причиняем другому. Наш единственный принцип – стремление к научному знанию. Облегчение человеческих страданий – не больше чем игрушка для развлечения сентиментальных мечтателей».
Теперь перехожу к иному классу заблуждений, связанных с частой параллелью между вивисекцией и спортом на природе, иными словами, с охотой. Если бы теория об их существенном сходстве не имела следствия хуже утверждения, что все осуждающие вивисекцию люди точно так же должны осуждать охоту, я бы ни в коем случае не возражал. К сожалению, другое следствие – столь же логичное и правдоподобное – состоит в том, что все, кто одобряет охоту, должны одобрять вивисекцию. Сравнение основано на предположении, что главное зло, вменяемое вивисекции, заключается в причинении животному боли. В дальнейшем я намерен считать это предположение заблуждением, однако сейчас приму его ради аргументации в надежде доказать, что даже при этой гипотезе позиция сторонников вивисекции чрезвычайно слаба. В осуществлении этого сравнения их заявление таково:
5. Необходимо сравнивать совокупность боли.
«Совокупное количество зла, – я цитирую статью в «Пэлл-Мэлл газетт» от 13 февраля, – чинимое животным охотниками за год, возможно, превосходит зло, приносимое вивисекторами за полстолетия». Лучшим опровержением этого заблуждения послужит доведение его до логического заключения: очень большое количество мелких злодеяний равняется одному огромному злодеянию. Например, торговец, продающий плохой хлеб, наносит мелкий вред здоровью нескольких тысяч человек и тем самым совершает преступление, равное одному убийству. Однажды приняв эту абсурдную логику, вы будете готовы признать, что единственно справедливое сравнение возможно лишь между двумя частными случаями. Если вивисекторам придется оставить эту позицию, они смогут перейти на следующий уровень:
6. Боль, причиненная отдельному животному в процессе вивисекции, не больше боли, причиненной во время охоты.
Сам я не охотник, а потому не имею права рассуждать с видом знатока, однако почти уверен, что все любители этого занятия согласятся: данное положение не относится к стрельбе. В этом случае, если животное погибает мгновенно, смерть наступает настолько безболезненно, насколько возможно. В то же время обвинения в страданиях раненой жертвы должны быть предъявлены неумелому стрелку, а не охоте в целом. Полагаю, то же самое можно сказать относительно рыбной ловли, в то время как оправданий других разновидностей спорта на природе, особенно охоты с собаками, не могу привести в силу их чрезвычайной жестокости. Даже если предоставить сторонникам вивисекции право на два последних заблуждения, их использование в споре будет зависеть от справедливости следующего утверждения:
7. Основное обвинение, выдвигаемое против вивисекции, состоит главным образом в причинении животному боли.
Я же придерживаюсь противоположного мнения: главное зло заключается в воздействии на самого анатома. В уже цитированной статье мистер Фримен высказался следующим образом: «Вопрос не в том, какое количество боли причинено подопытному существу, а в моральных свойствах действий, порождающих страдания». Особенно отчетливо это заметно, если перевести взгляд с непосредственного процесса на его отдаленные последствия. Несчастное животное страдает, погибает, и на этом все заканчивается, в то время как человек, чья способность к сочувствию умерщвлена, а жестокость, напротив, поддержана размышлениями о намеренно причиненной боли, может стать отцом столь же жестоких детей и передать проклятие будущим поколениям. Даже ограничив взгляд сегодняшним днем, можно ли сомневаться, что растление души – зло еще большее, чем телесные муки? Но даже при необходимости признать это защитники практики вивисекции готовы утверждать:
8. Вивисекция не оказывает разлагающего воздействия на личность анатома.
«Взгляните на хирургов! – восклицают они. – Разве эти люди жестоки и лишены высоких моральных качеств? И все же необходимо признать, что во время операций доктора постоянно думают о боли – да, о боли, намеренно причиненной собственными руками». Аналогия несправедлива, ибо непосредственная цель – спасение человеческой жизни или облегчение страданий – придает хирургии благородный смысл, которому вивисекция с ее смутной надеждой на неопределенную помощь в неопределенном будущем неопределенному, еще не рожденному человеку не в состоянии что-то противопоставить. Вопрос этот должен решаться не дискуссией, а конкретными доказательствами. История представляет слишком много примеров деградации личности, вызванной намеренным безжалостным анализом страданий. Таково воздействие на испанский характер любимого национального зрелища – боя быков. Однако ради примера не обязательно отправляться в Испанию. Следующая цитата из статьи, напечатанной в номере «Спектейтор» от 20 марта, позволит читателю самому судить, какое воздействие оказывает практика вивисекции на умы студентов: «Но если для удовлетворения публики по этому вопросу (влиянию на умы анатомов) необходимы дальнейшие аргументы, можно привести мнение знакомого автору английского физиолога. Недавно он присутствовал на лекции, в ходе которой проводилась демонстрация на живых собаках. В то время как несчастные животные стонали и визжали от боли, многие студенты презрительно имитировали их крики! Рассказавший об этом случае джентльмен добавил, что картина мучений подопытных существ и дьявольского поведения публики настолько его потрясла, что он не смог дождаться окончания лекции и с отвращением покинул анатомический театр». Унизительная, но неоспоримая истина состоит в том, что человеческая натура заключает в себе хищные черты, что созерцание убийства способно пробудить жажду крови. После того, как первый инстинктивный ужас притупится привычкой, причинение мучений может вызвать сначала безразличие, затем нездоровый интерес, затем откровенное удовольствие и, наконец, отвратительный жестокий восторг. В данном случае на помощь сторонникам вивисекции приходит аналогия: спортивная охота, которую я рассмотрю.
