– А что, Профессор Овца не хотел вернуться?
– Профессор Овца живет в своих воспоминаниях. И не хочет никуда возвращаться.
– Пожалуй, что так... – пробормотал я.
– Ты пиво-то пей! – подзадорил меня Крыса.
– Да мне уже хватит, – сказал я. Керосинка погасла давным-давно, и, несмотря на толстое одеяло, тело мое промерзало так, что зуб на зуб не попадал. Крыса вскрыл очередную банку и продолжал пить пиво один.
– Отец в это место просто влюбился. Дорогу, где нужно, отремонтировал. Дом подлатал. Деньги, надо думать, ухлопал немалые! Зато теперь, была бы машина, летом здесь можно очень неплохо прожить. С печкой, туалетом, душем, телефоном и аварийной электростанцией. Что за жизнь здесь вел Профессор Овца – я даже гадать не берусь...
И Крыса издал горлом странный звук: не разобрать – то ли сдавленный вздох, то ли просто пивная отрыжка.
– С пятьдесят пятого по шестьдесят третий мы каждое лето приезжали сюда всей семьей. Родители, мы с сестрой и наша гувернантка. Если подумать, то был самый достойный период моей жизни... Пастбища перед домом – как и сейчас, впрочем – сдавались городу в аренду, и летом вся долина заполнялась овцами. Докуда глаз хватало – сплошное море овец! Так у меня и осталось в памяти на всю жизнь: подумаю о лете – сразу овец вспоминаю...
Слушая Крысу, я вдруг почувствовал, что очень плохо понимаю, что значит иметь в своем распоряжении загородную виллу. И, видимо, уже никогда не пойму.
– А к середине шестидесятых наши семейные приезды сюда прекратились. Купили новую усадьбу поближе к дому, сестра вышла замуж, да и я стал реже в семье появляться. У отца фирму долго лихорадило; да много всяких причин. В общем, это место опять оказалось заброшено и забыто. Сам я последний раз приезжал сюда в шестьдесят седьмом. Один приезжал. И жил здесь примерно месяц... На этом Крыса споткнулся, будто вспомнив о чем-то, и замолчал.
– Не скучно было? – осторожно спросил я.
– Скучно? Ну, нет! Будь моя воля, я бы здесь на всю жизнь остался. Но как раз этого я позволить себе не мог. Дом-то отцовский. А жить в долгу у родителей тогда было не в моих правилах.
– Почему – «тогда»? Разве сейчас не так?
– Да, конечно... – согласился Крыса. – С тех пор я решил сюда больше не приезжать. Но однажды заехал в Саппоро, и в холле отеля «Дельфин» увидал на стене фотографию. И страшно захотелось взглянуть на эти места хотя бы еще разок. Чего бы это ни стоило. Скажем так, из совершенно сентиментальных соображений. Ты ведь тоже, наверное, иногда бываешь сентиментальным?
– Случается, – сказал я. И вспомнил про море, похороненное под бетонными небоскребами.
– И вот я знакомлюсь с Профессором Овцой и выслушиваю его историю. Про овцу со звездой на спине, которая явилась к нему во сне... Это ты знаешь?
– Да уж, знаю.
– Ну, тогда остальное рассказываю в трех словах. Вскоре у меня появилось навязчивое желание провести в долине всю зиму. Желание дикое, сродни наваждению. Отец, не отец – тут уже все равно. Я наспех собираюсь и мчу сюда, себя не помня.
Как будто кто-то специально заманивает меня, понимаешь?..
– И здесь ты встречаешь Овцу. Так?
– Именно так, – ответил Крыса.
– О том, что случилось дальше, рассказывать очень жутко, – сказал Крыса. – Какими бы словами я ни описывал эту жуть, тебе ее все равно не постичь. И он с хрустом смял одну за другой две опустевшие жестянки из-под пива.
– Так что давай лучше ты сам будешь задавать мне вопросы. Я ведь смотрю, тебе уже почти все известно, на так ли?
– Можно спрашивать как попало?
– Можно, мне все равно.
– Ты уже умер, да?
Прошло много, до животного ужаса много времени, прежде чем я услышал ответ. Может быть, на самом деле, эта пауза измерялась всего несколькими секундами – но их было достаточно, чтобы я чуть не отдал Богу душу от страха. Во рту пересохло так, будто его набили песком.
– Да, – очень тихо ответил Крыса. – Я уже умер.
12КРЫСА, КОТОРЫЙ ЗАВЕЛ ЧАСЫ
– Я повесился в кухне. На балке под потолком, – ответил Крыса. – Человек-Овца схоронил меня за гаражом. Умирая, особо не мучился. Если это тебя волнует. Мне-то, в общем, было уже все равно.
– Когда?...
– За неделю до твоего прихода.
– Так значит, это ты завел часы?
И тут Крыса расхохотался.
– Прямо анекдот, а?! Человек тридцать лет живет на свете и последнее, что делает перед смертью – заводит часы! Казалось бы, за каким чертом умирающему часы? Прямо сумасшедший дом какой-то, ей-богу!...
Отсмеявшись, Крыса умолк – и пространство вокруг онемело. Было слышно лишь тиканье часов; остальные звуки поглотил густой снег за окнами. Казалось, во всей Вселенной остались лишь он да я.
– Значит, если бы...
– Перестань! – оборвал меня Крыса. – Нет больше никаких «если бы»! Ты что, еще ничего не понял?!
