ованные лица и поспешно расступились, уступая место. Приникнув к окну, принцесса Маэлиналь увидела медленно движущегося белого всадника, ожидающего ответа на свой вызов. Поодаль от него, на краю предназначенного для ристалища поля, стояли еще два человека. Но всмотрелась ли она в их лица и узнала ли своего верного друга Баламута, вырвавшегося таки из заточения, осталось неизвестным, ибо она не проронила ни звука…
Маколей готовился уже протрубить в третий раз, когда услышал пронзительный свист и предостерегающий крик Босоногого колдуна. Он отвел руку и успел увидеть головокружительный прыжок Баламута – весьма странный прыжок, с резким замедлением падения в метре от земли, – и, не зная, друг это или враг, схватился за меч.
Босоногий колдун кинулся было навстречу Доркину, но, спохватившись, остановился и поднял руки в магическом жесте, защищая королевского шута от могущего последовать в спину удара.
– Это свой, Никса, – задыхаясь от напряжения, бросил он молодому королю. – Погодите трубить!
Баламут Доркин принялся кричать еще на бегу:
– Колдун, поворачивай назад! Назад… останови этого самоубийцу!
Аркадий Степанович все-таки пробежал несколько шагов, приобнял его на мгновение, но тут же, схватив за руку, оттащил в сторону с пути белого коня.
– Поздно, пожалуй, – сердито сказал он. – Что случилось?
Смотрел он при этом мимо Баламута, в сторону крепости Хораса, и Никса Маколей смотрел туда же. Баламут оглянулся.
Черная кованая решетка, закрывавшая арку проезда в центре здания, медленно расходилась.
– Нельзя ему драться, колдун! – отчаянно выкрикнул Доркин. – Хорас победит… выслушай же меня! Он – из мира голодных духов и собирается вселиться в человеческое тело… в его тело! – Он ткнул рукою в сторону Маколея. – И у него есть камень стау!
Баламут добился своего – босоногий старец, позабыв о раздвигающейся решетке, повернулся к нему.
– Камень стау! – выдохнул он. – Господи, спаси и помилуй!
Все краски сбежали с его лица, и он бросил испуганный взгляд на Никсу Маколея. Тот, словно не слыша ничего, по-прежнему не отводил глаз от ворот.
– Никса!
– Поздно, – лаконично ответил молодой король и крепче сжал рукоять меча.
– Следи за его свободной рукой! – крикнул старец. – Ты понял – за свободной рукой! Не давай ему ничего бросить в тебя! Не думай о его рогах… пропади все пропадом… следи за рукой!
– Я понял.
И Маколей, сжав губы, двинул коня вперед. Босоногий колдун и Доркин уставились на ворота.
Из-под арки медленно выехал всадник в черных латах, на черном коне. Нагрудную пластину его панциря украшало нанесенное белой фосфоресцирующей краской изображение смерти с косою – изображение мастерское, невольно притягивающее взгляд.
Босоногий колдун сплюнул и отвернулся.
– Я же говорил, – с тоскою и отвращением сказал он. – Любитель театральных эффектов…
Глава 21
Будь Хорас обычным человеком, отнюдь не уверенным в исходе боя, его, пожалуй, могло бы смутить ставшее вдруг совершенно безмятежным выражение лица молодого короля. На губах Никсы Маколея заиграла даже беззаботная улыбка, словно он выехал всего лишь поразмяться в дружеском поединке. И под улыбкою этой, в сдержанности его движений, в искрящихся весельем глазах таилась такая угроза, что насторожился бы всякий, даже очень уверенный в себе человек.
Но Хорас обычным человеком не был, в оценке сил своего противника не нуждался, и потому ничто его не насторожило. Тем неожиданней явилось для него нападение, ибо Маколей вдруг резко пришпорил своего коня и бросился вперед, презрев все вступительные церемониалы битвы. И улыбка молодого короля стала страшной, когда с первых же секунд обнаружилось, что кем бы там ни был Хорас – духом или не духом, – но мечом по сравнению с Никсой он владеет неважно. Будь он обычным человеком, с ним было бы кончено в полминуты.
Меч Маколея был, казалось, повсюду вокруг него, обратившись в сверкающий вихрь. Автоматически начав защищаться и отступая, Хорас сразу же пропустил несколько страшных ударов, которые, впрочем, не причинили ему ни малейшего вреда, разрубив только латы и беспрепятственно пройдя сквозь нематериальную плоть. В числе их был и удар по голове, смявший вороненый шлем, магический удар, которого должен был дожидаться Босоногий колдун.
Однако и Аркадия Степановича стремительная атака молодого короля захватила врасплох, и он замешкался в удивлении, ибо давненько не видывал ничего подобного на своем долгом веку. Перед ним был истинный мастер меча, владеющий не только сложнейшими приемами этого искусства, но и умеющий вводить себя перед боем в то единственное состояние духа, которое безотказно дарует победу. Только равный мастер мог бы устоять перед ним… или бессмертный.
