ень сильно не поздоровилось бы. Надеяться на встречу, правда, не приходилось. И все-таки он был где-то рядом, он… и принцесса Май. Доркин пожалел на секунду, что нет с ним Де Вайле. Уж та не стала бы сидеть в кабинете!..
Он шел весьма целеустремленно, обшаривая цепким взглядом лица прохожих и заглядывая во все закоулки, хотя и не знал, кого или что надеется отыскать. Однако улицы были полны народу в этот чудесный вечер, и очень скоро от обилия лиц у Баламута закружилась голова, и целеустремленность его начала понемногу рассеиваться. Люди вокруг никуда не спешили, просто прогуливались, и в самой атмосфере, казалось, витал дух праздности и расслабленности. Постепенно королевский шут замедлил шаги, подпав незаметно под настроение толпы, и при виде многочисленных ярких баночек с питьем в руках у прохожих сам ощутил немалую жажду.
За утолением ее дело не стало. Баламут без труда нашел то, что ему было нужно, – кабачок на перекрестке, под открытым небом, что позволяло, утоляя жажду, обозревать окрестности. Разглядывая бутылки за спиной кабатчика, он приметил такую же золотисто-коричневую жидкость, какой поил его нынче колдун, заказал именно ее и не ошибся. Жидкость называлась коньяк, и хотя качеством оказалась похуже, чем колдунова, все ж таки была очень недурна. Он устроился со своим стаканчиком так, чтобы видеть все четыре направления улиц, вздохнул, глотнул и позволил себе наконец слегка расслабиться.
Где-то неподалеку играли и пели невидимые музыканты – одно из повседневных чудес этого мира. Голоса и музыка звучали тихо и неразборчиво, успокаивая и убаюкивая, как и вся атмосфера этого вечера. И уж с этой стороны королевский шут не ожидал никакого подвоха. Он только начал получать истинное удовольствие от своего времяпрепровождения, когда музыканты умолкли и после небольшой паузы вдруг раздался молодой и приятный голос, который с полусерьезною, полунасмешливой интонацией запел что-то о жизни и о соловье, которого он призывал лететь над бездной и рассказать его любезной, что он еще жив… И в сердце Баламута, в существовании которого он полусерьезно-полунасмешливо сомневался, словно вонзился кинжал.
Он забыл обо всем, и перед внутренним взором его предстала принцесса Май. Он забыл и о своем возрасте, и о разнице в их положении, чего не позволял себе никогда. Сейчас это почему-то не имело значения. Невозможное не то что показалось возможным, но преобразилось и явилось ему в совершенно ином виде. В некоем совершенно ином мире он не был самим собой – Баламутом Доркином, королевским шутом, а был юным красавцем-бродягой, и принцесса Май была вовсе не принцессой, а простой девчонкой, его девчонкой, которая ждала, а может, и не ждала его, поскольку дело было совсем не в этом. Молодой бродяга этот мог на что-то надеяться… проклятая песня!
И Баламут вскочил с места, не в силах выносить эту сладкую муку, и пошел куда глаза глядят, не выбирая направления. А песня неслась за ним по пятам…
Он не знал, сколько времени шел, против воли повторяя и повторяя: «Пой, мой соловей…» Но сердце в какой-то момент вдруг дернулось – раз и другой – и как будто провалилось в желудок. Доркин замер на месте, прижав руку к груди, и ощутил мгновенно выступивший на лбу холодный пот.
Шедшая навстречу полная дама преклонных лет замедлила шаги и остановилась.
– Вам нехорошо? – участливо обратилась она к Баламуту.
– Нет, нет, – пробормотал он, отмахиваясь от нее свободной рукой, а другой продолжая придерживать сердце, которое вздумало теперь прыгать с места на место. – Проходите, пожалуйста!
Дама пожала плечами и удалилась, пару раз еще оглянувшись на странного незнакомца.
Заданный же ею вопрос напомнил наконец Доркину о предостережениях Босоногого колдуна.
– Кажется, мне и впрямь нехорошо, – пробормотал он себе под нос и, морщась, огляделся по сторонам.
Он находился на узкой тихой улочке, осененной пышными деревьями. Странный сердечный приступ остановил его возле высокого шестиэтажного дома, сложенного из серого камня, и при взгляде на этот дом Баламута слегка затошнило.
– Тамрот, – тихо сказал он, превозмогая неприятные ощущения. – Фатум мобиле, кианос, аэр.
В глазах у него немедленно потемнело. В ушах раздался шум, а сердце устроило такую свистопляску, что подогнулись колени. И чувствуя, что вот-вот упадет, Доркин инстинктивно схватился за шнурок на шее и сдернул с себя выданный колдуном оберег.
В ту же секунду он полностью пришел в себя, и все болезненные ощущения прекратились. Он снова твердо стоял на ногах и смотрел на мир ясным взором. Сердце мирно тукало в левой половине грудной клетки, как ему и полагалось.
– Ага, – удовлетворенно сказал Доркин, зажал оберег в кулаке и еще раз, сощурясь, оглядел дом из серого камня.
Дом был как дом, выглядел внушительно и солидно и приступов тошноты больше не вызывал. Парадная дверь его была закрыта на кодовый замок, но Баламуту повезло. Как раз сейчас она распахнулась, из дома вышла женщина, и Доркин не задумываясь воспользовался моментом, чтобы войти.
