10.
Де Дентевиль поделился опасениями со своим братом Франсуа, который был постоянным послом Франции в Ватикане и тоже принадлежал к группе сторонников Лефевра. Они оба считали, что Генрих, предпринимая шаги, которые только усиливали угрозу раскола церкви, тем самым дискредитирует себя как убедительного и конструктивного критика папской власти и защитника такой реформы церкви, которую поддерживали евангелисты во Франции. «Разве не ты говорил мне,– спрашивал де Дентевиль, хватаясь, как утопающий за соломинку, за слова брата,– что ранее рассказал послам короля [Генриха], будто сам слышал, как папа признавался, что в вопросе «великого дела» всем было бы лучше, если бы он закончил начатое и женился на ней. Если это действительно так,– продолжал он,– это может сослужить ему [Генриху] хорошую службу». Он может заявить, что, женившись на Анне, он действовал по совету папы Климента, который тот лично дал ему прежде11.
Предчувствия де Дентевиля нашли отражение в картине, которую он заказал Гансу Гольбейну. Это полотно под названием «Послы» считается одним из самых известных и загадочных шедевров живописи XVI века. На первый взгляд может показаться, что в картине художник запечатлел лишь момент краткой встречи де Дентевиля с его давним другом Жоржем де Сельве, епископом Лавора и убежденным лефевристом, который оказался в Лондоне по поручению Франциска. Однако наполненные глубоким смыслом детали этого парадного портрета указывают на политический подтекст, отражающий предчувствия де Дентевиля (и, соответственно, Монморанси): неминуемая катастрофа постигнет весь христианский мир и Францию, если Болейнам удастся убедить Франциска поддержать Генриха и, вслед за Англией, отказаться признавать власть папы римского.
Как свидетельствуют письма, хранящиеся в Национальной библиотеке Франции в Париже, де Сельве, который прибыл в Лондон в промежутке между концом февраля и Пасхой и покинул столицу незадолго до коронации Анны, должен был втайне от Монморанси передать де Дентевилю секретное послание Франциска12. Принято считать, что содержание этого послания (ни одного экземпляра которого не сохранилось) касалось официального признания нового статуса Анны. Однако скорее всего, в нем Франциск с еще большей настойчивостью повторял просьбу, с которой он уже обращался к Генриху несколькими неделями ранее, о том, что королю Англии следует лично присутствовать на переговорах с папой в Ницце, где оба короля смогли бы вместе «обсудить и решить все важные дела». Менее всего Франциск желал разрыва отношений между своим английским союзником и Римом, однако, в отличие от Монморанси, он полагал, что избежать этого можно лишь в ходе личных переговоров с папой с участием Генриха. Монморанси, напротив, настаивал на том, чтобы в переговорах от имени Генриха участвовал герцог Норфолк, на которого он мог положиться13.
Некоторые детали картины «Послы» имеют непосредственное отношение к Анне. Во-первых, пол, на котором стоят де Дентевиль и де Сельве. Художник в точности воспроизвел фрагмент оригинальной мозаики Космати напротив главного алтаря Вестминстерского аббатства, где должна была состояться коронация Анны. На полках этажерки, на которую с обеих сторон опираются послы, находится множество предметов, имеющих символическое значение. Цилиндрические часы (разновидность переносных солнечных часов), соседствующие со звездным глобусом (слева на верхней полке), датируют время празднования Пасхи – с 10 по 15 апреля 1533 года. Именно тогда состоялось первое публичное появление Анны на мессе в Королевской капелле, сопровождавшееся соблюдением всех королевских почестей14. На глобусе звездного неба отмечена земная координата – 42 градуса северной широты, что соответствует местонахождению Рима, где в то время папа Климент с нетерпением ожидал новостей о решении суда в Данстебле15.
Приоткрытая книга в красном кожаном переплете лежит на нижней полке рядом с глобусом Земли, который повернут так, что можно с легкостью определить местоположение Полизи, где находился фамильный дом де Дентевиля. В книге воспроизведена страница из второго печатного издания популярного в Германии учебного пособия по арифметике «Новое полное руководство к любым коммерческим вычислениям» (Kauffmans Rechnung). Эта страница следует за разделами о сложении, вычитании и умножении, посвящена разделу о делении и начинается со слова «делить» (нем. dividirt)16. Об этом можно судить при внимательном рассмотрении ее фотографии с высоким разрешением.
Справа находится лютня с порванной струной, то есть на инструменте нельзя играть, и это символически указывает на некое нарушение гармонии. Действительно, почти все, кто писал об этой картине, ссылались на поэтическое произведение «Эмблемата» (Emblemata) итальянца Андреа Альчати, изданное в 1531 году, в котором автор сравнивает искусство настройки музыкального инструмента с тонкостями дипломатических отношений и говорит о том, что порвать струну лютни так же легко, как и внести разлад в стан союзников. Рядом с лютней ближе к краю разместился набор деревянных флейт разного диаметра и высоты звучания в кожаном футляре. Немногие замечают, что в наборе не хватает одной флейты, а это значит, что если раздать их музыкантам, то в звучании ансамбля гармония будет нарушена17.
