— Ну, за удачу? — Крест первым поднял стакан и вытянул содержимое медленно, жмурясь.
Выпили. Ольга задумчиво повертела в руке стакан с видом отсутствующим и грустным, усмехнулась:
— Мы звери, господа, история нас осудит…
— Знакомое что-то… — осклабился Крест.
— Это из кино, — пояснила Надя.
— А… В молоко, Катя. Истории до нас дела нет, жутко занятая дама и любит грандиозности, а звери… В общем, лучше быть зверем, чем дерьмом. Право слово. А поскольку дерьма среди присутствующих я что-то не наблюдаю, все неплохо, дела идут и жизнь продолжается… — Он поднялся, положил руку Наде на плечо: — Пошли, боевая подруга, помещение обживать, ребятам поговорить охота… Выпить-закусить еще осталось, это — им…
Прихватил два пустых стакана, легонько шлепнул Надю пониже талии, тесня к двери, обернулся и подмигнул Мазуру:
— Места тут тихие, чужие не ходят…
— О чем это ты со мной говорить собрался? — равнодушно поинтересовалась Ольга, когда дверь задвинулась.
— О жизни, конечно, — пожал он плечами, налив себе еще на палец.
— О жизни? — она, повернувшись к Мазуру безукоризненным профилем, смотрела в окно на голые желтые поля. — Бог ты мой, я о жизни и думать боюсь. Ведь не забудешь никогда…
«Забудешь, — подумал Мазур. — Быстрее, чем тебе кажется. Ну, не начисто — почти начисто. Психология — наука точная, алгебре не уступит. А она на многочисленных примерах показывает, что человек, к счастью, способен быстро и надежно забывать почти все страшное, случившееся с ним. Даже в самых обычных, ни в одной букве не засекреченных работах можно прочесть про жертвы кораблекрушений, которые уже через пару лет выкидывали память о случившемся из сознания, забывали так искренне, что когда им потом напоминали о пережитом, искренне удивлялись, подозревали врача в каком-то дурацком розыгрыше, твердили, что никогда с ними ничего подобного не случалось, путают их с кем-то… Забудешь. Это мне не удастся — меня специально учили ничего не забывать…»
— Что ты на меня так смотришь? — спросила она, по-прежнему не поворачивая головы, закинув ногу на ногу, задумчиво подперев подбородок кулачком.
— Встань, — сказал Мазур, помимо воли ощущая прежнее желание, поднимавшееся из темной глубины.
Она подняла бровь, но встала, передернула плечами:
— Ну и?
— Колготки сними, — сказал он хрипло, глядя ей в глаза.
Со знакомой легкой гримаской, означавшей, что она чего-то недопонимает, Ольга стянула колготки, кинула на диван, поинтересовалась:
— Продолжать?
Он кивнул. Положив туда же трусики, она, судя по взметнувшимся бровям, собиралась отпустить какую-то ехидную реплику, но Мазур, без труда повалив ее на диван, уже навалился, ища губы, преодолевая слабое сопротивление. В обрамлении темных с рыжинкой волос ее лицо казалось незнакомым, но все таким же влекущим.
Мазур овладел ею грубо, как никогда прежде. Она коротко простонала и замерла, а он уже не мог остановиться, охваченный непонятным чувством — смесью желания с яростью, — властно и неспешно проникая глубже. Очень быстро яростная возня сменилась размеренным ритмом. Ольга отвечала, прижав обеими руками его голову к своей мокрой щеке, и в этом шальном безумии уносилось прошлое, как сухой лист по ветру, — если только оно было когда-нибудь, прошлое… Колеса постукивали под ними, словно стирая из памяти с каждым ударом все черное и печальное.
Изрядно времени прошло, прежде чем они смогли оторваться друг от друга, — но еще долго сидели в обнимку на нешироком мягком диване, глядя на желтые поля и лес на горизонте, смахивающий на комки тугой зеленой ваты. Ольга уже не плакала, а минутой позже Мазур убедился, что жизнь и в самом деле перешла в другую плоскость: любимая жена пошевелилась и жалобно сообщила:
— Представляю, что от косметики осталось…
Мазур счастливо фыркнул, прижимая ее к себе.
— И нечего фыркать, — сказала Ольга насквозь прежним голосом. — Чтобы собственный муж насиловал в поезде… — Повернула к нему сияющее лицо: — сон приснился?
— Сон, — сказал он глухо. — А сны потом тают… Часа через четыре будет Шантарск, а вот никаких снов уже не будет…
— Тогда иди покури, — сказала она с непостижимой женской логикой. — А я себя в божеский вид приведу, ты посмотри, во что мы купе превратили, походный бардак какой-то…
Мазур поцеловал ее в щеку и вышел. Издали увидел торчавшего в тамбуре Креста, подошел вразвалочку и встал рядом, поставив ногу на блестящую урну.
— Ну, кто знает жизнь лучше полковников? — ухмыльнулся Крест. — Цветешь? — И тут же посерьезнел. — Ты очки-то надень, что им из кармана торчать…
— Что? — кратко спросил Мазур, доставая сигарету.
— Черт его знает… — Крест опустил руку, потрогал сквозь пиджак рукоятку пистолета. — Воздух мне вокруг не нравится, вот что. Я тут давно торчу, чуть ли не сразу, как от тебя ушел… Хмырь какой-то по вагонам гуляет, зенками так и шарит… В сторону паровоза прошел, потом назад, — а ресторан-то в хвосте, чего ему разгуливать, совершенно непонятно…
— Ну, мало ли, — сказал Мазур, сам, впрочем, напрягшись. — Или знакомых ищет, или подходящие чемоданчики.