Едва он очутился в подъезде, рука, сжимавшая янтарный камушек, зачесалась, и королевскому шуту почудился голос Босоногого колдуна: «Домой, Баламут, немедленно домой!»
– Ага, сейчас, – проворчал он, осматриваясь.
Он увидел старинный лепной камин, давно, по-видимому, бездействующий. Это было то что надо. Присев на корточки, Баламут сунул оберег в дальний угол и прикрыл его куском обвалившейся штукатурки. После чего выпрямился, отряхнул руки и легким сторожким шагом двинулся вверх по лестнице. Никакие мысли о колдуне его более не волновали.
Где-то здесь, совсем рядом, была принцесса и был Тамрот. Все, что нужно, чтобы в случае удачи немедленно вернуться в Данелойн. На мгновение он пожалел, что нет у него под рукою отряда королевских солдат – они справились бы с обыском дома за считанные минуты. Но нет, так нет. Придется самому.
Остановившись на площадке бельэтажа, он замурлыкал себе под нос замечательную песенку, которая так удачно привела его в нужное место. Под каким бы предлогом позвонить в первую квартиру?
Предлога, однако, Доркин отыскать не успел. Он мог бы поклясться, что ни внизу, у входа в подъезд, ни вверху, на ступеньках, ведущих на второй этаж, не было ни души. Лестницы пусты, в подъезде тишина. Тем не менее чем-то тяжелым по затылку его все-таки огрели. И сознание он потерял самым натуральным образом.
Когда же через неопределенное время сознание к нему вернулось, королевский шут чувствовал себя настолько скверно, что решил временно не открывать глаз, а лучше притвориться вовсе мертвым. Тем более, что рядом неоспоримо ощущалось чье-то присутствие – тяжелое дыхание, шаги, непонятная возня. Он лежал лицом вверх на чем-то твердом, предположительно на каменном полу, и не было такого места во всем его теле, которое не болело бы.
Чья-то рука – а может, и нога – грубым движением перекатила его голову, развернув лицом в другую сторону. И он услышал незнакомый, очень мягкий, вкрадчиво-бархатный голос:
– Айр… один из тех. Почти добрался, упрямая сволочь!
Босоногий старец опоздал совсем чуть-чуть – тот же удар невидимой силы, что лишил сознания Баламута, отшвырнул самого колдуна на другую сторону узкой улицы, едва он успел взяться за ручку двери, ведущей в роковой подъезд. Там он и остался стоять, с трудом переводя дыхание и не спуская глаз с проклятого дома серого камня, где остался его безрассудный гость из Данелойна, к которому он успел уже не на шутку привязаться.
Войти в этот дом Босоногий колдун не мог. Любой прохожий мог, а он – нет. Впору было затопать ногами и разразиться проклятьями. Но Аркадий Степанович не стал делать ни того, ни другого. Он сверлил дом взглядом, как будто стараясь получше его запомнить, хотя в этом не было никакого смысла. Уже завтра, если не сегодня, таинственный маг, обладавший нечеловеческой темной силой, мог перенести свое убежище в любой другой конец города. И все, чего хотел бы сейчас Аркадий Степанович, – это проникнуть взглядом за непроницаемую завесу, чтобы увидеть лицо своего врага. Кто, каким образом… откуда взялась эдакая напасть в городе, где Босоногий колдун прожил последние лет сто пятьдесят своей жизни, где у него были друзья и коллеги, и почему об этом никто не знал? И мало того, что эта нечисть устроила себе здесь пристанище, она еще захватила людей, один из которых стал дорог его сердцу… Босоногий колдун заскрипел зубами.
Хватит терять время. Нужно найти способ прорваться сквозь эту завесу и вытащить всех троих. Если они еще живы, конечно. Вряд ли черный маг похитил принцессу, чтобы убить ее, но вот остальные… Хуже всего была полная неизвестность относительно его планов. Аркадий Степанович был абсолютно убежден в нечеловеческой природе врага, и это-то и сбивало с толку. О чем вообще может думать подобное существо?
Он бросил последний взгляд на зачарованное здание и поспешил прочь. Его ждала работа. И дело это стало отныне делом его чести. Он был обязан не только вернуть домой принцессу айров, не только попытаться спасти Баламута и Овечкина, но и очистить свой город от непрошеного гостя.
К утру у Аркадия Степановича воспалились глаза, и ум заехал за разум. Старец сидел перед магическою картой, чувствуя, что вышел за пределы собственных сил и разумения, – в результате его титанических усилий черное облако обрело наконец привязку к местности и… разделилось. Часть его по-прежнему покрывала уже известный дом на Петроградской стороне, а вторая часть непостижимым образом материализовалась на Моховой улице. В чистейшем, проверенном-перепроверенном месте, в двух шагах от любимого и постоянного обиталища Босоногого колдуна…
Глава 10
До границы с Дамором оставалась еще половина пути, когда провидец Гиб Гэлах с хриплым стоном припал вдруг головою к гриве своего коня. Подъехав поближе, Де Вайле увидела, что старик находится в полуобморочном состоянии. Она покачала головой. Король Фенвик не рассчитал сил своего посланца… куда ему в столь преклонном возрасте скакать без сна и отдыха!