имают они круговую оборону в комнате пилотов. Шум-гам. Комендантские прибежали. Бой грозится нешуточный завязаться. Пилоты в заложниках. Маты сплошные в адрес друг друга летят. Тут генерал «нарисовался». Тот, которому лететь. Особисты понабежали. Войска, что на базе дислоцировались там же. Взятие Дворца Дудаева, не меньше. Если бы не пилоты, так, наверное, авиацию в воздух подняли и раздолбили бы домик к чертовой матери. А мужикам-то всего-то и надо было — добраться домой. Генерал московский сначала голосом попытался взять. «Равняйся, смирно, на гауптвахту шагом ма-а-арш!» Ага, возьмешь их. Объяснили, что они просто хотят с генералом долететь до Москвы. Все. И больше ничего им не надо в этой жизни. Генерал быстро просек ситуацию и согласился их подбросить до Москвы. Лететь до аэродрома Жуковский полтора часа. За это время Омельченко с бойцами поведали генералу историю своей войны. Тот сочувственно кивал головой и обещал, что непременно окажет им всемерную помощь и поддержку. По прибытии самолета генерал сел в служебную «Волгу» и укатил, наказав ждать. А через пятнадцать минут подъехало две машины, груженные солдатами комендантской службы. Видимо, у них были учения по отработке действий при захвате самолета. Машины встали спереди и сзади, один черт мужики не умели управлять самолетом, и улететь никуда не могли. Пилоты как-то умудрились выбраться из своей кабины и очутились на летном поле, а наши остались внутри самолета. Через «матюгальник» было предложено выбросить оружие и выйти с поднятыми руками. Женя с бойцами продержались четыре часа, пока не зашел переговорщик; ему все рассказали, и пока какой-то чин не приехал из Управления связи, Женя держался. Потом они сдали оружие. Им скрутили руки и кинули на гауптвахту, где продержали три недели. Допрашивали вместе и порознь. Хотели «пришить» терроризм. Прикинь, а! Мужики были на войне, воевали с террористами, а тут за то, что их бросили, хотели еще посадить лет на десять. Уроды! Пидары гнойные! — Андрей сплюнул на пол.
— Ты не особо-то харкайся у меня, — предупредил я.
— Извини.
— Что дальше?
— А дальше все-таки тот генерал, с которым они летели в самолете, заступился за них. Иначе засадили бы их как тигров в клетку. Оружие отобрали, вместо него дали расписки, выдали ВПД (военно-перевозочные документы), посадили на поезд, и поехали они к себе в Улан-Удэ. Забыли им дать сухпай, но мужики были рады, что вырвались из этого дурдома. Сердобольные соседи по вагону их кормили. По приезде в Улан-Удэ их встречал вооруженный конвой. Москвичи не забыли отбить шифротелеграмму о том, что Омельченко пытался устроить военный переворот в Москве. После Хасавьюрта, сам знаешь, по стране многие офицеры и прапорщики стрелялись. И вот московские «друзья» преподнесли дело так, что у Омельченко и его подчиненных «башню сорвало», хотели угнать самолет, что-то вроде военного мятежа поднять, ну и прочая хрень.
— Тогда почему их москвичи отпустили? — я усмехнулся.
— Вот такой же вопрос задали и в Улан-Удэ. Две недели промурыжили мужиков. Там и особисты старались, и прокуратура «руки выкручивала». Ничего себе — раскрыть попытку военного мятежа. За это медали дают! Но ничего не вышло. Спасибо тому генералу, с которым Женя летел, снова вмешался, отпустили мужиков. Вот так и повоевали. — Калина нервно закурил.
— Что сейчас с твоим другом?
— Ничего. Началась вторая война, его снова отправили в командировку сюда. Отпахал полгода — сейчас дома. Обещают в конце года очередную командировку на полгода. Кто зашел на эту «орбиту», то с нее уже не сходит. Кто по штабам сидит, девок за титьки щупает, а кто сюда.
— Становись штабным, и тоже будешь с девочками дружить, — посоветовал я.
— Я в штабе рехнусь от тоски. Там интриги. К командиру заходи — надевай штаны ширинкой назад. Тому не так улыбнулся, с опальным поздоровался. Здесь проще. Сопка ваша — сопка наша, и «мочи» их, козлов!
— Ну, ты тут немного погорячился насчет «гасилова». Прокуратура тебе вон мошонку «щекочет», а ты задницей гвозди из стула выдергиваешь. Ведь, если возжелают, в теории, конечно, то приложат максимум усилий нас с тобой посадить, — я провоцировал его, чтобы служба медом не казалась.
— А что я не по закону сделал? — Андрей поддался на мою провокацию и взвился.
— Закон, что дышло — куда повернул, то и вышло. Вопросов много, и в законодательстве зияют огромные дыры, не то, что прорехи, а просто громадные ворота, через них можно на «КАМАЗе» кататься туда-сюда. Поэтому, извини, мне надо обдумать то, что случилось, наметить противоходы, контрмеры.
— Ну, я хоть спирт-то допью? — выражение лица у него было обиженное, конфеткой поманили и обманули.
— Валяй! — я махнул рукой и начал делать себе кофе. Мозги надо прочистить.
Дело принимало хреновый оборот. Очень даже хреновый. Прокуроры из чеченцев будут ставить палки в колеса. Будут тормозить всяческими проверками проведение зачистки Старых Атагов. Желание у них одно, явное такое желание, лежащее на поверхности, торчащее.
