«Делать нечего», – подумал Пизон, усилием воли подавляя печаль, и обвел глазами товарищей.
– Теллий уже переправился через Стикс. Это всего лишь место, где будут лежать его кости, чтобы звери не растащили их и варвары не надругались над ними.
Все согласно кивнули.
– Готовы? – спросил Пизон.
Они принялись мало-помалу травить веревки, опуская товарища в могилу. Мягкий всплеск – и ослабшие веревки дали знать, что тело достигло дна. Пизон понимал, что его друг умер, ушел, что Вителлий истек кровью у него на руках, – и все же вытащить измазанную жидкой грязью веревку оказалось самым трудным делом за всю его жизнь. Чувство было такое, будто он совершает страшное предательство. Поддавшись этому чувству, Пизон вытащил из кошеля золотой обруч и протянул его к могиле. Он снял дорогое украшение с шеи Вителлия, поскольку знал, что друг не обрадуется, если оно пропадет зря. Теперь Пизон не был уверен, что поступил правильно.
– Бросить его туда?
Все удивленно посмотрели на Пизона.
– У него была монетка, чтобы заплатить лодочнику, – сказал Метилий, помедлив.
– Он ему не пригодится, – заявил один из товарищей.
Все согласно закивали, и Пизон, помолчав, сказал:
– Я куплю Теллию надгробный камень, а нам – столько вина, что можно будет купаться. Можно и на шлюх потратиться, если вы не считаете, что это будет чересчур. Он ведь одобрил бы, как вы думаете?
– Насчет камня – да. Насчет остального – не уверен. Теллий крепко держался за свой кошель, – сказал Метилий с лукавой улыбкой. – И это значит, что нам следует продать его и как-нибудь потратить деньги. А стоны и причитания Теллия о том, что мы промотали его добро, будут долетать к нам и из преисподней.
Все засмеялись, и вопрос был решен. Пизон снова спрятал обруч.
Метилий знаком попросил принести лопаты и передал одну Пизону. Стараясь не думать, тот набрал горку земли на плоскую поверхность лопаты, подождал, пока товарищи не бросят несколько лопат в могилу, и только потом сделал то же самое. Мягкий удар обозначил падение. Пизон хотел заглянуть в могилу, но не смог бы вынести вида обернутого одеялом тела, которое скрывалось под комьями земли. Он набрал еще лопату. Грунт постепенно заполнял могилу.
Они работали в мрачном молчании, пока на месте, где упокоился Вителлий, не остался только прямоугольник свежей земли. Метилий и Пизон уплотнили его лопатами, а один из легионеров установил продолговатую деревянную табличку, которую изготовили сами. На ее лицевой стороне Пизон, используя добела раскаленный кончик кинжала, выжег имя и возраст Вителлия. Строчкой ниже он написал номер центурии, когорты и легиона.
Пизону казалось, что этого недостаточно, но места на табличке больше не было. Что еще хуже, через пару лет стихии уничтожат этот кусок дерева. Могила Вителлия затеряется навеки.
Такая судьба казалась жестокой.
Прошло три дня. Пизон совсем выбился из сил. Прекрасная погода, хорошая дорога под ногами и горячее желание поскорее добраться до Ветеры позволили армии покрыть двадцать пять или даже двадцать семь миль за этот день. Когорте Тулла выпала очередь трудиться на устройстве лагеря, а это означало два часа земляных работ по окончании изнурительного перехода. Теперь Пизон сидел с товарищами на одеялах у костра, сгорбившись, равнодушно глядя на огонь и ожидая, когда поспеет жидкая похлебка, заменявшая им ужин. Несмотря на долгий путь, нехватку пищи и отсутствие крова, день выдался хороший. Противника видно не было. Еще два-три перехода, и они, если верить тому, что говорят, достигнут моста через Рейн. Пизон чувствовал себя уверенней, хотя не переставал думать о Вителлии, который лежал, окоченевший и холодный, в своей одинокой могиле.
– Долго еще? – спросил Метилий, указывая подбородком на горшок, висевший над костром.
Пизон нагнулся над горшком и помешал содержимое. Потом снял пробу и добавил щепотку соли.
– Еще немного. Хорошую готовку не подгонишь, как говорила моя матушка.
– Послушный мальчик, – усмехнулся Метилий. – Давай поделим пожитки Теллия, пока ждем.
Разговоры у костра прекратились. Все наблюдали за Метилием, который разворачивал три одеяла. Они несли их по очереди весь день. В первом оказались ржавая кольчуга Вителлия и грязное вонючее белье, которое он носил под штанами. Во втором одеяле нашлись подшлемник и шлем, перевязь, пояс, фартук из кожаных лент с бляхами и видавший виды меч. Кухонные принадлежности и предметы ухода находились в третьем одеяле.
Каждая вещь напоминала Пизону о друге. Вот Вителлий облачается утром, жалуясь на вес своих доспехов, разговаривает с собой, стряпая над костром, или поправляет редеющие волосы старым двусторонним гребнем… Пизон посмотрел через плечо, почти ожидая увидеть Вителлия и услышать его гневные жалобы на то, что они бросили его проклятое снаряжение без присмотра.
Он ничего не услышал, и печаль снова охватила его.
