17. В умении добиться привилегий и снискать милости Анне не было равных. Всего за несколько дней ей удалось заставить Генриха изменить свое мнение о том, как помочь овдовевшей Мэри Болейн. В очередном письме «своей возлюбленной», на этот раз на английском, он пишет:
Что касается дела Вашей сестры, я поручил Уолтеру Уолшу [еще одному камергеру личных покоев] написать милорду [сэру Томасу Болейну?] и изложить мое мнение, благодаря чему я надеюсь, что Ева не сумеет обмануть Адама. Ибо, что бы ни говорили, честь обязывает его принять участие в судьбе его родной дочери, находящейся теперь в крайних обстоятельствах18.
Смысл сказанного Генрихом не вполне понятен. Скорее всего, имеется в виду, что Мэри Болейн после смерти мужа хотела получить право опеки над своим несовершеннолетним сыном и возможность сохранить контроль над его наследством. Унаследовав феодальные владения в Эссексе, Гемпшире, Уилтшире и Бакингемшире, часть которых были «пожалованы короной» (как тогда говорилось), мальчик находился под опекой короля. Объяснить, почему отец Мэри не вмешался в это дело и не выкупил право на опеку, можно только скупостью, которой славился Томас Болейн.
Впрочем, это уже не имело значения, поскольку в дело вмешалась Анна. Используя свое влияние на короля, она получила право «распоряжаться землями, принадлежавшими Уильяму Кэри, ныне покойному, пока его сын и наследник Генри Кэри не достигнет совершеннолетия, а тем временем быть опекуном Генри Кэри и решать вопрос о его браке»19. Получить такое право, даже если наследник приходился родным племянником, для молодой незамужней женщины, не отличавшейся знатным происхождением, было беспрецедентным случаем. Ей удалось добиться своего, сыграв на чувствах Генриха, отчаянно скучавшего в разлуке с ней. Его письмо к ней начинается с мольбы Всевышнему о том, чтобы Он «в скором времени воссоединил нас, ибо я так жажду этого». Генрих говорит, что думает об Анне постоянно: «…в отсутствие моей возлюбленной меньшее, что я могу сделать,– послать ей мясо оленя, в названии которого есть буквы моего имени[74]; предвкушаю момент, когда, коли на то будет Божья воля, Вы насладитесь этой плотью, как если бы это была моя плоть». Это еще один пример причудливых фантазий Генриха, которыми наполнены его любовные письма. Однако, в отличие от ранее упоминавшегося эпизода, когда он посылал в дар Анне мясо оленихи, сейчас его метафора приобретает более сексуальный подтекст – теперь он жаждет проникнуть в нее20.
Следующая попытка Анны оказать протекцию привела к конфликту с Уолси. Сестра Уильяма Кэри, Элинор, монахиня Уилтонского аббатства в Уилтшире, претендовала на вакантную должность настоятельницы после смерти старой аббатисы; обычно решение о назначении на эту должность принимала церковь. Пока Уильям был жив, он несколько раз просил Уолси за сестру. Когда в дело вмешалась Анна, Генрих сначала оказывал ей всяческую поддержку, пока не узнал о темном прошлом Элинор. Она «сама призналась», пишет он своей «дорогой возлюбленной» в следующем письме через несколько дней, шокированный тем, что ему открылось. Элинор призналась в том, что у нее «двое детей от двух разных священников и, кроме того, она была на содержании у слуги лорда Брока, и это было совсем недавно». «Ни за какое золото мира я бы не стал чернить ни свою, ни Вашу совесть, отстаивая интересы особы столь безнравственного поведения»21.
Однако если Генрих полагал, что это остановит Анну, он поспешил с выводами. Она уже проиграла одно дело Уолси несколькими месяцами ранее, когда ей не удалось продвинуть своего кандидата на должность настоятеля аббатства Питерборо. На этот раз она во что бы то ни стало решила добиться своего. На место аббатисы Уилтонского аббатства было две претендентки: Элинор и приоресса этого же аббатства Изабель Джордан, которую поддерживал Уолси. Кардинал считал ее достойной кандидатурой, пользовавшейся уважением большинства монахинь. Генрих, оказавшись меж двух огней, решил, что надо найти компромиссное решение и назначить на эту должность «женщину порядочную и доброжелательную»22. Он трижды письменно обращался к Уолси через доктора Белла, чтобы отклонить кандидатуру Джордан. Нарушение воли короля означало бы, что «кое-кто [то есть Анна] будет сильно огорчен».
Уолси явно недооценил роль Анны в этом деле и поступил по-своему, утвердив Изабель Джордан. Он даже не подозревал, что Генрих не только обсуждает с Анной должностные назначения в Уилтонском аббатстве, но и отправляет с курьером к ней в Хивер на проверку государственные документы23.
