завершил. Теперь у него на коленях лежала устрашающего вида дубинка, конец которой был усажен устрашающими железными шипами.
– Да, довольно плохи, – ответил Тулл и кивнул на дубинку: – Собираешься драться?
– Моя жена на двадцать пять лет моложе меня. Она греет нашу постель в Ветере. – Седой подмигнул: – За это стоит драться, так ведь?
– Несомненно, – ответил центурион, удивленный и тронутый отвагой старика. – Я сейчас вернусь. Мы скоро выдернем твою телегу из грязи.
«УУУМММ! УУУМММ!»
– Ублюдки! – бросил Тулл, отходя от телеги и осматривая склон слева от себя в поисках противника. Вскоре он заметил фигуры среди деревьев. Германцы собирались по обе стороны обоза, и когорты не успевали перестроиться в боевой порядок. Бой будет неорганизованный и, значит, более жестокий, чем обычно. – Фенестела!
– Я здесь, центурион!
– Из четырех-пяти повозок как минимум одна уже увязла, – сказал Тулл. – Потребуются сотни людей, чтобы сдвинуть их.
– И все это придется делать, отражая атаки варваров, – заметил Фенестела, кривя губы. – О, Фортуна, чем мы разгневали тебя?
– Этой старой шлюхе не угодишь.
Покорный судьбе, опцион пожал плечами.
– Какие будут приказания?
– Три центурии слева от повозок и три вправо. Мы должны успеть прикрыть обоз до того, как ударят варвары. Это позволит легионерам из Двадцатого подойти и под нашей защитой выкапывать повозки.
– А если германцы нападут на Цецину?
Они молча посмотрели друг на друга. Тулл погрыз ноготь.
– Похоже, Арминий так и сделает, – ответил он, представив, как сотни германцев лавиной накатываются на правителя и его эскорт. – Собери центурию. И побыстрее.
– Этого будет достаточно?
– Если взять больше, мы не доберемся туда достаточно быстро.
Фенестела кивнул и убежал.
Начался мелкий дождь. Он быстро перерос в сильный сплошной ливень, под которым люди почти сразу промокли до нитки. Над головами грянул гром. Небо разорвали ослепительные вспышки молний. Барритус германцев грянул с новой силой, гораздо громче, чем прежде. Знакомая и оттого вдвойне неприятная сцена. Воины Арминия приближаются, подумал Тулл, и их будет очень много.
И драться предстоит не за обоз, а за собственные жизни.
Глава 33
– Бегом! – проревел Тулл. – Бегом, мать вашу!
Пизон был чуть позади своего командира и шевелил ногами изо всех сил. Вперед они двинулись только что – и сейчас бежали вдоль вереницы повозок к тому месту, где во главе колонны Двадцатого легиона должен был находиться Цецина. В сандалиях хлюпала жижа, перевязь ерзала и сползала с правого плеча, в опущенной левой руке Пизон тащил щит. И все же он не мог допустить, чтобы его центурион – как-никак старик – бежал быстрее его. И от своих товарищей, Вителлия и Метилия, бегущих впереди, он отставать не собирался. Еще три шеренги солдат – вся остальная центурия – месили ногами грязь слева от него. Нам надо держаться вместе, думал Пизон, как и шесть лет назад.
Струи дождя барабанили по шлему, почти оглушая его. В небе гремел гром, со всех сторон доносились пронзительные крики и дикий боевой напев германцев. Расслышать хоть одно слово Тулла или кого-то из центурионов было невозможно, если только его не орали тебе в ухо.
– Куда мы бежим? – завопил Пизон.
– Что? – крикнул Метилий, не оборачиваясь.
– Куда… мы… бежим? – повторил Пизон медленнее и громче.
Они продвигались вдоль длинного обоза, постоянно останавливаясь для отражения атак германцев. Копья метнули во время первого нападения, и с ними пришлось проститься. Пизон уложил трех вражеских воинов; болезненный кровоточащий порез на левой щеке напоминал о перерубленном в стычке германском копье. Вителлий при каждом удобном случае жаловался на сломанный нос, в первой же сшибке размозженный брошенной дубинкой варвара. Ни один из уже погибших пятерых легионеров не был его товарищем по палатке, за что Пизон благодарил богов.
Вопрос остался без ответа, и он прокричал его снова, бросив вызов давящему серому небу и ненавистному проливному дождю.
Вителлий ненадолго сбавил шаг.
– Я слышал, Тулл говорил, что Цецина в опасности. Вот туда мы, должно быть, и направляемся.
Пизон выругался и постарался держаться поближе к спине товарища.
Они не останавливались, чтобы перевести дух, прислонившись спиной к повозке, и не пытались извлечь телеги из грязи. Тулл уводил отряд от прикрытия, которым могли служить застрявшие повозки. Уж не лишился ли центурион разума, спрашивал себя Пизон. Неужели они должны спасать Цецину ценой собственной жизни?