Баламут Доркин попросту застыл в восхищении, позабыв обо всем напрочь при виде столь великолепного зрелища. Каждое движение Маколея было настолько прекрасным в своей точности, словно рука его и меч были единым целым, и даже конь под ним следовал ритму и грации наносимых ударов, слившись со своим всадником и его оружием в одно немыслимое существо. И только когда Баламут начал неистово орать, приветствуя каждый выпад короля, Босоногий колдун очнулся и вспомнил о собственной роли в этом трагическом спектакле, обреченном на провал. Он увидел вмятину на шлеме Хораса – глубина ее явственно свидетельствовала о нечеловеческой сущности владельца, ибо человек ударом такой силы был бы сразу сметен с коня, – и, обругав себя, полностью сосредоточился на ожидании следующего удара.
Казалось, у Хораса не было ни единого шанса – ни убить Маколея, ни бросить в него камень стау. То есть бросить-то камень он, конечно, мог, но вот попасть… Демону потребовалось некоторое время, чтобы понять это. И тут же следом он понял, что Никса знает о камне стау. Со своею по-прежнему пугающе-безмятежной улыбкой Маколей стерег его левую руку, и ясно было, что при первой же попытке броска камень улетит, отбитый мечом, в неизвестном направлении. Но Маколей не просто стерег его руку. Хорас, опомнившись от первоначального ошеломления, обнаружил, что тот попеременно целит ему то в голову, то в левый кулак, пытаясь выбить камень, раз уж отрубить руку невозможно. Оставалось только парировать удары, поскольку о нападении нечего было и думать. Позволить себе такую роскошь, как убить Маколея, Хорас не мог, и молодой король знал это, а промахнуться, бросая камень, было слишком рискованно. Но на стороне Хораса было время… рано или поздно смертный должен устать. И тогда… Подумав об этом, демон усмехнулся и позволил себе слегка расслабиться.
И тут же получил удар в голову, показавший ему, что расслабляться не следует. Ибо в самый момент прикосновения меча к шлему Хорас ощутил магическое воздействие и понял, зачем король тратит силы на эти заведомо бессмысленные попытки. Продолжая защищаться, он быстрым взглядом окинул окрестности поля и без труда определил источник воздействия – хилый старичок с седою бородой, стоявший на краю площади, был магом. И заклинания его были довольно сильны. Они не могли остановить Хораса, но ослабить могли. И ему пришлось начать защищаться всерьез.
Вскоре после этого Аркадий Степанович, убедившись, что заклинания его на Хораса почти не действуют, обнаружил новую беду. Демон начал применять контр-заклинания, направленные на Маколея и предназначенные для того, чтобы сковать движения молодого короля. Уже и конь под Никсою споткнулся несколько раз… Босоногий колдун немедленно бросил все свои силы на защиту Маколея от вражеских чар.
Видимо, именно это и переполнило чашу. Небо давно уже потемнело над сражающимися, воздух сгустился и потрескивал слабыми электрическими разрядами, на что, впрочем, никто не обращал внимания, кроме Босоногого колдуна. Но тут мощный взрыв потряс землю под ногами, вокруг обоих всадников полыхнуло ослепительное сияние, сопровождавшееся страшным грохотом и заставившее зажмуриться всех зрителей. Аркадий Степанович, не слышный в этом грохоте, вскрикнул от ужаса. Ибо то взорвались, не выдержав напряжения противостояния, оба талисмана – Грамель и Тамрот. Силой взрыва всадников сбросило с коней и разметало в разные стороны. И на какое-то мгновение свет дня сменился кромешной мглою…
Когда тьма рассеялась, Хорас и Никса были уже на ногах и озирались в поисках друг друга. Но дух легче перенес внезапное потрясение, чем человек из плоти и крови. И прежде чем молодой король нашел глазами своего врага, тот уже метнул камень стау, роковой камень, долженствующий разлучить его душу с телом.
Босоногий колдун закричал в голос и кинулся вперед, простирая руки в защищающем жесте. Но Маколей и сам все-таки успел. Сверкнул клинок его меча, камень отлетел в сторону, и Никса бросился к нему. Хорас только зловеще оскалился, а Босоногий колдун снова отчаянно закричал:
– Не трогай! Не прикасайся к нему!
Никса, опомнившись, отдернул руку от камня, как от ядовитой змеи, и резко выпрямился. Лицо его было мертвенно-бледным, и кровь выступала между звеньями разорванной на груди кольчуги.
Хорас, лишившийся всех своих лат, разлетевшихся при взрыве талисмана, ухмыляясь, медленно приближался к нему, поигрывая мечом. Никса ответил ему все еще безмятежной улыбкой и поднял свое оружие.
Клинки, скрестившись, зазвенели.
– Как жаль, что ты ранен! – участливо сказал Хорас под этот звон.
Дыхание демона было совершенно ровным, голос звучал спокойно, как у неторопливо прогуливающегося человека. Никсе пришлось приложить немалое усилие, чтобы ответить столь же ровно.
– Не сожалей – тебе не придется ухаживать за мною.
Хорас насмешливо поднял брови.
– Ты так уверен в этом?
Он без труда отвел очередной выпад, направленный в голову, и сделал шаг вперед. Маколей перехватил свой клинок второй рукою за лезвие и с силой отбросил Хораса обратно.
– Живым ты меня не получишь, – сказал он с ослепительной улыбкой, ничем не выдавая своей усталости.