— Может, они на нас рукой махнули? — тихо спросила Ольга, словно угадав направление его мыслей, как хорошей супруге, вообще-то, и полагается по жизни.
— Размечталась… — проворчал Мазур. — Дела, милая, пошли на принцип, точно тебе говорю. Я человек скромный, но сердце мне отчего-то вещует: ни разу еще они не получали по сусалам столь быстро и качественно. Ну ты сама посуди, кто на их месте нас из тайги-то выпустит?
— Ох, и вселил ты в меня оптимизм…
— Не горюй, — сказал Мазур. — Прорвемся. Вся их промашка в том, что они меня не предусмотрели. А поскольку…
— Ой!
Мазур застыл на месте. Туман уже почти растаял, оставшись лишь в низинках и кое-где над землей. Они оказались в березняке, и метрах в тридцати от Мазура, на поляне, стоял олень. Марал, если точно. Низко опустив рогатую голову, пощипывал траву — серо-желтый, здоровенный, невозмутимый…
Петля мгновенно легла в выемку на свободном конце лука. Наложив стрелу, Мазур бесшумно двинулся вперед, пригнувшись, растопырив локти…
За его спиной раздался неумелый свист — скорее громкое шипение, но маралу этого оказалось достаточно. Молниеносно вскинув голову, он стрелой прянул в чащу, сразу исчез из глаз, почти беззвучно.
Опустив лук, на ходу снимая тетиву, Мазур неторопливо вернулся к спутникам. Безразличным тоном спросил:
— Кто, мать вашу?
— Ну, я, — сказала Ольга, глядя ему в глаза без особой тревоги. — Он такой красивый был…
Он закрыл глаза, шумно выдохнул сквозь зубы и постарался, не торопясь и не сбиваясь, досчитать до двадцати. Помогло немного. Подошел вплотную к жене, крепко взял за подбородок и сказал:
— В следующий раз за что-нибудь похожее получишь крепко и качественно. По морде.
— Слушай…
— Это было мясо, — сказал Мазур. — Понятно? Мясо. — Он все еще держал ее подбородок двумя пальцами, как клещами. — И чтобы никаких обид…
— А ты бы его свалил? — С вызовом уставилась Ольга.
Мазур стиснул ее подбородок еще покрепче, дождался, когда ойкнет, сказал:
— Я бы его свалил. Ну?
— Ну, извини…
— Без «ну».
— Извини, — сказала Ольга.
— То-то, — Мазур разжал пальцы, на миг стало ее жалко, но он твердо решил сантиментам не поддаваться. — И запомни накрепко: нету вокруг ничего красивого, есть только съедобное и несъедобное… Пошли.
Все же мог поклясться, что любимая женушка дуется, — много времени прошло, прежде чем стала с намеком ловить его взгляд.
— И не надейся, — сказал Мазур, поравнявшись с ней. — Не буду пардону просить, виновата — значит, виновата.
— Звереть просто не хочется…
— А кому хочется? — пожал он плечами. — Охотиться, малыш, — это еще не значит звереть, ты себе это накрепко в головенку вколоти…
Он замолчал, стал шарить взглядом по небу, но не мог ничего рассмотреть — зеленые кроны смыкались над головой, словно сплошная крыша. Поднял руку, призывая остальных к тишине.
Нет, не показалось. Явственно раздавалось далекое жужжание вертолета. Оно приблизилось справа, прошло вперед, вернулось, послышалось слева, опять справа… Вертолет, полное впечатление, летал по сужающейся спирали — на большой высоте, на значительном отдалении от места, где они стояли. В шуме безукоризненно работающего мотора было что-то странное, но Мазур, как ни ломал голову, так и не определил, что же это такое. Но это непонятное отличие было…
Минут десять они стояли и слушали, как далекий вертолет выписывает круги. Потом шум мотора помаленьку смолк, удаляясь к северу.
— Засекли? — тихонько спросила Ольга.
— Не каркай… — бросил Мазур. — Пошли.
Еще несколько часов они шагали в быстром темпе, по местам относительно ровным. Потом поплохело: впереди обнаружился крутой хребет еще повыше вчерашнего, а бурелома было навалено столько, словно специально постарался какой-нибудь особо злокозненный леший, разобиженный на Мазура из-за белок. Мазур сделал заключение, что ураганы тут нередки: если вспомнить деревню, похоже, что и там крыши сорвало буйным ветром, могли еще лет двадцать простоять…
Лабиринт, мать его. Чересчур протяженный, чтобы метаться вправо-влево в поисках обходных путей — проще уж немного помучиться. Ветровал был относительно недавний: хвоя на могучих ветвях лишь кое-где порыжела, большей частью оставшись зеленой. Люди петляли самыми невероятными зигзагами, шумно перелезая через стволы, у вершинок, где были потоньше, отводили упругие ветви, но все равно иные стегали по лицу. В волосах у всех застряли иглы, физиономии перемазаны смолой и паутиной. Костюмы кое у кого зазияли первыми дырами. «Нужно поосторожнее, — подумал Мазур, — этак они быстро в лохмотья превратятся, голышом придется идти…» И хрюкнул под нос, несмотря на серьезность ситуации: представил вереницу голых путников, в кроссовках, с ножами на поясах, самого себя, с луком наперевес…
Обошли громадный, выше человеческого роста выворотень — корни поваленного высоченного кедра торчали осьминожьими щупальцами. Мазур присел на корточки, заглянул в яму под корнями, держа нож наготове — еще выскочит что-нибудь вроде росомахи, разбирайся с ней потом…
Нет, это не нора, просто яма.
— Это какой же ветер должен быть… — протянула оказавшаяся рядом Вика.
— Соответствующий, — кивнул Мазур.
