И чтобы не расплакаться в конце концов, Фируза решительно встряхнула головой и обратилась к Овечкину:
– Давно хотела спросить вас, Михаил Анатольевич, да все не было подходящего случая – каким образом вы оказались замешаны во всю эту историю? И как к вам попал Тамрот-Поворачиватель?
Овечкин поднял на нее отсутствующий, непонимающий взгляд и, осознав, о чем она спрашивает, смущенно закашлялся. Меньше всего на свете он ожидал такого вопроса и меньше всего на свете собирался сейчас вспоминать о своем прошлом. Он покачал было головой, но глаза у Фирузы были такие ясные, такие наивные и такие ожидающие, что Михаил Анатольевич заколебался.
– Скучная это история, – он снова откашлялся. – Я и сам-то человек скучный…
Фируза недоверчиво прищурилась. И Михаил Анатольевич неожиданно почувствовал, что, кажется, впервые может наконец заговорить о том, что случилось с ним в достопамятный день после похорон матери. Таким далеким показалось ему все это – явление домового, побег из дому – словно происходило вовсе не с ним, Овечкиным, а с каким-то другим человеком. Он с удивлением прислушался к себе – да, в самом деле…
– Началось все со смерти матери, – начал он осторожно. И вдруг вспомнил свою матушку – как живая, предстала она перед ним, и лишь сейчас, спустя столько времени, Михаил Анатольевич действительно увидел ее как живого человека, вспомнил ее доброту, терпеливость, осознал собственное равнодушие к ней и ощутил горечь утраты… Он невольно умолк. Помолчал некоторое время, собрался с силами и продолжил свой рассказ.
Удивительным было состояние Овечкина, пока он говорил, – он как будто переживал все заново, но совершенно по-другому, и даже недоумевал немножко. Неужели это он когда-то так боялся и подозревал себя самого в сумасшествии? Неужели он до такой степени изменился? Когда только успел?..
Фируза слушала его, по-прежнему недоверчиво щуря глаза. И улыбалась. И Михаил Анатольевич обнаружил, что тоже в состоянии улыбаться, рассказывая о том, что еще совсем недавно и вспоминать-то не хотел, как самый ужасный ужас своей жизни…
Но только он приступил к описанию волшебного кубика, найденного под скамейкой в Таврическом саду, как в тишине комнаты кто-то вдруг звонко чихнул, и вслед за тем тоненький голосок отчетливо произнес:
– Вот заливает-то, а!
Овечкин и Фируза вздрогнули, посмотрели друг на друга, а затем огляделись по сторонам. Никого не было в комнате, кроме них, но тот же голосок зазвучал снова:
– Не слушай его, красавица! Уж нам-то известно, что такого вруна еще поискать! Колдун он, колдун! Не знаю, как это некоторые ему верят…
И огонь в камине неожиданно загудел и располыхался вовсю. Фируза ахнула, а Михаил Анатольевич вытаращил глаза – в пламени, откуда ни возьмись, заплясал его старый знакомец, Пэк. Глаза саламандры горели ярче огня, а пасть была оскалена в зловещем подобии улыбки.
– Ну, здравствуйте, – сказал Пэк и чихнул еще раз.
Фируза взвизгнула, вскочила на ноги и попятилась, но наткнулась на кого-то позади себя, отчего едва не упала и завизжала еще громче. Этот кто-то подхватил ее, и, повернувшись, обалдевший Михаил Анатольевич увидел перед собою еще и Ловчего. На всякий случай он тоже поспешно поднялся на ноги, не зная, чего ожидать от незваных гостей, ибо хорошо помнил, как они разозлились на него тогда, в лесу, из-за своей дурацкой игры.
– Приветствую тебя, Овечкин, – сухо сказал Ловчий.
Он аккуратно опустил Фирузу обратно на стул и откинул капюшон своего брезентового плаща, обнажив кудлатую голову с туманным подобием лица. Испуганная девушка вскочила снова и бросилась к Овечкину, ища защиты у него за спиною.
– Не бойтесь, – сказал ей Михаил Анатольевич, не испытывая, впрочем, особой уверенности в том, что бояться действительно нечего. – Это друзья. Я не успел о них рассказать. Здравствуйте! – добавил он, обращаясь к гостям.
– Интересные у вас друзья, – дрогнувшим голосом сказала Фируза. И миф о ничтожности Овечкина развеялся с этой минуты в ее глазах окончательно.
– Не такие уж мы ему друзья! – сердито прокричал Пэк, раскачиваясь в огне. – Но мы не тронем его, красавица, не бойся, а уж тебя-то не тронем тем более. Не стой столбом, колдун, и закрой рот. Нас прислали помочь тебе, поэтому забудем старые споры!
– Отец Григорий! – догадался Овечкин и просиял. – Это он вас прислал?
– Кто же еще, – буркнул Ловчий, подтягивая к себе свободный стул и усаживаясь поближе к огню. – Ну и сырость тут у вас! Садись, колдун, поговорить надо. Разговор у нас будет совсем непростой…
– Прознал отец Григорий про твою беду, – начал он, когда все расселись, но его тут же перебил Пэк.
– Я, по правде сказать, не понимаю, чего ради он принимает такое участие в некоторых захудалых волшебниках, – пропищала саламандра. – Но принимает, и более того, заставляет принимать других…
– Помолчи, – сказал призрачный охотник. – Никто тебя не заставлял. Носи ты одежду, так я бы сказал, что ты чуть из штанов не выпрыгнул от радости, когда тебе предложили прогуляться.