Я покачал в темноте головой. Я действительно не понимал.
– Даже если бы ты пришел на неделю раньше – я бы все равно умер, какая разница!
Ну, может, поговорили бы мы с тобой в обстановке чуть потеплее и посветлее, чем сейчас, вот и все. Ничего бы это не изменило. Я должен был умереть! Жить становилось все страшней и мучительнее. И терпеть это было невыносимо...
– Но зачем нужно было умирать?!
В темноте я услышал, как он потер одну ладонь об другую.
– А этого я объяснять не хочу. Неохота выступать в идиотской роли собственного адвоката. Надеюсь, ты не станешь заставлять покойника оправдываться за собственную смерть?
– Но если ты не расскажешь, я же ничего не пойму.
– Ты давай, пиво пей!
– Холодно, – сказал я.
– Ну, сейчас-то уже не так холодно.
Дрожащей рукой я взял со стола очередную банку пива, откупорил и сделал глоток.
Мне и в самом деле почудилось, будто стало немного теплее.
– Короче говоря... Только обещай, что не проболтаешься!
– Да если и проболтаюсь – кто мне поверит?!
– Это уж точно, – усмехнулся Крыса.
Часы у камина пробили половину десятого.
– Не возражаешь, если я остановлю часы? На нервы действуют...
– Давай, конечно. Это же твои часы.
Он подошел к часам, открыл стеклянную крышку на циферблате и остановил рукой стрелки. Звуки и Время прекратили свое существование на Земле.
– Короче говоря, я умер с Овцой внутри. Подождал, когда она заснет покрепче, перекинул веревку через балку под потолком – и голову в петлю. Так, что скотина удрать не успела...
– Что обязательно нужно было умирать?
– Другого выхода просто не оставалось. Опоздай я на день – и Овца завладела бы мной целиком... Это был мой последний шанс. И он снова потер ладони.
– Я так хотел с тобой встретиться – в те минуты, когда был самим собой. Самим собой, понимаешь? С собственной памятью – и собственной слабостью одновременно... Вот и послал тебе фотографию – как подсказку. Надеялся, что ты успеешь найти дорогу сюда, пока я еще принадлежу себе хоть немного...
– И это тебя спасло бы?
– Тогда спасло бы, – очень тихо ответил он.
– Вся загвоздка здесь – именно в слабости, – продолжал Крыса. – С нее-то все и начинается. Сколько бы я тебе ни рассказывал, тебе этой слабости не понять.
– Все люди, в принципе – слабые...
– Это – обобщение! – Крыса нервно защелкал пальцами. – Если всех людей подводить под общий знаменатель – ни у кого вообще ни черта не получится. Я же сейчас говорю об индивидууме и о вещах очень личного плана. Я молчал.
– Слабость внутри человека гниет, и гниль эта разрастается. Как гангрена. Я в себе это обнаружил еще подростком. Психовал страшно... Знаешь, что происходит с душой, когда что-то медленно, годами разлагается у тебя внутри – и ты это все время чувствуешь?
Я продолжал молчать, лишь поплотнее закутался в одеяло.
– Тебе, пожалуй, этого не понять, – продолжал он. – У тебя с этим все в порядке... А между тем, это и есть Слабость. Все равно что генетическая болезнь. Сколько ни изучай ее в себе – вылечиться невозможно. И сама она не проходит в одно прекрасное утро. Только становится хуже и хуже с годами, и все...
– Погоди. Слабость чего конкретно?
– А всего. Слабость морали. Слабость сознания. Слабость человека из самого факта его существования...
Я рассмеялся. На этот раз, черт возьми, у меня получилось-таки рассмеяться.
– Тогда получается, что сильных людей вообще не бывает!
– Опять ты обобщаешь! Конечно, у всех есть свои слабые стороны. Но Настоящая Слабость, так же как и настоящая сила, встречается крайне редко. Всепожирающая Слабость, от которой душа утопает в беспросветном мраке – такая слабость тебе неведома. Но она встречается у других людей. Люди-то разные. Всех под одну гребенку не пострижешь...
Я молчал.
– Потому я и уехал из города. Чтобы, опускаясь все ниже, гниль свою людям не показывать. Тебе, в том числе... Здесь, по крайней мере, можно было жить в одиночку и не доставлять никому неприятностей. И, в конечном итоге... Крыса выдержал паузу, и чернота вокруг нас еще больше сгустилась.
– ... В конечном итоге, от Овцы убежать, пока можно было, я не решался из той же проклятой Слабости. А однажды понял, что уже не выберусь. И с этого дня даже твой приход уже ничего бы не изменил. Даже если б я сам себя взял за шиворот и заставил спуститься с гор – очень скоро прибежал бы обратно. Вот что это такое, Настоящая Слабость..
– Чего от тебя хотела Овца?
– Меня. Всего – от начала и до конца. Мое тело, мою память, мою проклятую Слабость, мои споры с самим собой... Все это она страсть как любила. У твари была целая куча щупалец; эти щупальца она вонзала мне то в нос, то в уши – и лакомилась мной, как коктейлем через соломинку, отсасывая душу, выжимая меня, как лимон...
– Хм-м... И что же было взамен?
– Взамен, брат, было ТАКОЕ, что я и оценить-то как следует никогда не смог бы. И не то чтобы Овца эту штуку выдумала специально, чтобы меня вознаградить; здесь другое... Я, правда, успел толко самый краешек увидать. Но даже это... Крыса на секунду умолк.