Едва Уолси принял решение, как тут же получил серьезное предостережение от Хиниджа. Его осведомитель при дворе в сдержанных выражениях осторожно сообщал ему, что «Его Величество был не слишком доволен результатами выборов настоятельницы Уилтонского аббатства… поскольку из всех претенденток он менее всего был настроен в ее пользу»24. На первый взгляд совершенно непонятно, почему Уолси так открыто проигнорировал желание Генриха (а следовательно, и Анны), да еще по такому незначительному поводу. Была ли это простая оплошность, вызванная тем, что его мысли были заняты другим? Вполне вероятно, учитывая, что потливая горячка уже добралась до его дома и он опасался за свою жизнь. Или он просто не придал значения наставлениям доктора Белла?25
Истинная причина заключалась в другом. Уолси не побоялся ослушаться Генриха, потому что получил известия от Гардинера, который сообщил, что папа Климент, находясь в Витербо, издал окончательное распоряжение о рассмотрении дела о разводе Генриха. Кампеджи должен был в скором времени доставить этот документ в Лондон26. Внезапно положение кардинала вновь укрепилось, и он решил действовать так, как считал нужным, и назначил кандидата, которого считал более достойным. Пусть он прогневит Генриха, но Бог не осудит его за это.
Своеволие Уолси привело Генриха в ярость. В гневе это был совсем другой человек, не похожий на того влюбленного, который в своих письмах к Анне рисовал сердце с ее инициалами. Этот другой Генрих был способен не колеблясь отправить на казнь Ричарда Эмпсона и Эдмунда Дадли; без долгих рассуждений приговорить к смерти Эдмунда де ля Поля, а затем отправиться на войну с Францией только потому, что считал это целесообразным; обречь герцога Бекингема не просто на смерть, но на жестокое убийство от рук неумелого палача. Письмо к Уолси, написанное им собственноручно 14 июля 1528 года, поражает своей жесткостью, которая кажется еще сильнее из-за того, что она облечена в форму мягкого «наставления» от «любящего монарха, господина и друга». «Не для того, чтобы выразить свое неудовольствие, но единственно для того, чтобы Вы знали: Он желает Вам той пользы, и телесной, и душевной, какую Вы сами себе желаете»27.
Затем, отставив в сторону любезности, если считать таковыми фразы в начале письма, Генрих переходит в наступление:
Мне думается, что не в том состоит истинный долг [обязанность] верного любящего друга и слуги, когда на его усмотрение оставлен вопрос (затрагивающий интересы короны и его господина) избирать и выбирать человека ему угодного [нам противного]. Но еще больше мне не нравится то, что Вы прикрываете свой поступок незнанием того, что было угодно мне, ссылаетесь на незнание моих твердых намерений в этом деле.
Далее Генрих слово в слово передает текст исходной инструкции для Уолси, а затем переходит к следующему: «Ваше преосвященство, плохо обойтись с человеком, да и еще и покривить душой при этом – двойное оскорбление… а потому, ваше преосвященство, впредь не допускайте подобного по отношению ко мне, ибо пуще всех живущих я этого не терплю»[75]28.
Ясно выразив свою точку зрения, Генрих великодушно заявляет, что будет удовлетворен, если Уолси смиренно принесет свои извинения29. Впредь что-либо советовать королю стало куда труднее. Генрих по-прежнему прислушивался к Уолси, однако, отдавая распоряжения или высказывая критические замечания, он ожидал в ответ полной покорности. Стоило ему начать фразу характерным «итак», как окружающие понимали, что он уже принял решение и с ним лучше не спорить. Когда он проявлял нетерпение или чувствовал, что кто-то посмел усомниться в правильности его решения, он обычно прибегал к словесной уловке, заставляя человека повторить уже сказанное им «один, два, три раза»30.
Желая загладить вину, Уолси написал Анне письмо и послал подарок. Само письмо не сохранилось, однако сохранился ответ. Поспешно написанную Анной записку, частично превратившуюся в пепел во время сильного пожара 1731 года в Эшбернем-хаусе в Вестминстере, полностью расшифровал англиканский священник и историк Ричард Фиддес, когда в 1724 году работал над своей книгой «Жизнь кардинала Уолси» (Life of Cardinal Wolsey). Мы же можем воспользоваться уцелевшим фрагментом рукописи, чтобы проверить, насколько точен автор. Письмо Анны написано прежним заискивающим тоном. «Со всей скромностью, на какую только способно мое бедное сердце, – начинает она, – я благодарю Вашу Милость за доброе письмо и за Ваш щедрый подарок, которого я бы никогда не заслужила без Вашей помощи». Был ли упомянутый подарок чем-то материальным или речь шла о новостях от Гардинера о том, что папа наконец издал желанное распоряжение? Как бы то ни было, подарок заставил Анну несколько вычурно заявить: «В своей жизни, помимо Его Величества, я более всего обязана Вам и буду любить Вас и служить Вашей Милости, в чем я умоляю Вас никогда не сомневаться, как и в том, что, пока я дышу, я никогда не отступлю от своих слов».
Как и прежде, она заканчивает письмо обещанием вознаградить Уолси, однако только при условии исполнения дела, что придает ее обещанию оттенок скрытой угрозы:
Что же касается приезда легата, то я очень этого желаю. И если Богу будет угодно, в ближайшее время это дело благополучно разрешится; и тогда я надеюсь, милорд, частично вознаградить Вас за Ваши огромные старания. Между тем я должна настоятельно просить Вас принять все происходящее как проявление моей доброй расположенности к Вам, а не власти над Вами, при этом и Вы должны быть доброжелательны ко мне, как тому учит наш Господь