— Хорошо, — сказал Юрий. — Отправляю разведку, и сразу по их возвращении выдвигаемся.
Праздник намечался грандиозный.
Он проходил впервые с того времени, как покойный генерал Дудаев, повздорив с «анчарами», решил их просто выполоть, как случайный сорняк на поле битвы за независимость Чечни. Он так и сказал Али Ратаеву, и уже на следующий день начали уничтожать всех «анчаров», до которых смогли добраться.
Казалось, все кончено. Но Аллах смилостивился, и Джохара Дудаева накрыло ракетой в его логове. А новые лидеры Чечни были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на подранков.
Ну а потом стало слишком поздно.
И вот сегодня праздник. И на нем будет убита предательница.
Да, Артузову удалось вывернуться, избежать обвинений в собственной некомпетентности. Его приветствовали как воина, пришедшего из стана врага и сумевшего оставить там свой след.
Ника услышала свой приговор: в день праздника ее побьют камнями. В назидание другим.
Вопреки ожиданиям, ее не мучили, над ней не издевались. Просто заперли в очень холодную каменную нору под домом Ратаева. Эта тюрьма считалась самой надежной и страшной. Отсюда, как правило, выхода не было.
Нике было жаль, что ее решили держать не в зиндане. Она уже давно не видела неба, звезд. И снова — потолок над головой.
Ника вспомнила Ревякина. Милый следователь. Жаль, у нее не осталось времени, чтобы узнать его ближе.
Она усмехнулась в темноте: вот ведь какие мысли могут прийти в голову за три дня до смерти!
Когда некоторое время спустя ей в камеру принесли поднос с едой, она вначале подумала, что ей полагается привилегированное положение. Но, попробовав блюда, поняла — это несъедобно. Все было настолько пересолено, что зубы сводило. Умудриться съесть хоть что-то из этого и не выпить потом ведро воды.
Вот беда — ведра воды у нее тоже не было. Не было даже стакана, а в том чае, что ей предложили, было немало хинина или еще чего-то такого же горького. Ника поняла: все будет еще хуже, чем она думала.
Она улеглась на охапку соломы — хотя бы в этом тюремщики проявили снисхождение. Ника беспокоилась, как бы не получить воспаление легких. Хотя чего беспокоиться? Она все равно послезавтра умрет.
Послезавтра. Как мало! И как много! Мало потому, что душа просит, умоляет, чтобы все это было не по-настоящему, как была ненастоящей ее сочинская эпопея. Потому что умирать в двадцать шесть — несправедливо и больно.
Но кто в этом мире слышал о справедливости?
Ника дрожала от холода. Сквозь жиденькое соломенное ложе к ней под одежду заползали скользкие и противные щупальца стужи. Как пережить это, как протянуть три дня и не умереть уже здесь?
Как она ни старалась, мысли сворачивали только на смерть. Ника всхлипнула, немного поплакала, а потом сама не заметила, как заснула. Вымотанный, измученный организм взял свое. Ему тоже требовались силы — физические, а не душевные.
Ника спала, свернувшись в калачик.
Утром восемнадцатого августа пришла разведка. Аул удвоился в населении, сообщила она. Народу там столько, что не продохнуть. Такое ощущение, что пришли все «анчары» со всего Кавказа.
Атаман ответил, что сегодня у них «круглая дата».
Один из командиров взводов роты Терпухина заметил:
— У них, глядишь, одинаковым будет и день рождения, и день смерти. Просто любо-дорого!
Эти слова вызвали злой смех у всех, кто их слышал.
Итак, наступило время выдвижения. Предстоял марш-бросок по горной тропе — тридцать километров. Завтра утром рота будет на позиции, а ночью начнет штурм. Терпухин прикинул, что двигаться всем вместе не стоит. Вызвав к себе командиров взводов, он наметил каждому свой маршрут движения. Таким образом, к моменту выхода к цели каждый взвод будет находиться именно на своей линии атаки.
Сам Атаман с наиболее опытными и обстрелянными бойцами намеревался совершить тайный прорыв внутрь цитадели.
Взвод за взводом уходил прочь от базы. Терпухин попрощался с куратором, попросил в случае чего не жалеть огня.
— Не было такого приказа, — отрезал куратор.
— Ничего, мы тоже кой-чего можем, — ответил Атаман.
Взвод был уже примерно в пяти километрах от аула. Вечерело.
Атаман взглянул на часы и решил, что можно разрешить себе и бойцам минут пятнадцать привала.
— Взвод! Стоять! Пятнадцать минут на перекур и естественные надобности!
Бойцы рассыпались в некотором радиусе, задымились сигареты.
Атаман вышел на обрыв над дорогой, взял бинокль, осмотрелся, не попадется ли чего интересного.
Интересное попалось! По дороге к аулу шел капитан Ревякин.
Атаман тихонько свистнул своим. Подошли трое бойцов. Он показал им на одинокую фигуру:
— Так, слушай команду. Вот этого пешехода взять и доставить сюда. Живым и невредимым.
Бойцы исчезли. Юрий снова уставился в бинокль.
Как он и ожидал, для Ревякина появление рядом троих в камуфляже стало неожиданностью. Но потом следователь повел себя вполне браво. Он взял наперевес свой посох и так лихо им замахал, что Терпухин испугался, как бы бойцы в ответ не причинили ему серьезного вреда.
