31.
Неприятности множились, и спасти положение не помогло даже комедийное представление в жанре фарса, которое затеял отец Анны, стремясь развлечь нового французского посла Габриэля де ла Гиша, прибывшего в Лондон на второй день Рождества на смену Жану дю Белле. В этом откровенном фарсе изображалось, как Уолси попадает в ад. Несмотря на распоряжение герцога Норфолка напечатать текст пьесы, рукопись не сохранилась. Однако, судя по всему, если пьеса предназначалась для того, чтобы позабавить французского посла, то эффект получился обратным: ла Гиш счел ее безвкусной и не преминул сделать герцогу красноречивое внушение (фр. blâme fort). Он напомнил Норфолку, что кардинал Уолси когда-то был хорошим другом Франции. Неблагоразумно было расстраивать де ла Гиша, в чем Анна убедилась позже, когда они с Генрихом принимали его в Прощеный вторник: посол держался весьма холодно32.
К этому времени Анна и Генрих уже вернулись в Уайтхолл, где не было места для Екатерины, и Анна чувствовала себя спокойно. В новом дворце всем Болейнам были отведены отдельные покои, и в часы досуга Джордж и его отец играли в карты, шаффлборд, кегли и теннис с Генрихом или друг с другом, с Анной, сэром Томасом Чейни, а иногда к ним присоединялся молодой Фрэнсис Уэстон, недавно принятый на службу в личные покои короля33.
16 января 1531 года парламент возобновил свою работу. Парламентарии собрались, чтобы заслушать обличительные показания против священников, обвиненных в превышении полномочий, слушание по делу которых должно было начаться в Суде королевской скамьи. Норфолк, занимая Шапюи беседой, намекнул ему о предстоящих бурных событиях и поделился с ним разрозненными выдержками из досье, составленного в Дарем-хаусе. Он заявил, что Генрих «наделен правом безраздельно властвовать в своем королевстве и не признавать никакой власти свыше». Он не допустит пересмотра своих решений в Риме, а папа Климент не имеет над ним никакой власти, пожалуй, за исключением вопросов, касающихся ереси. В довершение к сказанному, герцог показал Шапюи слепок с надписи на знаменитой печати короля Артура, находившейся в Вестминстерском аббатстве[82]. Из нее следовало, что Артур был «императором» Британии, Франции и большей части Западной Европы, о чем свидетельствовали хроники и факты, изложенные в «Смерти Артура» Томаса Мэлори. Это очень позабавило императорского посла, и он, рассмеявшись, выразил удивление, что Генрих заодно не объявил себя и императором Азии34.
21 января Генрих прекратил слушания в Суде королевской скамьи, однако приказал священникам выкупить парламентское помилование, заплатив в казну огромный штраф в размере 118 000 фунтов (что сегодня составило бы свыше 120 миллионов фунтов). 7 февраля он потребовал от них признать его «Единственным защитником и верховным главой английской церкви и духовенства». Священникам не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Однако они настояли на том, чтобы к этой формулировке добавили важную поправку – «насколько это позволяет закон Христа»35.
Вопрос о внесении этой поправки был улажен после того, как в зале, где проходила конвокация[83] (синод и парламент заседали одновременно), появился человек, недавно поступивший на службу короля. Он искал архиепископа Уорэма. Это был Томас Кромвель, сорокапятилетний юрист-самоучка, сын йомена из Патни. Так он впервые появился на публике, выступая от имени короля. Своими повадками он напоминал леопарда (впоследствии этот хищник станет его домашним любимцем); он бегло говорил на итальянском и французском, знал латынь и преданно служил Уолси почти до самого конца, пока не понял, что дальнейшим упорством может поставить крест на своей карьере. До службы у Уолси он сражался в Италии как наемный солдат и участвовал в битве при Гарильяно, произошедшей в 1503 году к северу от Неаполя, впоследствии он работал на банкиров Фрескобальди во Флоренции и в Лондоне. Само пребывание во Флоренции в то самое время, когда Николо Макиавелли гордо вышагивал по залам палаццо делла Синьория (палаццо Веккьо), могло научить многому. В конце 1530-х годов лорд Морли справедливо заметил, что Кромвель был бы доволен, получив в подарок книги Макиавелли «История Флоренции» и «Государь». Однако, что касается честолюбивых вельмож, придворной жизни и искусства овладевать удачей, Кромвель и без этих книг смог прийти к тем же выводам, что и их автор, поскольку во Флоренции все вокруг было пропитано этими истинами36.
Примерно в 1513–1514 годах Кромвель работал на лондонскую компанию купцов-авантюристов в Антверпене, а затем стал ездить в Рим с поручениями от частных клиентов, после чего наконец поступил на службу к Уолси для осуществления особых проектов. Теперь, когда он взял под контроль парламентские дела Генриха, к нему было приковано особое внимание. Он никогда не пользовался протекцией Анны и не был в числе ее любимчиков. Его преданность распространялась только на короля, и он поднимался вверх по карьерной лестнице лишь благодаря своему практическому опыту юриста и управленца. Он никогда не искал поддержки у Анны или ее родственников, и лишь однажды, в 1529 году, он обратился к ее дяде, герцогу Норфолку, который помог ему получить место в парламенте. В период с 1531 по 1534 год не существует никаких признаков переписки между Анной и Кромвелем, и даже если она и оказывала ему знаки покровительства, то обнаружить их следы невозможно. Он, безусловно, имел какие-то дела с Болейнами, но исключительно по распоряжению Генриха или если это было в его интересах, и никак иначе. Он разделял взгляды Болейнов на папу римского и католическое духовенство, однако они никогда официально не объединяли усилий для осуществления церковной реформы. Кромвель мог быть полезен Анне и Генриху, однако они понимали, что его следовало опасаться. В дипломатической агентуре у него были свои люди: эти контакты он приобрел за время работы на семью Фрескобальди и службы у Уолси. Главная опасность для Анны состояла в том, что однажды их интересы могли не совпасть, и тогда он начал бы действовать против нее37.
Все сказанное Кромвелем архиепископу Уорэму так и осталось тайной, однако, как только он вернулся к Генриху, тот тотчас же отправил на заседание синода Джорджа Болейна. Болейн появился в зале, где заседало духовенство, с пачкой бумаг, написанных им собственноручно, при этом два документа удалось установить38. Один из них, более объемный и внушительный, назывался «О делах, касающихся королевских прерогатив[84]» (Matters touching the king’s prerogative) и затрагивал тему христианского послушания. В нем утверждалось, что короли по праву владеют «карающим мечом правосудия». Только они способны вернуть церковь в то состояние, в котором она пребывала, пока власть папы римского не развратила ее. Только «христианский государь, обладающий праведным рвением», будет иметь «силу побороть и подавить лживые измышления». «Высшая власть короля, опирающаяся на Слово Божие, ни в коем случае не должна ограничиваться никакими несостоятельными декретами, папскими законами или пустыми традициями, навязанными людям, при этом она имеет силу как приказывать, так и служить, а также исполнять духовное управление церковью, главой которой он является». По сути, это была расширенная версия рассуждений Тиндейла, свидетельствующая о том, какое влияние на Джорджа оказало чтение «Послушания христианина»39.
Бракоразводная кампания Генриха принимала новый оборот. Побуждаемый нетерпением Анны, он стал осторожно наводить справки о мнениях передовых умов реформаторского движения на континенте. Аргументы автора «Послушания христианина» так сильно подействовали на него, что он в течение нескольких месяцев тщетно пытался заманить Тиндейла обратно в Англию. Пройдет время, и в силу непостоянства характера король резко изменит отношение к этому ученому-реформатору. Генрих прогневается на Тиндейла за его воззрения относительно таинства причастия, будет называть его еретиком, а его сочинения «грубыми» и «нецерковными». Эта внезапная перемена во взглядах произойдет тогда, когда Томас Мор откроет ему глаза на суть религиозных убеждений Тиндейла40.
Первым реформатором, с которым Генрих и Анна встретились лично, был Симон Гринер (Гринеус) из Базеля, к тому времени уже убежденный сторонник реформаторских идей, который прибыл в Англию с охранной грамотой. Он приехал в конце марта 1531 года и покинул страну в июле, примерно в то время, когда в Англию вернулся Роберт Барнс, вынужденный скрываться с тех самых пор, как Уолси заставил его отречься от своих взглядов. Каждому из них были предложены деньги за то, чтобы они изучили отношение к разводу в протестантской среде. Как выяснилось, мнения швейцарских богословов разделились, а вот в Германии перспективу развода осудили. Самое большее, на что был готов пойти Лютер,– это предложить Генриху двоеженство: Генрих мог вступить в брак с Анной при условии сохранения добрых отношений с Екатериной. Генрих и Анна поняли, что взяли ложный след41.
К началу марта английское духовенство согласилось признать новый титул Генриха и выплатить штраф, после чего парламент принял закон о помиловании священников. 30 марта Мор по приказу Генриха, испытывая явную неловкость, озвучил позицию университетов на заседании обеих палат парламента. Эти мнения вместе с ходатайством о разводе, которое Генрих представил в 1529 году на судебном процессе в Блэкфрайерс, были позже изданы одним томом с труднопроизносимым названием, скорее похожим на тираду, которое в переводе на современный язык выглядит примерно так: «Решения самых прославленных и выдающихся университетов Италии и Франции о том, что мужчине противозаконно жениться на жене своего брата, кои даже сам папа римский не вправе отменить» (The Determinations of the Most Famous and Most Excellent Universities of Italy and France, that it is so unlawful for a man to marry his brother’s wife that the pope hath no power to dispense therewith). После этого в заседаниях парламента был объявлен перерыв до конца года