— Разве что, — тихо сказал Крест. — Зенки его мне не нравятся категорически… Пора б тебе бригадира шукать. Сунь под нос ксиву, благо снимочек твой идеально пришпандорен, — и пусть крутит радио. Глаза мне его не нравятся, имею опыт… тс! — он сунул в рот очередную сигарету и продолжал громко, беззаботно: — Значит, вытащили эту золотую рыбку трое — адвокат, милиционер и «наперсточник»…
Судя по его многозначительному взгляду, вошедший в тамбур человек был как раз тем самым, праздношатающимся неизвестно зачем. Как мог естественнее Мазур оглянулся — что в том необычного?
Одно мгновение — и широкая спина, обтянутая светлым пиджаком, неспешно удаляется по коридору. Мазура охватило странное чувство: он смотрел в крепкий затылок широкоплечего блондина, пытаясь проанализирозать свои впечатления, и все отчетливее осознавал, что не знает его, но знает его походку… Лицо изменить нетрудно, а с походкой это проделать гораздо труднее…
Досадливо швырнув окурок в урну, он повернулся к Кресту.
Дальнейшее произошло мгновенно.
Ольга вышла в коридор, оказавшись лицом к лицу с блондином в светлом костюме, на миг замерла — а он рывком оказался за ней, так, что она заслоняла его от обоих мужчин, дернув за руку, втащил в купе.
Мазур опомнился первым и кинулся к захлопнувшейся двери. Коридор был пуст, и он выхватил пистолет, держа его стволом вверх, переглянувшись с Крестом, сделал знак страховать, рванул дверь, открыв наполовину, так, чтобы она заслоняла Креста.
— Заходи, — спокойно сказал блондин. — Осторожненько в дверь протиснись, закрой ее за собой и пушечку на пол брось. Ну?
Он сидел у самой стены, заслоняясь Ольгой, уперев ей в правый бок толстое дуло пистолета. «ППС, — машинально определил Мазур, — практически беззвучно лупит…»
— Ну?
Шансов не было — если так и торчать с пистолетом в руке. Медленно Мазур протиснулся в дверь, закрыл ее за собой и кинул пистолет на пол, ни на секунду больше не поддаваясь растерянности.
— Ногой его ко мне. Стой, где стоишь. — Блондин крепче прижал дуло к Ольгиному боку. — Разъяснения нужны?
Очень уж аккуратный был у него зачес, пробор, если представить, что…
И Мазур узнал. Главным образом, по глазам. Это был тот, кто играл при Прохоре роль Ибрагима-оглы, — только без бороды и в светлом парике.
— Вот такая математика, — сказал Ибрагим-оглы. — Пальба кончилась, пошли вычисления. Ты, конечно, хорошо вычислял, только и я не хуже… Ладно, я не гений. Просто дорог у тебя было не особенно чтобы много… стоять!
Ольга с бледным, изменившимся лицом косилась на него. Он, плотно сжав губы, невидимой для Мазура левой рукой полез в карман, судя по движению плеча. Поднял руку над затылком Ольги, в ладони чернела коробочка с кольчатым хвостиком-антенной. Теперь-то Мазур не сомневался, что на вокзале в Аннинске был именно он. Дорог и в самом деле было немного…
Взгляд Ибрагима-оглы чуть растерянно вильнул — ага, он хотел включить рацию и боялся хоть на миг потерять Мазура из виду…
Ольга вдруг резко дернулась, разворачиваясь к державшему ее мужчине, вцепившись левой ему в глаза. Мазур метнулся к дивану, ударил вытянутыми вперед, сомкнутыми ладонями, и еще, и еще, уже костяшками пальцев…
Ольга свалилась ему на руки безвольно, как кукла. Мазур подхватил ее, одновременно нанеся Ибрагиму удар коленом под горло для пущей надежности, — голова противника мотнулась уже безжизненно, затылок глухо стукнул о стенку, мертвец так и не выпустил пистолета.
В купе невыносимо воняло тухлой пороховой гарью. Пальцы Мазура ощутили что-то липкое и теплое, он опустился на колени, осторожно поворачивая Ольгу вверх лицом, — и встретился с ее застывшим взглядом.
Пульс не прощупывался. Совершенно потеряв голову на какой-то миг, Мазур попытался встряхнуть Ольгу, сделать искусственное дыхание, зажать крохотную дырочку против сердца… Он видел, что все бесполезно, а поверить не мог, очень уж неожиданно и нелепо произошло…
Двигаясь, как автомат, он опустил Ольгу на пол рядом с диваном, открыл дверь. Крест облегченно опустил пистолет, глянул на Мазура, потом посмотрел через его плечо — и кинулся в купе, отодвинув стоящего на пути. Мазур подчинился, как манекен. С силой захлопнул дверь, присел на краешек дивана, опустив голову, уронив руки, вокруг — и в нем тоже — была совершеннейшая пустота.
— Твои? — тихо спросил Крест (Мазур молчал). — У него переноска — значит, еще кто-то в поезде… Соберись ты!
Мазур поднял голову. Под его взглядом Крест попятился:
— Слушай… Я ж ни при чем… — Он нагнулся, выхватил из сумки автомат и замер лицом к двери. — Где тут предохранитель?
— Вон там, — сказал Мазур мертвым голосом. Со своего места он видел лежавшие в сумке пакеты из непрозрачного целлофана — и не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на Ольгу. Время остановилось, потому что его движение ничего не могло вернуть, ничто н