Противоположный склон был почти не затронут — спустились легко, быстро. Часа полтора шагали по чащобе. Мысль, зародившаяся у Мазура еще на вершине, все это время не отпускала — обрастала деталями, подробностями, он и не заметил, как стал просчитывать. А когда заметил, отрываться от этого занятия не стал. Продолжал себе. Напоследок взвесил шансы, спокойно, холодно, профессионально. И шансы в его пользу выходили таковы, что не стоило откладывать…
— Стоп, — сказал он громко, высмотрев подходящее, а главное, приметное место в распадке.
Первым опустился в мох, вынул сигарету. Они еще стояли — не ожидали привала, успели привыкнуть к стахановским темпам командира.
— Садитесь, орлы, — сказал Мазур. — Привал долгий будет…
Достал презерватив, нюхнул протухавшую там чуть ли не сутки смесь и тут же отдернул нос — запашок был соответствующий, далеко до полной кондиции, но уже достаточно для надежного заражения раны… Проверил стрелы, древко лука, оба ножа. Сбросил безрукавку, вынул из кармана несколько обрезков рукава и быстро связал из них надежный шнурок, прикрепил к нему за кольцо на рукоятке наган, повесил на шею, словно гротескный амулет. Пращу решительно отложил: с ней не будет времени забавляться…
Ольга догадалась первой, глаза стали огромными:
— Ты что, хочешь…
— Ага, — сказал Мазур, скинул куртку, оставшись голым по пояс — очень уж яркая, паскуда… — Вы тут отдыхайте, а я схожу назад, к бурелому, немного поговорю с нашими друзьями… Авось их после такого базара станет поменьше.
Он достал нож и отрезал рукав Ольгиной красной куртки, пояснил:
— Понадобится…
Ольга стояла, уронив руки, смотрела на него огромными сухими глазами. Мазур подошел, легонько коснулся губами ее щеки и сказал:
— Да пустяки. Привычка у меня такая — возвращаться, все допрежь удивлялись: надо же, вечно этот Мазур возвращается, взял моду… В общем, вы тут сидите, держите ушки на макушке и старательно меня ждите. Займет это, я так прикидываю, часа три…
— А если не вернетесь? — вскинулся доктор.
«Типун тебе на язык, сука», — подумал Мазур и сказал елико мог убедительнее:
— Я же сказал — вернусь непременно. А потому, друг мой милый, категорически вам не советую за время моего отсутствия фокусы выкидывать и дурью маяться. Вы уж за ним присмотрите, девочки? Идет? А я вам кедровых шишек принесу…
Он окинул доктора быстрым, оценивающим взглядом. Нет, не нравился ему эскулап — глазенки лихорадочно поблескивают, так и бегают, ручонки места себе не находят. Ладно, очень уж крупных неприятностей от него не будет, а с мелкими девки справятся…
Все же Мазур подошел, забрал у доктора нож и передал его Вике:
— Прошу. Пусть у тебя побудет, так сохраннее. И чуть что — вы себя в обиду не давайте. Чтоб все себя паиньками вели, вернусь, приму рапорт…
Забрал свернутую соболиную шкурку, прочие необходимые пожитки, кивнул им и, чтобы не рассусоливать, не разводить дешевого кино с прочувствованными прощаньями и мужественными репликами, прямиком направился в тайгу, ни разу не оглянувшись. Что бы там ни творилось у него на душе, это было его личным делом.
Он просто-напросто обязан был выжить, вот и все. Потому что без него Ольга из тайги не выйдет. И Вика, конечно. И хер доктор, которому бы набить морду вдумчиво, обстоятельно. Легкие ранения допустимы. Тяжелое — совершенно нежелательно. Вот и все, простейшие вводные, он и сам не помнил, когда еще сталкивался со столь спартанской простотой, со столь несложной операцией…
И перешел на размашистый шаг, понемногу вгоняя себя в подобие транса:
День-ночь-день-ночь
Мы идем по Африке,
День-ночь-день-ночь
Все по той же Африке,
И только пыль-пыль-пыль
От шагающих сапог,
И отпуска нет на войне…
Остановился у ручейка, который хорошо запомнил, когда они с час назад проходили здесь, накопал пригоршней земли, намешал грязи и старательно вымазал штаны, а заодно и сам вымазался, пятнами, полосами. Стал взбираться по склону вверх. Солнце палило, и вскоре грязь засохла коростой и на штанах, и на загорелом теле, кое-где стянув кожу. Риск, конечно, — даже при легком ранении можно подцепить столбняк. Но тут, во-первых, может и не оказаться столбнячных бацилл, или как там они именуются на медицинском жаргоне, а во-вторых, теперь Мазур прекрасно сливался с желто-белой песчаной землей да и на фоне коричнево-желтой коры особенно не выделялся.
Он быстро нашел подходящее место — там, где они проходили, почти на границе ветровала и оставшейся нетронутой тайги. Времени, похоже, хватало. Цинично рассуждая, принимать здесь бой — одно удовольствие, масса кустов, могучих крон, лежащих горизонтально, толстенных стволов и вывороченных корневищ. Будь он один, обязательно бы заставил их гоняться за собой по тайге, пока не положит всех — опытный охотник, что ни говори, не потянет против опытного командоса, пусть и привыкшего убивать главным образом под водой… Но сейчас можно было обойтись без волюнтаризма и постараться выполнить программу-минимум — внести в ряды погони разброд и неуверенность в собственных силах, положить пару-тройку людишек, постаравшись при этом завладеть стволом. Но первым делом — отправить узкоглазого Дерсу Узала в таинственные Края Вечной Охоты… Или куда там у них принято упархивать душе, расставшись с телом. В Нижний Мир, ага. Пусть будет Нижний Мир, нам без разницы…