Задолбать нас всевозможными проверками, допросами и прочими неотложными следственными действиями. И все это будет по закону. И по закону будет то, что бандиты будут преспокойненько в пяти километрах устанавливать свои бандитские порядки. И не моги их трогать! М-да, ситуация, мать ее так!
Калина налил еще разведенного спирта. Я накрыл стакан рукой. Мне хватит.
Сейчас надо потрясти свою агентуру, чего они там нарыли?
После получаса беседы ни о чем с разведчиком, я отправился и вызвал по способу срочной связи своего агента. Того самого заместителя начальника местной милиции — Магомеда Асаева, он же «Махмуд».
С одной стороны мы его вытащили из всей этой заварухи. За пособничество бандитам мог прямиком угодить на нары. С другой, им как пить дать уже известно, что чеченская прокуратура «мутит» вокруг нас. И что он будет делать, как себя будет вести — одному богу известно. Может струсить и выложить то, что знает, а может «включить дурака», мол, ничего не знаю, но ежели чего там разнюхаю — незамедлительно проинформирую наши доблестные многоуважаемые органы госбезопасности в вашем многоуважаемом лице. «Делим член на многочлен!» М-да, ситуёвина!
Посмотрим, чего он сообщит, а в зависимости от результата и будем дальше разрабатывать наши стратегические планы, как грамотно прихлопнуть «Шейха» и его кровавую компанию.
Будет смешно, если «Махмуд» не «снимет» знак о вызове на встречу. Скажет, что забыл. Тогда придется вызывать всех этих милиционеров и, для прояснения обстановки с задержанными, проводить опрос, много времени потеряем впустую.
Я решил выждать еще пару часов. Просмотрел свои записи, чтобы не уснуть, вот ведь, Калина — гад, не дал выспаться, и я, чтобы оставаться в форме, глушил кофе с добавлением чистого спирта.
Вышел, проверил. Знак был снят — подтверждение встречи. Ну, все, пора идти.
Будить Каргатова, не будить? Пусть спит Серега! Я махнул рукой, дослал патрон в патронник. Пистолет положил в боковой карман бушлата.
Дом тот же. Обошел его изнутри. Тот же самый хлам, на том же месте. Никого нет. Свежих следов на пыли нет, грязь застывшая нетронута. Будем ждать. Закурил, посмотрел на часы. Двадцать минут ожидания. Не уснуть бы. Придет источник информации. И что? Опер дрыхнет сном младенца. Стоит ли с таким работать?
Я помотал головой, разгоняя сон. Растер лицо и уши. Отдельно помассировал губы, щеки. Это чтобы легче было улыбаться. Опер должен владеть своим лицом, голосом. И легко улыбаться. Суметь расположить к себе собеседника. Улыбка — первый шаг. Улыбка обезоруживает человека. Улыбка — первый признак того, что человек добрый и желает тебе добра. Только она должна быть искренней. От всей души, а не «американская» — нарисованная. Не дежурная. И глаза тоже должны улыбаться. Улыбка на лице без улыбающихся глаз — это оскал, гримаса агрессии.
Относись к людям так, как хочешь, чтобы к тебе относились.
Потом быстро в голове прогнал, какие вопросы меня интересуют. Послышались шаги. По тропинке грузно, весь обвешанный оружием, шагал мой источник информации. Мой агент с оперативным псевдонимом «Махмуд». Сегодня он пришел пешком. И лицо у него было тоже серое, уставшее. Шел нервно, озирался. Где же твоя прежняя уверенность? Где твоя вальяжность, барственность. Слаб в коленках-то мужик оказался. «Поплыл». Дожать? Посмотрим. Если будет кочевряжиться, то «прессану». Послушаем тебя для начала.
— Здорово, мужик! — я протянул руку.
— День добрый! Если он добрый, конечно! — лицо усталое у агента.
— Жив, здоров, на свободе. Чего тебе еще надо? — я улыбнулся, потом, перехватывая инициативу, продолжил: — Когда сюда шел, ничего подозрительного не заметил? Может, какая помощь нужна?
Источник обязан видеть в тебе человека, который не только «качает» информацию, но и заботится о тебе, о твоей безопасности.
— Нет, все тихо. Я проверялся, — тот был совершенно искренен.
— Это хорошо. Сколько времени есть в распоряжении?
— Минут двадцать-полчаса, — «Махмуд» посмотрел на свои наручные часы.
— Что говорят в деревне про ночной рейд? Про задержанных. И вообще, что говорят, какие слухи бродят?
— А! — он устало махнул рукой. — Все в шоке. За одну ночь взяли почти всю милицию. Взяли сочувствующих. Но, теперь связались с прокуратурой, с правозащитниками, те пообещали, что вытащат всех из тюрьмы. Правда, и денег немало попросили за помощь. Говорят, чтобы подкупить следователей, контрразведку, охрану.
— Много просят? — мне стало интересно.
— По сто тысяч рублей за каждого.
— Ого! — я присвистнул. — Не кисло. А харя не треснет? И где у крестьянина такие деньги? Я сам такие суммы только в кино и видел. Но у нас большой город — большие возможности. Можно, на худой конец, и кредит в банке взять. А здесь?
— У кого есть — те уже передали. Многие связались с Хизиром, мол, они тебе помогали, ты им теперь помоги.
— А он что?
— Хизир обещает помочь. Не знаю, поможет или нет. Про вас много говорят.