– Да уж, тоска смертная – день и ночь сидеть на посту, – скривился Пэк. – Ладно, молчу. Однако должен заметить, что для прогулок я предпочел бы другое место. Только ради отшельника… Молчу, молчу.
Михаил Анатольевич невольно улыбнулся. Фируза, испуг которой сменился любопытством, притихла и жадно разглядывала удивительных гостей.
– Отцу Григорию ведомо многое, что сокрыто от других смертных, – продолжил Ловчий. – И он велел передать тебе, Овечкин, что никто не сможет освободить тебя от заклятия. Ты обречен остаться здесь навсегда.
Лицо у Михаила Анатольевича вытянулось, а Фируза нахмурилась. Этого они никак не ожидали. Помощь называется…
Ловчий же, выдержав паузу, задумчиво добавил:
– Есть только одна возможность. Если ты не испугаешься, конечно.
Овечкин снова оживился.
– Какая же?
– Ты должен отправиться в мир голодных духов, разыскать Хораса и попросить его освободить тебя от заклятия. Потому что сделать это может только он.
Ловчий выговорил все это таким обыденным тоном, что Овечкин не сразу понял, о чем идет речь, и только нервно хихикнул.
– Да что вы?
– Из этого мира ты можешь перейти в мир Хораса, поскольку вас связывает заклятие, – пояснил Ловчий.
– Понятно, – машинально сказал Овечкин, все еще не до конца понимая. – Вы это всерьез говорите? Попросить Хораса? Да он убьет меня, как только увидит! Если по дороге меня не съедят остальные… голодные духи.
Он снова нервно хихикнул. Хотя на самом деле ему было вовсе не до смеха. При одном звуке этого имени в памяти его против воли всплыло видение – последний взгляд демона, исполненный неземной ненависти и тоски, и Михаил Анатольевич похолодел с головы до пят, и волосы шевельнулись у него на затылке.
– Мы будем сопровождать и охранять тебя, – сказал Ловчий. – Для того и посланы.
– А что касается меня, – встрял Пэк, высунувшись из огня, – то я лучше паду в одночасье от руки заклятого врага, чем стану тыщу лет дожидаться смерти в таком болоте.
Он снова звонко чихнул, и Михаил Анатольевич очнулся. Обвел взглядом комнату – красно-кирпичные угрюмые стены, решетки на окнах, каменный пол. В камине плясала саламандра, на стуле небрежно развалился призрачный охотник без лица. Фируза пыталась поймать взгляд Овечкина, и глаза у нее были испуганные…
Голова у Михаила Анатольевича слегка закружилась.
– Значит, только так, – сказал он, не слыша собственного голоса. – И никакой другой возможности нет?
– Нет, – подтвердил Ловчий. – Еще раз повторяю – мы будем тебя сопровождать. Через ворота и по всему тому миру. Мы постараемся уберечь тебя от гнева Хораса. Проведем дипломатические переговоры, и все такое прочее. Чего ради мы должны это делать, не знаю, но мы это сделаем, поскольку нас попросил сам Великий Отшельник. Решайся, Овечкин. Отец Григорий сказал, что от твоего решения зависит не только твоя участь, но и участь той, которая тебе всего дороже.
Михаил Анатольевич вздрогнул. Помолчал немного. Потом, запинаясь, спросил:
– Вы говорите о принцессе Май?
– Уж не знаю, о ком я говорю. Тебе видней, – сварливо ответил охотник.
– Я должен решать прямо сейчас?
– Желательно. Зачем тянуть время?
Овечкин снова умолк. Предчувствие близкой и ужасной смерти ледяной рукой стиснуло его сердце. Мир голодных духов… страшно даже представить себе, как он может выглядеть! Где-то там всесильный демон, которого он, Овечкин, навсегда лишил надежды на освобождение… Но принцесса Май – вдруг он действительно сумеет что-то изменить в ее судьбе?..
– Хорас никогда меня не простит, – задумчиво сказал он. – Боюсь, это будет совершенно бесполезный поход. Но если отец Григорий советует…
– Советует, советует, – подхватил Пэк. – Да и сам ты – колдун не из последних. Охота тебе сидеть тут сиднем! Пошли, развлечемся хотя бы! Времени это много не займет.
– Что ж… пойдемте.
Михаил Анатольевич тяжело вздохнул и поднялся на ноги.
В камине загудело и засвистело от возбужденного верещания саламандры, пламя раздулось во всю его ширину, затем Пэк выскользнул наружу огненной змейкой и заплясал на полу, озарив комнату собственным сиянием.
Ловчий одобрительно кивнул.
– Отправимся минут через пять, – деловито сказал он. – Я только провожу домой девушку. Свободна, красавица!
Он встал. Но Фируза, услышав, что ее собираются проводить домой, отшатнулась.
– Нет-нет, я иду с вами!
После этого заявления в комнате стало тихо. Пэк и Ловчий молча уставились на нее, и молчание их было так выразительно, что девушка почувствовала, как щеки ее заполыхали огнем. И немедленно ощетинилась.
– А что такого? Я тоже хочу пойти. И пойду!
– Зачем, Фирузочка? – озадаченно спросил Михаил Анатольевич. – Вы же понимаете…
– Никому и ничего не собираюсь объяснять! Просто иду с вами, и все! – Она подбоченилась и с вызовом посмотрела на Ловчего, чья неподвижная фигура, хотя и лишенная лица, выражала наибольшее неодобрение.