23.
В августе 1521 года Уолси предложил себя в качестве посредника и привлек к своей дипломатической миссии в Кале и Брюгге отца Анны и нового секретаря Генриха Томаса Мора. Предложение кардинала звучало очень убедительно: в свете последних событий Договор о всеобщем мире утрачивал силу, и у Генриха появлялся шанс выступить в качестве главного арбитра на международной арене. Уолси аргументировал такой подход следующим образом: «В этом споре между двумя правителями для Вашего Величества будет похвально и станет великой честью – благодаря Вашей высокой мудрости и авторитету – встать между ними и остановить их, дабы их раздоры и разногласия не привели Вас к войне»24.
Такова, по крайней мере, была первоначальная логика Уолси, однако по мере изменения дипломатической обстановки он стал постепенно склонять Генриха к тому, чтобы выступить на стороне Карла против Франциска, а это означало новую угрозу войны. 8 сентября, во время аудиенции у французского канцлера Антуана Дюпра, отцу Анны задали неловкий вопрос: почему Генрих, объявляя себя посредником и арбитром, в то же время устраивает смотры боевых кораблей и войск? Болейн уклончиво ответил: «Мой господин ремонтирует свои корабли по мере необходимости, которая есть всегда. В это время года принято заниматься подобными делами, а что касается военных сборов, то мой господин полагает, что подобные маневры – дело привычное для этого времени года»25.
Столь слабые аргументы звучали неубедительно. После этих переговоров Болейн на несколько лет лишился доверия Франциска и его матери. В дальнейшем объясняться с французами пришлось новому постоянному послу во Франции, сэру Уильяму Фицуильяму, школьному другу Генриха, которому удалось достичь немногим большего26. Войска Карла, осадив Мезьер с востока и Турне с севера, двинулись в Па-де-Кале и практически сровняли с землей Ардр, который Франциск оставил незащищенным по просьбе английского короля. После этих событий на Фицуильяма обрушился поток гневных обвинений со стороны Маргариты Ангулемской: «Разве Вы не видите, что кардинал всегда заговаривает о мире накануне сражения?» Присутствовавшая при разговоре Луиза Савойская поддержала обвинительный тон дочери одобрительным взглядом. «Наши враги по-прежнему атакуют. Что Вы скажете на это? А что касается доверия, то оно в прошлом».
Когда Фицуильям попробовал робко возразить: «Смею заверить Вас, что мой король и мой господин ничего не скрывает от Вас», Маргарита ответила, что ловит его на слове, и если это окажется не так, она больше никогда не будет доверять этому человеку. Затем она настоятельно попросила Фицуильяма написать королю: «Заклинаю Вас, напишите наилучшим образом и поставьте в известность короля, Вашего господина, и Его Преосвященство кардинала, моего господина, что англичане причастны к падению Ардра и заслуживают наказания, дабы остальные видели, что это было сделано против воли Вашего господина»27.
Франциск предпринял ответные действия: он захватил Фуэнтеррабию в Стране Басков, снял осаду Мезьера и, собрав большое войско в Реймсе, готовился дать сражение Карлу. Уолси, не желая заканчивать войну на стороне слабого противника, предложил заключить соглашение о перемирии и отправил отца Анны и сэра Томаса Докра, еще одного искусного дипломата, к Карлу с сообщением, что Генрих пока не готов вступать в войну. Однако через несколько недель ситуация переменилась. Попытки Франциска освободить Турне были обречены на провал. В Италии же для Карла все складывалось удачно. 19 ноября его армия прорвала оборону Милана и захватила город, оставив лишь небольшой французский гарнизон, укрывшийся в крепости28.
Три дня спустя в Брюгге кардинал подписал секретный договор, согласно которому Англия в ближайшие два года должна была вступить в войну против Франции на стороне Карла. Более того, по условиям договора Карл должен был взять в жены свою кузину – дочь Генриха и Екатерины – маленькую принцессу Марию, которая к тому времени уже была помолвлена с французским дофином. Слухи о готовящемся договоре поселили панику среди англичан, живших в Париже: студенты университета спешно упаковывали вещи и покидали квартиры. Отец Анны нанял курьера, который должен был сопроводить его дочь домой29.
В своих расчетах он исходил из инструкций, которые Франциск дал своим послам в первые дни 1522 года и которые были мастерски перехвачены шпионами Уолси. «Весь вопрос в том,– пишет Франциск,– намерен ли мой добрый брат [то есть Генрих] сохранить братскую любовь… Что касается возникших, как он утверждает, подозрений, я не предпринимал никаких явных или скрытых действий против нашей дружбы». «Я надеюсь,– продолжает он,– что подозрения… которые имеются у меня против него, беспочвенны, и все же я нахожу странным, что договор, заключенный в Брюгге, скрывали от меня, [и] что английские студенты, учившиеся в Париже, вернулись домой, равно как и дочь господина Буллана»30.
Резюмируя свои размышления по поводу мотивов Генриха, он делает следующее заключение:
Я не уверен, удастся ли ему сохранить дружбу и со мной, и с недавно избранным императором [имеется в виду, что Карл пока считался императором номинально – он был избран, но еще не коронован папой римским], учитывая неприязнь между нами; однако он должен выбрать – держать нейтралитет или открыто высказаться в пользу одного из нас. Если он выберет нейтралитет, я не выкажу недовольства; однако если он выступит против меня, я сочту это большой несправедливостью, если вспомнить, что нас связывало дружеское общение, клятвы и соглашения31.
Вполне возможно, что к Рождеству 1521 года Анна покинула Францию и вернулась домой. Если это так, она наверняка была наслышана о «веселых празднествах» и «великолепных маскарадах, интерлюдиях и роскошных банкетах», проводившихся в этом году в любимом дворце Генриха в Гринвиче32. Ее родители, а также сестра Мэри с мужем были в числе гостей. Был приглашен и младший брат Джордж, который впервые появился при дворе вместе с родителями на праздновании Рождества в 1514 году и с тех пор присутствовал на рождественских праздниках в качестве королевского пажа. Как многие Болейны, Джордж бегло говорил по-французски, вероятно выучив язык сначала в Оксфорде, а затем в Париже. Сыновья амбициозных родителей нередко посещали лекции в колледже Кальви (который также иногда называли «маленькой Сорбонной») или брали уроки у частных учителей33.
В это Рождество Анну на праздник во дворце не пригласили, впрочем, она вряд ли об этом сожалела, если принять во внимание ее большую привязанность к Франции. Ей нужно было время, чтобы приспособиться к новому окружению, и у нее были все возможности, чтобы найти себя в новой жизни. Ее мать занимала положение одной из главных фрейлин Екатерины Арагонской со времени вступления той на престол34. Ее отец, хотя и был на короткой ноге с Луизой Савойской и Маргаритой Ангулемской, ловко отдалился от них, когда времена изменились, искусно лавируя между сторонами переговоров в Кале и Брюгге и сохраняя видимость нейтралитета, при этом он получал секретные донесения из Франции и успешно делился ими с Карлом35.
За прошедшие семь лет Анна объездила всю Францию и получила много волнующих впечатлений. Наряду с личными отношениями она приобрела бесценный опыт, наблюдая за тем, как устроена жизнь, когда ею правят мужчины, и вместе с тем узнала, как такие выдающиеся женщины, как Клод, Луиза и Маргарита, могут пользоваться властью и влиянием, каждая в присущей ей манере. Она получила образование, которое не могли ей дать обычные учителя. Но что ждет ее впереди?..
8. Первые встречи
Первые заметки о личности Анны Болейн относятся ко времени ее возвращения из Франции. Джордж Кавендиш, джентльмен-привратник Уолси и непосредственный свидетель событий, оценивая навыки, приобретенные Анной на континенте, отмечает «ее прекрасные манеры и поведение». Этого исключительного комплимента она удостаивается на страницах его книги «Жизнь Уолси», где Анна предстает виновницей трагического конца Уолси. Многое из того, о чем пишет Кавендиш, происходило на его глазах: его описания характеров весьма убедительны, однако он писал, опираясь на личные воспоминания, а память могла подвести. Иногда он неверно истолковывает события и путается в хронологии: например, он ошибочно утверждает, что к тому времени, когда Генрих влюбился в Анну, карьера ее отца только начиналась или что Анна оставалась при французском дворе до лета 1524 года1.
Более подробные описания внешности Анны начинают появляться после того, как Генрих принимает решение о разводе с Екатериной Арагонской. Первое из них, относящееся к февралю 1528 года, принадлежит Лодовико Черезари, уполномоченному представителю герцога Миланского в Париже, который заверяет венецианскую синьорию[53] в том, что эта дама «очень красива» (итал. bellissima)2. Такое же впечатление она произвела на французского дипломата Ланселота де Карля, который впервые увидел Анну, приехав в Англию в мае 1535 года, когда она уже была супругой Генриха и королевой Англии.
Она была красива и стройна,
Но более всего влекли ее глаза.
Движеньем их она владела безупречно,
Порою взгляд ее скользил вокруг беспечно,
Порой посыл красноречивых глаз
Вверял отважно тайну сердца3.
Менее поэтичное описание Анны дает Джон Барлоу, рыжеволосый коротышка, капеллан ее отца. В 1532 году в беседе с фламандским дипломатом в Лёвене он отмечает «красоту ее речи и грациозность движений», однако называет ее всего лишь «довольно красивой» (фр. competement belle), при этом не забывая упомянуть, что она происходит из «хорошей семьи»4. Симон Гринер, которого Генрих пригласил в Англию, чтобы заручиться поддержкой швейцарцев в вопросе развода с Екатериной Арагонский, как и Джон Барлоу, был невысокого мнения о ее наружности; по его словам, она была «молода, хороша собой, довольно смугла»