— Доски. Струганые, парочка…
— То-то, — сказал Мазур. — Значит, цивилизация. Вот только не угадать, сверху их принесло или так тут и валялись, а потом подвсплыли, когда вода их прихватила… Вообще-то, в таких случаях полагается идти по течению, чтобы к людям выбраться, да ведь из любых правил исключения бывают. Ну, мать твою! — произнес он в сердцах. — Деревня, может, за поворотом… вот только за которым?
— Монету бросить? — бледно усмехнулась Ольга.
— Логично, — сказал он. — Но монеты нету… Ни хрена почти нету. Ладно, пойду послушаю… А ты постой тут пока, и если машина покажется, обязательно проголосуй, не забудь.
Защемил сверток меж двух близко стоявших деревьев и с автоматом на плече, хватаясь за мокрые корни, спустился к самой воде. По воде звук разносится очень далеко…
Присел на корточки над рекой, напряг слух. Чуточку косые струи дождя звонко колотили по серой воде, мир вокруг был серым и угрюмым.
Очень долго ему ничего не удавалось расслышать. Но потом показалось, что с верховьев доносится тихое тарахтение мотора. Машина? Лодка? Или галлюцинация, вызванная не поехавшей крышей, а примитивным сенсорным голодом? Но ведь тарахтит же, на пределе слышимости… Или просто верить хочется?
И все равно, пора принимать решение, не торчать же здесь до темноты… Снова слабый звук мотора? Газанула машина на ухабе? И вновь — серая тишина…
Решившись, он резко выпрямился. Уцепившись за скользкий корень, выпрыгнул наверх. Ольга смотрела с надеждой.
— Пошли, — сказал он, легонько щелкнув ее по носу. Забрал сверток. — Вопреки канонам, пойдем против течения. Что-то такое там определенно работало, вроде мотора…
— Правда? — и ее лицо озарилось такой радостью, что Мазур, честное слово, задохнулся от нежности.
И сказал:
— Правда. Чухал там моторчик… Так что — процессия шагает!
— А если там… эти?
— Три патрона — это, конечно, несерьезно, — сказал он, оглядев автомат. — Но пуля, как известно, дура… Побачим.
И решительно сделал первый шаг по грязи, тут же радостно ухватившей за ноги. Обернулся к Ольге, воодушевленно поспешавшей следом:
— Одного боюсь: не начали бы в нас тазиками швырять из-за первого же забора. Видок у нас…
— У нас? — она подняла брови совсем уже весело. — Я-то вполне прилично выгляжу, разве что извозилась по уши, ты на себя посмотри — Конан-варвар…
От полноты чувств он хотел было испустить звериный клич — но вовремя сдержался. Совсем не оттого, что выглядело бы несолидно. Там и в самом деле мог оказаться черт-те кто. И опасность не обязательно должна исходить от Прохора. Таежный народ давненько испортился — предположим, и при царе-батюшке встречались варнаки и живорезы, но когда семьдесят лет строят коммунизм, а потом еще десять — капитализм, нравы не просто испортятся, а придут в полный раздрай…
Сначала он увидел трос — толстенный, черный, чуть косо пересекавший реку. К чему он прикреплен на этом берегу, Мазур из-за деревьев не видел, а вот на левом, на небольшом расстоянии от воды, чернеет определенно металлическое устройство круглой формы. Толстый плоский диск, поставленный на ребро. Вот в чем фокус — трос двойной, верхний протянулся над самой водой, а нижний смутно под поверхностью виднеется… Черт раздери, так это ж паром! Черный диск — кожух огромного шкива, блока или чего-то в этом роде… И установлен он возле упирающейся в реку широкой дороги. Точно, паром, переправа. Значит, цивилизация близка, ему не послышалось…
От реки их отделяла редкая цепочка деревьев — и потому сразу увидели ползущий к левому берегу паром. Огромное, солидно сколоченное сооружение, где уместилось бы четыре грузовика. Сейчас, правда, там стоял лишь один — ГАЗ-66 тускло-зеленого цвета, с железной будкой и белой эмблемой на дверце. Было еще слишком далеко, но у Мазура отчего-то возникло подсознательное убеждение, что эмблема из разряда армейских. Теперь уже явственно доносился мерный стукоток дизеля.
Паром ткнулся в берег. Грузовик ожил, заворчал мотором, выехал на грязную дорогу и почти сразу же скрылся за соснами на том берегу. Паром остался на месте.
— Точно, цивилизация, — сказал Мазур. — Не зря я тебе пальцы ломал… А то так и сидели бы.
— Варвар, — отозвалась Ольга отнюдь не сердитым голосом.
Следовало бы попрыгать, размахивая руками, побеситься, порадоваться. Но не тянуло что-то. Потому что рано…
Пройдя еще изрядный кусок, они увидели слева, над самым берегом, высокий некрашеный забор, сделавший бы честь любому форту на Диком Западе. Над забором виднелась темно-красная железная крыша с невысокой кирпичной трубой. Там, где забор обращен одной стороной к реке, виднеется небольшая дощатая будка с крутой односкатной крышей и окном во всю стену — из множества мелких квадратиков стекла в основательной деревянной раме. Над будкой — флагшток, с гребня крыши свешивается приспущенный красный флаг, выцветший чуточку, узкий и длинный, вроде гюйса. Вряд ли штандарт свидетельствует о политических взглядах паромщика, скорее, это сигнальный флаг, и хозяин переправы его поднимает, скажем, отправившись покакать, чтобы не надрывались зря клаксоны на том берегу. Нечто подобное Мазур уже видел в других местах.
Они свернули влево, в тайгу, подошли к дому метров на пятьдесят. Дизель работал вхолостую, совсем негромко. Больше никаких звуков с подворья не доносилось, и было оно немаленькое — соток пятнадцать. Других строений поблизости не видно. По гребню забора тянется довольно новая на вид спираль Бруно — еще не привязка, тут хватает зон, где такой товар можно приобрести за бутылку, а для уединенного таежного жилища предосторожность и в самом деле нелишняя…
Со двора послышался собачий лай, тут же умолк.
— Нас почуяла? — спросила Ольга.
— Вряд ли, — процедил Мазур сквозь зубы. — Ветер от дома к нам. Не в том дело…
Он не отрывал взгляда от крыши. Над ней метров на десять вздымался толстый шест с телеантенной, а гораздо ниже, на двух выкрашенных в зеленое штырях, укрепленных на противоположных концах крыши, примерно под углом сорок пять градусов наружу, растянута антенна, которая может принадлежать исключительно мощной рации и ничему другому. Антенну почти той же формы и ориентации по сторонам света Мазур видел на заимке, над домиком возле медвежьей ямы.
Положим, и это еще ни о чем не говорит. Подобные антенны Мазур видел и раньше, в паре десятков мест, никоим образом с Прохором не связанных. Да и не обойтись без рации на таком кордоне, случись что — не дымом же сигналить…
— Думаешь? — спросила Ольга.
— Черт его знает… — сказал он. — С одной стороны — самая обычная переправа. С другой — я бы на их месте из кожи вон вылез, но посадил своих людей как раз в таких вот ключевых точках…
— Но ведь придется идти?
— Придется идти, — кивнул он. — Не взвод же у них там. Очень уж нерационально было бы… Скорее — какой-нибудь благостный старичок, который тебя, сонного, по башке треснет. А до того баньку истопит и от пуза попотчует. Ушки на макушке держи. Особенно не переигрывай, конечно. Если у тебя будет вид затравленный и замкнутый, человек непосвященный, в общем, не удивится — мы ж из тайги вышли, две недели блуждали…
— А кто мы, кстати? Вдруг там все же — самый настоящий паромщик, не ихний…
— Кто бы там ни был — мы туристы, — сказал Мазур, не особенно раздумывая. — Рыбаки. Забрались порыбачить… ну, скажем, на озеро Имбат, вертолет должен был еще не скоро прилететь, а тут пожар, пришлось в тайгу драпать, отрезало нас от озера-то. Вот и началась одиссея… Ты больше помалкивай, ты будешь тем, кто и есть, — дама городская, ни названий местных не помнишь, ни тайги не знаешь, выкручиваться буду я. — Он глянул на Ольгин татуированный мизинец, улыбнулся уголком рта. — Сигнал тревоги простой: «Слушай, Катя…»
— А если там человек непосвященный, наколок наших не испугается, часом? Еще милицию вызывать начнет…
— Все зависит от нашего обаяния, — подумав, сказал Мазур. — Постараемся произвести хорошее впечатление. Здешний народ наколками не особенно и напугаешь, всякое видали… Вообще-то, такой вот отшельник старается со всеми в мире жить, так что не станет суетиться, я думаю. Ну, увидим… Золотишка отсыплем, ежели что. По обстановке.
— Может, мне сначала одной пойти? А через полчасика ты нагрянешь. И если я уже сижу в подполье, вся в кандалах, то с хозяином все ясно будет…
— Эк ты осмелела, боевая подруга, стоило аромату цивилизации нюхнуть и надежде обозначиться… — сказал Мазур. — Идея хорошая, но не стоит. Еще в заложницы попадешь, крутись потом… Предупреждаю сразу: даже если хозяин человек, к нашим играм непричастный, его, глядишь, все равно обидеть придется. Если у него гражданский долг развит и начнет милицию звать на всех диапазонах. Это я к тому, чтобы тебя в решающий момент гуманизм не прошиб.
— Не хочешь же ты…
— Ну что ты, — сказал Мазур. — На крайний случай — в погреб загоню и крышку комодом привалю. А на ворота записку повешу. До скелета не усохнет — рано или поздно вызволит шоферня. Устанет ждать, пойдет по дому шукать… Ты, главное, не расслабляйся. Оттого, что места пошли обитаемые, нам, может, еще хуже придется… Уяснила?
— Уяснила.
— Сигнал помнишь?
— «Слушай, Катя…»
— Тогда — вперед, — сказал Мазур.
— Эй, а как автомат?
— Твоя правда, — сказал Мазур, оставшись на месте. — Что-то я одичал малость, приобвыкся, что так и надо. Автомат — это, конечно, перебор… — Он огляделся. — Вон там и положу, если не искать специально, фиг заметишь. Прохожие по берегу вряд ли косяками ходят, кто заметит…
Старательно обернул оружие оленьей шкурой и запрятал в кусты у самого забора, подальше от обочины. Подумал и сверху положил завернутый в барсучьи шкуры лук — даже если начнется заварушка, он в доме только помехой будет… Ну, а ножи пусть себе болтаются на поясе.
Собака залилась злобным лаем — почуяла чужака. Мазур с Ольгой подошли к воротам, столь же крепким и высоким, как забор. Поверху тоже тянулась запрещенная всеми конвенциями спираль. Козырек над воротами довольно широкий, примыкающая к ним полоса земли осталась сухой, и на ней четко пропечатаны следы шин — что, у него есть тачка? Совсем хорошо…