Перед лютней лежит раскрытая книга. Судя по развороту, это «Книжечка духовных песен» (Geystliche Gesangk Buchleyn) Иоганна Вальтера, впервые изданная в 1524 году. В составлении этого сборника принимал участие Мартин Лютер – он подбирал тексты, а Вальтер клал их на музыку. На развороте помещены два гимна из первого сборника для партии тенора. Судя по всему, это было сделано специально, поскольку ни в первом, ни в последующих изданиях эти гимны не следуют друг за другом, и пронумерованы они иначе, чем на картине18. На странице слева – гимн «Приди, Дух Святой» (лат. Veni Sancte Spiritus), обычно исполнявшийся в праздник Святой Троицы, тот самый день, когда состоялась коронация Анны. На странице справа – «Десять заповедей» в сокращенной версии Лютера. Поскольку оба гимна исполняются как в католической, так и в протестантской церкви, их присутствие на картине послужило отправной точкой для рассуждений о том, что противоречия в вопросах веры можно уладить, предотвратив таким образом раскол в христианском мире19.
Хотя некоторые склонны считать картину одним из первых образцов светской живописи в Англии времен Генриха VIII и видеть в этом ее главное достоинство, две детали на полотне противоречат этому толкованию: искаженное анаморфное изображение черепа внизу картины и серебряное распятие, едва заметное в верхнем левом углу. Знаки с символикой черепа обычно носили на одежде как напоминание о греховности гордыни и тщеславия, например, на картине виден маленький серебряный значок в форме черепа, приколотый на берете де Дентевиля. Анаморфоза – намеренное искажение, которым воспользовался художник в изображении большого черепа внизу картины,– широко применялась в изобразительном искусстве со времен Леонардо да Винчи: чтобы увидеть изображенный предмет в правильных пропорциях, надо посмотреть на него сбоку или, в некоторых случаях, через телескопическое устройство, которое прикреплялось к боковой стороне рамы20. В сочетании с символикой черепа распятие, почти скрытое зеленым занавесом, предлагает задуматься о порочности и суетности мирского честолюбия и встать на путь истинной веры как единственного средства спасения. Все символические образы картины дают представление о том, насколько далеко зашел де Дентевиль в оценке намерения Генриха и Анны разорвать отношения с Римом (и втянуть в это Францию). Он понимал, что это грубейшая ошибка, угрожающая спокойствию и безопасности христианского мира. Оправиться от возможных последствий будет нелегко: и только послы смогут помочь удержаться от этого рискованного шага.
Близился разгар лета, и дату встречи Франциска с папой было решено перенести сначала на сентябрь, а потом на октябрь. Климент предполагал отправиться в Ниццу морем, но для этого Монморанси, галерами которого он собирался воспользоваться, должен был изгнать турецких пиратов с итальянского побережья. Место встречи пришлось перенести в Марсель, после того как герцог Савойский из страха перед Карлом стал распространять пугающие сообщения об эпидемии чумы в Ницце, несколько преувеличивая реальную опасность.
Волнение в связи с предстоящим рождением наследника, который должен был появиться на свет предположительно в начале сентября, заставило Генриха сосредоточиться и действовать решительно. 14 июня он направил Норфолку, который в это время томился в ожидании в Амьене, обновленные инструкции: Норфолк должен был отправиться во главе делегации в Париж, а затем предстать при французском дворе, где ему предстояло «быстро и ловко» отговорить Франциска от любых переговоров с папой римским. На тот случай, если Франциск будет упорствовать, Норфолк должен был убедить его не принимать никаких условий от папы, пока не будет окончательно решено дело о разводе Генриха. Если же Норфолк по прибытии в Марсель узнает, что папа хочет побеседовать с ним лично, он должен дать понять, что был направлен во Францию исключительно для того, чтобы лично заверить Франциска в «братской дружбе и любви между монархами» и предоставить Франциску одному вести переговоры, предварительно напомнив ему о его обязательствах перед Генрихом21.
В Париже Норфолк дважды встречался и беседовал с Маргаритой Ангулемской, причем каждая беседа длилась «по меньшей мере часов пять». Письмо, в котором он подробно рассказывает об этих встречах, оказалось сильно подпорчено водой и прожорливыми грызунами, однако сохранившийся фрагмент впечатляет. Норфолк пишет, что Маргарита…
…одна из умнейших и лишенных лицемерия женщин, с кем мне доводилось встречаться, умеющая добиваться поставленных целей, и к тому же столь расположенная к Вашему Величеству, как если бы она приходилась Вам сестрой, и в той же мере расположенная к королеве [Анне]. Сир, беседуя со мной, она сказала, что располагает некоторыми особо важными сведениями, которыми она готова поделиться со мной при условии, что я клятвенно пообещаю ей не разглашать их никому, кроме Вашего Величества и королевы, в чем я немедленно ее заверил.