9. Вивисекция не растлевает личность в большей степени, чем спорт.
Позиция оппонентов не пострадала бы значительно даже в случае признания данного утверждения, однако я склонен выразить сомнение в его вселенской справедливости. Необходимо помнить, что главный интерес спорта вовсе не связан с причинением боли. При сравнении этот фактор никогда не учитывается, в то время как в процессе вивисекции болезненный эффект играет важную, а порою и главную роль в привлечении внимания наблюдателей. Что бы нам ни говорили о высоком интеллекте анатомов в сравнении с низким интеллектом охотников на лис, аргумент работает против первых, поскольку, чем благороднее подвергаемая деградации личность, тем больший урон переживает общество. Corruptio optimi pessima.[13] «Однако довод не учитывает мотив действия! – воскликнут сторонники вивисекции. – Что такое спорт? Всего лишь развлечение. В данном вопросе наша позиция неуязвима». Давайте подумаем.
10. В то время как в спорте побудительный мотив эгоистичен, в вивисекции он в высшей степени бескорыстен.
Я убежден, что далекий от науки мир излишне склонен приписывать защитникам науки все добродетели, о которых те заявляют. А когда выдвигается любимый ad captandum vulgus[14] довод о высшей цели – благе человечества, общество готово немедленно воскликнуть вместе с миссис Варден: «Вот кроткий, праведный, преданный христианин, который насыпал соли на хвосты главных добродетелей и поймал их все до одной, а теперь не придает им значения, стремясь к высшей морали!» Иными словами, общество торопится принять образ бледного, истощенного служителя науки, посвятившего дни и ночи тяжкому неблагодарному труду, питаясь лишь идеей бесконечного гуманизма. Как человек, отдавший научным изысканиям немало времени и труда, я готов активно протестовать против искаженной картины. Считаю, что для истинно преданного исследователя избранная научная дисциплина скоро становится не менее захватывающей, чем спорт для увлеченного спортсмена или чувственное наслаждение для любителя удовольствий. Заявление о том, что тяжелый труд или некоторые лишения доказывают присутствие бескорыстного мотива, попросту чудовищно. Признайте, что бескорыстен старатель, день и ночь, без сна и пищи пополняющий свой тайный золотой запас; или карьерист, годами стремящийся к поставленной честолюбивой цели. Тогда я признаю, что научная работа движима бескорыстными побуждениями. Разумеется, не беру на себя смелость отрицать, что существует хотя бы один ученый, чья единственная цель заключается в приобретении нового знания – полезного или бесполезного. Аппетит этот столь же органичен, как стремление к новизне в любом другом занятии. Утверждаю лишь, что в данном поведении наряду с высшим побуждением присутствует и другое – более низкого свойства. И все же спор, вытекающий из сравнения вивисекции со спортивной охотой, основан на следующем утверждении, которое я считаю ошибочным:
11. Терпимость к одной форме зла порождает необходимость равной терпимости ко всем другим его формам.
Принятие данного положения парализует все мыслимые попытки преобразований. Как можно говорить о прекращении жестокого обращения с животными, когда в мире процветает пьянство? Предлагаете принять закон в интересах всеобщей трезвости? Стыдитесь! Взгляните на морские корабли, на которых рискуют жизнью наши отважные моряки! Что? Организовать крестовый поход против бесчестных судовладельцев, когда улицы полны людей, живущих в языческом невежестве? Можно ответить лишь одно: «Non omnia possumus omnes»[15]. Несомненно, человек, способный хотя бы в малейшей степени сократить окружающее зло, может найти поддержку в высказывании древнего мудреца: «Что бы ты ни делал, старайся изо всех сил».
Последнее заблуждение, к которому сторонники вивисекции могут обратиться, если все сказанное выше их не убедит, заключается в следующем: