18.
Анна продолжала таить обиду на Уолси за то, как он разлучил ее с Гарри Перси, однако понимала, что ей не обойтись без его помощи в деле развода. Она собственноручно написала ему примирительное письмо, которое начиналось с выражения смирения и покорности:
Мой господин, после моих самых скромных рассуждений я предаю себя Вашей Милости и чувствую себя обязанной выразить Вам мою почтительную благодарность за труды и хлопоты, которыми Вы утруждаете себя денно и нощно, вкладывая всю свою мудрость и великое тщание в дело, которое должно принести величайшее благо, какое только может получить живая душа; именно поэтому я не могу не помнить о том, насколько ничтожна и недостойна я в сравнении с Его Святейшеством. Что же касается Вас, то я знаю, что никакими своими достоинствами я не заслужила Ваших стараний; и все же каждый день я узнаю от своих друзей о Вашей доброте ко мне; и даже если бы сие мне было неизвестно, ежедневные доказательства Ваших дел свидетельствуют о том, что Ваши слова и письма ко мне правдивы.
Затем, покончив с подобострастными изъявлениями и слегка изменив тон, Анна намекает на вознаграждение, которое ожидает кардинала, если ему удастся достичь желаемого для нее и Генриха исхода.
Итак, мой добрый господин, надеюсь, Вы с благоразумием отнесетесь к тому, что отнюдь не все в моих силах и вряд ли я по достоинству смогу вознаградить Вас, и все же заверяю Вас, что буду действовать из благих побуждений, а после того, как это дело будет решено, Вы найдете в моем лице того, кто будет готов воздать Вам должное и служить Вам, и, когда Вы выберете то, что Вам понравится, я почту за величайшее счастье оказать Вам эту услугу. В сравнении с милостью короля я только одно могу твердо обещать Вам – мою сердечную и искреннюю любовь, которую я сохраню на всю жизнь.
В таком же духе она заканчивает «это несовершенное, но полное неподдельной искренности письмо… написанное рукою той, что просит Вашу Милость принять его в знак признательности от Вашей смиренной и покорной слуги, Анны Болейн»19.
Уолси был не из тех, кого можно было легко провести льстивыми речами, однако он понимал, что ему необходимо завоевать ее расположение. 12 февраля он отправляет двух новых агентов для встречи с папой Климентом. Один из них – его секретарь Стивен Гардинер, второй – Эдвард Фокс. Они были знакомы еще со времен учебы в Кембридже, и с самого начала договорились о том, что Гардинер возглавит миссию, а Фокс будет следовать его указаниям, «как того требует наше давнее знакомство и прочная дружба»20. Они должны были как можно скорее отправиться в Орвието, взяв с собой Джона Барлоу в качестве курьера21.
В подробной инструкции, написанной на шестидесяти четырех страницах убористым почерком, Уолси наставлял Гардинера и Фокса: им предстояло получить безусловное разрешение на брак Генриха и вытребовать особые полномочия для Уолси и второго кардинала-легата или только одного легата, дабы окончательно решить дело о разводе. Если Климент выскажет опасения по поводу ответных действий со стороны Карла, они должны сказать ему, что Генрих готов рискнуть войском и казной для защиты Святого престола.
Представляя дело папе, Гардинер и Фокс должны были сделать особый упор на запрет, описанный в Левит, из чего следовало, что Генрих стремился аннулировать свой брак «не из-за пустого увлечения и незаконной любви» к другой женщине, но из-за угрызений совести. Он желал жениться на Анне, поскольку эта женщина обладала…
…признанными добродетелями, о чем свидетельствовали ее безгрешная жизнь и неопровержимая девственность, а также такими качествами, как чистота, целомудрие, воздержанность, скромность, кроткий нрав, мудрость и, наконец, ее благородное происхождение и наличие королевских кровей в ее родословной, образование, привившее ей похвальные качества и манеры, очевидная способность к деторождению; кроме того, она обладала многочисленными положительными свойствами характера, на которые следовало обратить внимание и по достоинству оценить22.
Предполагалось, что Гардинер и Фокс по пути в Дувр заедут в Хивер, чтобы коротко встретиться с Анной, которая ради приличия покинула двор за день до возвращения Гамбары из Италии. Генрих в письме к ней, написанном на английском, объясняет цель их визита: «Моя дорогая, этот визит нужен лишь для того, чтобы снабдить гонца и его товарища всеми возможными сведениями, которые способствовали бы благополучному разрешению нашего дела, как это было задумано нами»23.
Через несколько дней Генрих написал ей снова, досадуя («находясь в недоумении», по его собственному выражению) на то, что его страдания в разлуке с ней стали поводом для сплетен в Лондоне. Он жалуется на то, что в Лондоне лучше знают о том, «что происходит со мной, чем любой, кто находится рядом, чему я немало удивляюсь». Он подозревает, что «всему виной отсутствие должной осторожности и конфиденциальности». «Пока мне больше нечего Вам сказать,– заканчивает он письмо,– но я надеюсь, что в скором времени наши встречи будут зависеть не от легкомысленности других людей, а от нашего собственного желания». Позже он сетует на то, что его личная жизнь обсуждается в каждой пивной24.
На этот раз письмо Анне привез ее брат Джордж. На его осторожность можно было положиться. Со временем Генрих начал поручать ему передавать Анне на словах то, что хотел сообщить ей. «Об этом Вам расскажет от моего имени Ваш брат,– писал он,– которому, я надеюсь, Вы доверяете, поскольку в письме это вышло бы слишком длинно»25.
Тем временем отношение к Анне становилось все более неоднозначным. Ее брат Джордж и супруг сестры Уильям Кэри были на ее стороне, так же как и сэр Томас Чейни, недавно ставший частью ближнего окружения Генриха на основании изданных Уолси Элтемских ордонансов. Анна знала, что может рассчитывать только на этих троих, в остальных она не была уверена. Сэр Джон Рассел, тоже недавно допущенный в ближний круг короля, был человеком Уолси. Энтони Браун, ставший к тому времени ярым франкофобом, не скрывал своей неприязни к Анне26. Когда наступило время сделать выбор, он остался верным сторонником Екатерины и ее дочери. Так же поступил и Николас Кэрью, вновь занявший место при дворе. Впрочем, пока их отношение открыто не проявлялось. Люди такого склада умели ловко притворяться. Они, как Генри Норрис, быстро завоевывавший авторитет в глазах Генриха, старались до поры до времени ни с кем не ссориться27.
Как только Гамбара, покончив с делами, отправился назад, в Италию, Генрих и Анна воссоединились в Виндзорском замке, где Анна заняла комнаты, находившиеся под покоями Генриха. По инициативе Уолси двое его верных камергеров Ричард Пейдж и Томас Хинидж теперь всегда находились при дворе. Оба отныне имели доступ во внутренние покои короля, причем Хинидж занял положение наравне с Норрисом и получил указание шпионить за Анной.
В первом донесении, датированном 3 марта, Хинидж пишет о том, что Анна намеренно начала изводить его колкостями и насмешками. Например, как-то мать Анны заказала «кусок тунца» с личной кухни короля, однако рыбу так и не доставили. Анна пожаловалась на это Генриху. Когда в тот же вечер Хинидж в положенное время принес Анне ужин, она язвительным тоном предложила ему присоединиться, отметив, что неплохо было бы сейчас, во время Великого поста, отведать карпа или креветок из личных прудов Уолси. Заканчивая свой «наспех нацарапанный отчет», Хинидж просит кардинала великодушно простить его, но он не привык, чтобы с ним обращались как с игрушкой, «ибо это не что иное как чванство и женский каприз»,– добавляет он, не скрывая своего презрения28.
Однако более всего говорит о личности Анны ее постоянное стремление оказывать покровительство своим друзьям и сторонникам. Как отмечает Кавендиш, «при дворе все без исключения обсуждали то, как она, пользуясь благосклонностью короля, ловко добивалась любых привилегий для своих друзей». Она хорошо усвоила уроки Луизы Савойской и понимала, что покровительство – это нечто большее, чем раздача почестей и наград, это демонстрация власти и влияния29.
О самых первых проявлениях этой склонности Анны свидетельствует второй отчет Хиниджа, составленный для Уолси,– неожиданная архивная находка, выставленная на аукционе Sotheby’s в 2022 году30. В донесении от 15 марта Хинидж сообщает, что Чейни обратился с просьбой о пожаловании ему из королевской казны 400 фунтов наличными, которые он желал бы получить в течение недели или десяти дней, в качестве альтернативы он был готов взять в аренду на 60 лет участок соляных болот в Кенте или Сассексе – тогда это был прибыльный бизнес, в котором он уже имел свою долю31. Анна поддержала его просьбу и пыталась оказать давление на Уолси, который был против. В свою очередь Уолси, не желая портить с ней отношения, отправил Хиниджу подарок для нее, «за который она сердечно благодарит Вашу Милость и выражает сожаление о том, что не знала, прежде чем подать прошение Вашей Милости… о характере этого дела». В качестве благодарности Анна послала ему ответный знак внимания, однако за этим подарком последовала новая просьба о назначении ее протеже на вакантную должность аббата в Питерборо. Поскольку у Уолси был свой кандидат на эту должность, избранию которого он всячески содействовал, затея Анны провалилась, однако, несмотря на эту неудачу, ее желание властвовать только усилилось32.
Через некоторое время, когда между Чейни и Расселом возник конфликт по поводу прав на опекунство над двумя падчерицами[69] Рассела, Анна сочла своим долгом вмешаться. Обычно права на опекунство доставались тому, кто предлагал за них наиболее высокую цену. Поскольку опекун получал во владение долю земель подопечного и право устраивать его брак, эта практика приносила сказочные доходы и была очень выгодна. Чейни стремился получить право опеки хотя бы над одной из девушек, Рассел же настаивал на том, чтобы права опеки над обеими дочерями достались его жене, особенно над младшей, которая «была для нее [матери] единственным утешением и радостью»