Метилий положил свой шлем на одеяло и примерил шлем Вителлия, который был легче и современнее.
– Мне достаточно, – сказал он спокойным голосом.
Тоскующий Пизон поначалу не хотел принимать участия в дележке и смотрел, как товарищи по очереди меняют вещи из своего снаряжения на предметы, принадлежавшие Вителлию. Его складной нож и ложка были редкими вещицами и ушли первыми; потом забрали большой бронзовый котелок, в котором было удобно тушить мясо. Кто-то взял пояс и фартук, кто-то – лопаточку, ложечку для чистки ушей и пилку для ногтей.
– Твоя очередь, – сказал Метилий Пизону.
Тот нагнулся и сначала взял гребень Вителлия, который по какой-то непонятной причине больше прочих вещей напоминал ему о друге, а потом и его меч.
– Теллий собирался избавиться от него. Лезвие совсем износилось, – сказал Метилий.
– Рукоять совсем целая. Одним богам известно, как он мог позволить себе такую вещь, – возразил Пизон, поглаживая пальцами пожелтевшую слоновую кость и представляя Вителлия как живого. – Я могу заказать новый клинок. И вещь будет как новая.
– Теллию это понравилось бы, – согласился Метилий, и все закивали головами.
Некоторое время они сидели и смотрели на оставшиеся предметы, а потом с общего безмолвного согласия скатали одеяла и отложили в сторону. Эти вещи им не понадобятся; утром они останутся здесь, а солдаты пойдут дальше. Память о Вителлии будет жить в их сердцах и мыслях – и в тех предметах, которые они себе взяли.
Острая тоска, терзавшая Пизона с момента смерти друга, после дележки его наследства вдруг отступила. С удивлением чувствуя облегчение, он посматривал на товарищей и видел, что им тоже полегчало.
Вителлий ушел, но, как и Сакса и остальные, он никогда не будет забыт.
Глава 44
Лошадь Тулла потерялась вместе с обозом, и ему пришлось идти пешком от самого лагеря, возле которого они разгромили варваров Арминия. Ужасно болели колени, поясницу словно разламывало изнутри, но ничто не могло заставить его покинуть место во главе когорты. Сегодня Пятый легион шел в авангарде, и около часа назад Тулл вышел на покрытую щебнем дорогу. Это означало, что передовые когорты приближаются к первому мосту. Близилась Ветера, наступал конец мучениям. С восхода солнца они прошагали двадцать с чем-то миль, поэтому, по расчетам, могли достичь Рейна, а за ним – лагеря. Несмотря на тяжелый переход, совершенный натощак, солдаты почти не жаловались, а если и жаловались, то мало.
После одержанных побед моральный дух был высок и продолжал крепнуть день ото дня, по мере того как войска шли, не подвергаясь нападениям. Прошлым вечером разведчики донесли, что германцев нет на мили вокруг, и эта новость вызвала в лагере ликование. Представлялось вполне вероятным, что на этот год Арминий и его союзники отказались от продолжения войны. Сам Тулл чувствовал себя все уверенней, но оставался начеку. Они еще не дома.
Перед заключительным переходом он поговорил с центурионами когорты. Необходимо соблюдать дисциплину, каждый здоровый солдат должен быть готов к бою. Люди могут петь, но, пока они не ступят на западный берег, всем следует оставаться в боевой готовности. Тулл думал, что он, быть может, слишком осторожничал, учитывая открытую с обеих сторон местность и отсутствие противника, но лучше так, чем позволить Арминию еще раз застать их врасплох.
Вскоре показалось здание, в котором размещались часовые, охранявшие переправу через реку, и сердце Тулла радостно забилось.
– Теперь Арминий не сунется, братья. Мост показался!
Ему ответили громкие радостные крики легионеров. Даже Пизон, утративший веселость после гибели своего товарища, Вителлия, преобразился.
Центурион поймал себя на том, что широко улыбается. Они сделали свое дело. В этом году никто из его солдат больше не погибнет. Они еще не вернули орла его легиона, но в следующем году вернут. И тогда с Арминием будет произведен окончательный расчет.
Колонна подходила к мосту. Две центурии, охранявшие переправу, выстроились вдоль дороги и приветственно кричали возвращавшимся солдатам:
– Добро пожаловать, братья!
– Вы храбрецы, все до одного!
– Хвала богам!
Тулл отдал честь в ответ на приветствие их центурионов, которые выглядели немного смущенными. Как выяснилось позже, встревоженные часовые приняли подходивший легион за орду германцев и начали рубить мост топорами. Только вмешательство Агриппины, жены Германика, находящейся на последних днях беременности, удержало их от разрушения моста.
Несколько мгновений спустя Тулл с удовольствием увидел и саму Агриппину, стоявшую на подступах к мосту. Величественная, со спокойным лицом и мелодичным голосом, она была облачена в одежды, вытканные из лучшей шерсти. Красные кораллы, оправленные в золото, украшали ее шею и запястья, волосы были уложены по последней моде. Позади Агриппины стояли две служанки и несколько телохранителей. Она была олицетворением римской матроны и женщины из царствующего дома. Тулл подумал, что Агриппина поступила мудро, появившись здесь. Войску это понравится.