Ничего, обошлось. Спецназовцы скрутили его через несколько секунд отчаянной возни. А еще через минут пять Сергей стоял перед Атаманом.
— Юрка? Это ты?
— Нет, это мой брат-близнец Павсикакий, потерянный в младенчестве. Родители очень любили индийское кино, вот и потеряли братика, чтоб потом был шанс на романтическую встречу.
Ревякин несколько секунд хлопал глазами, а потом расхохотался. Юрий хмыкнул:
— Тихо, пацан! Скажи на милость, ты тут что делаешь?
— А вы? — ощетинился Ревякин.
— Мы сюда пришли немножко убивать людей, — ответил Атаман.
— Я тоже — убивать.
— Да ну? — погладил усы Терпухин. — А ты сможешь?
Сергей промолчал.
— Ладно, я тебя не хотел обидеть, — сказал Юрий. — Пошли, по дороге расскажешь.
Ревякин рассказывал. Атаман, не перебивая, слушал его, а потом сказал:
— Понятно. Ты правильный человек, пацан. Только так и надо: за того, кто тебе дорог, хоть на тот свет и обратно! Только ты вперед особо не лезь. Тут ведь специфика другая, тут постоянно что-то летает, и в самых неожиданных направлениях. Я не хочу, чтобы твоя Ника, если она вправду здесь, нашла тебя с отстреленной головой.
— Я отсиживаться в тылу не буду!
— Я и не заставляю! Ты из СВД стрелял?
— Нет, но думаю, что получится.
— Мы попросим бойца Коренева дать тебе снайперскую винтовку. И стреляй сколько душе угодно, только не своих. Понятно?
— Да.
— Вот и ладно. А как у нас там чуть потише будет — придешь поможешь. Ну, я твою гордость не ущемил?
— Нет.
Перед ними открылся аул. Отсюда, с расстояния метров восемьсот, он казался декорациями к фантастическому фильму вроде «Звездных войн».
— Так, внимание! — скомандовал Юрий. — У них есть караулы. Нужно двигаться осторожно, при обнаружении снимать часовых без шума. Выполнять!
Движение замедлилось до предела. А между тем неуклонно приближалось время «Ч». До него оставалось два часа.
Караул засел под кривой ивой. Трое чеченцев и один русский. Им явно казалось, что в такой день враг не нагрянет.
Ревякин, видевший это, так и не понял, как же все произошло. Только что сидели люди, и вдруг — невнятное движение, несколько криков. И все. Взвод движется дальше, а позади остаются трупы.
Проникать в аул решили с наименее освещенной стороны. Терпухин отвел Ревякина к подходящему валуну.
— Вот. Твоя первая позиция. Потом будешь менять. Только очень аккуратно. Помни — не засиживайся долго на одном месте, чтоб тебя в ответ не сняли.
— Да ладно, Юра, ты меня сразу всему не научишь. Я буду осторожен.
— Верю на слово! Еще одно: стрелять только через сорок минут — не раньше! Нарушишь приказ — расстреляю.
Взвод, рассыпавшись, сливаясь с темнотой, двинулся к стене аула.
Ревякин приник к окуляру прицела. Аул прыгнул ему навстречу, стали видны люди, расхаживающие по улицам. Лица их были веселыми и беззаботными. Трудно поверить, что подавляющее большинство из них — хладнокровные убийцы.
Между тем Терпухин с бойцами оказался под стеной. Точнее, с их стороны она была очень крутым валом. Теоретически на нее можно было залезть. Но Юрий был уверен — на склоне есть какие-нибудь ловушки. Чтобы их избежать, следовало прибегнуть к хитрости.
Взвод залег перед самым гребнем. Было заметно, что бдительность часовых оставляет желать лучшего, но все равно — их там немало. Значит, надо подождать, пока начнут атаку остальные.
Ревякин продолжал шарить по аулу прицелом. Он надеялся, что сможет увидеть Нику. Но вместо этого увидел Артузова, неторопливо идущего куда-то. На нем был черный тюрбан, камуфляж, на поясе — кобура с пистолетом. Ревякин почувствовал, что его палец на курке зачесался. Но нарушить приказ Сергей не мог себе позволить. В конце концов, Терпухин его спас.
И вдруг он увидел Нику. Она шла за Артузовым на веревке. Спокойная, безучастная, в той же одежде, в которой убегала от него. Руки связаны за спиной, ноги стреножены. Боятся, твари!
Ревякин снова прицелился в Артузова, но стрелять не торопился. Ее не собираются убивать прямо сейчас. Значит, он тоже прибережет выстрел.
Между тем на площади образовалось живое кольцо. В его середину направили луч прожектора. Заревели мегафоны. Народ стал подтягиваться к кругу.
В его середину вытолкнули Нику. Она едва не потеряла равновесие, но выпрямилась. Ревякин просто задохнулся от избытка чувств.
Следом выступил Артузов. Он что-то говорил, народ шумел, Ревякин видел в прицеле злые, ненавидящие лица. Он понял, что сейчас Нику будут казнить. И твердо решил: что бы там ни говорил Терпухин, он будет стрелять, как только поймет, что Нике угрожает опасность.
Когда Артузов сказал все, что хотел, в круг вышел благообразный старик. Он подошел к Нике, стал ей что-то говорить. Ревякин не знал, что перед ним сам Али Ратаев.