Здраво предположив, что, если этой ночью всё пройдёт как нужно, ваш покорный слуга действительно может больше сюда никогда не вернуться, первым делом я выгрузил из своего походного ранца обе ещё оставшиеся в наличии бутылки коньяка Martell плюс сигары и так, чтобы не увидел денщик, засунул их в тот ящик комода, откуда лейтенант брал револьверные патроны. Так сказать, прощальный гостинец, пусть гостеприимный и толком так ничего и не узнавший про меня (и слава богу!) Зиновьев выпьет и выкурит их за помин моей здешней «души», если я не вернусь. В ранце, таким образом, осталась всякая не слишком важная мелочь вроде пистолетных патронов, а также письменных и туалетных принадлежностей, но лучше было взять его с собой, дабы не давать никому поводов для ненужных догадок и подозрений.
Пополнив на всякий случай обойму «Маузера» (для меня этот ствол пока имел чисто декоративное значение, но суровая жизнь неизменно учит, что, коли уж ты оказался там, где стреляют, любое оружие нужно держать готовым к бою, причём всегда), я наконец засел за убойно-компроматную писанину. Благо какое-то время на это у меня было. В соответствии со своей журналистской легендой, я набрал с собой изрядное количество разных соответствующих ей причиндалов, и вот теперь хоть что-то из них мне хоть раз да пригодилось. Я извлёк из ранца конверт с рисунком какого-то вида Елисейских Полей и несколько листов весьма дорогой писчей бумаги с замысловатыми водяными знаками. После чего достал из своей сумки заправленную аутентичными чернилами перьевую авторучку производства Parker Pen (творение фирмы Джона Паркера в не вызывающем здесь подозрения дизайне, принятом после 1892 года), взгромоздился за стол и не вставал с него следующую пару часов. Закончив, я даже начал ощущать в голове боль от некоторого мозгового напряжения.
Я постарался расписать всё как можно разборчивее и подробнее, для чего использовал практически печатные буквы (это была ещё и лишняя предосторожность с моей стороны, на случай если какие-нибудь спецы вдруг кинутся сличать почерки). Я не изложил решительно ничего сверх того, что содержалось в современной мне популярной военно-исторической литературе. У нас изрядной частью подобной, с позволения сказать, инфы владеет любой российский старшеклассник.
Возможно, что-то я всё-таки упустил (как-никак решение о создании подобного документа было принято совершенно спонтанно), но все основные моменты, связанные с дальнейшей обороной Порт-Артура, боями в Маньчжурии, Второй Тихоокеанской эскадрой и Цусимским сражением, я, как мне показалось, сумел изложить понятно и доходчиво. Получилась изрядная пачка листов, которые я, дабы с текстом не смог ознакомиться хитрый Петька (зачем мне лишние свидетели?), свернул вчетверо и сложил в конверт, который аккуратно заклеил и, как и пообещал лейтенанту, оставил на столе. «Письмо к предкам» получилось довольно пухлым. То, как аборигены смогут воспользоваться этой информацией, теперь зависело исключительно от них самих и конкретно от лейтенанта флота Зиновьева. Краткая рукописная инструкция для него была написана мной и положена в тот же конверт.
Покончив с эпистолярным трудом, я собрал манатки и свалил с гостеприимной квартиры примерно в 17:40 местного, выбрав момент, когда денщик Петька в очередной раз куда-то вышел. Автоматика показала, что за домом в этот момент никто вроде бы не наблюдал, и это радовало.
Радовало-то оно радовало, но при этом никто не говорил, что дальше будет легко, поскольку ИКНС с самого начала показал (благо дальности аппаратуре было не занимать), что в интересующем меня месте, в радиусе примерно от одного до полутора километров, оказалось рассредоточено несколько десятков человек.
Если верить данным автоматики, все эти «живые объекты» были некрупными азиатами. Судя по тому, что не менее двух третей этого «комитета по встрече нехорошего человека» разбилось на пары и тройки, люди из данной «этнической ОПГ» хорошо знали местность и явно заранее распределили промеж собой как наблюдательные, так и хватательно-вырубательные функции. Что ещё? Винтовок, а тем более пулемётов у них на этот раз не имелось, а значит, шансов нарваться на «униформистов» из каких-нибудь регулярных войск у меня было исчезающе мало. Как говорится, и на том спасибо.
Но при этом мою задачу нисколько не облегчал тот факт, что все они имели при себе холодное оружие, а ещё промеж них хватало публики, вооружённой револьверами или пистолетами. Последних было не так чтобы сильно много, но примерно каждый пятый или шестой из тех, кого я засёк, обязательно имел при себе что-нибудь огнестрельное. Что тут сказать – подготовилась эта гопота серьёзно, но вся загвоздка в том, что их диспозиция строилась в расчёте на ловлю или отстрел обычного человека. В конкретном случае нашего «клиента» это не очень-то проканает, хотя устроить пальбу с дымом и пылью они были вполне себе способны. А при одновременной стрельбе из многих стволов кто-нибудь из них может и попасть в цель – чисто случайно, просто по пресловутому закону подлости.
Вниз, к протекавшей в долине между невысоких гор или сопок (в тогдашнем Порт-Артуре вообще куда ни глянь – сплошные холмы) неширокой речке Лунхэ, вела пара, если можно так выразиться, «улиц» (с тем же успехом их можно было назвать широкими тропами или узкими дорогами), по сторонам которых тянулись редкие деревья и кустарники (промеж которых я неожиданно признал акацию), заборы (весьма ветхие и местами сходящие на нет) и строения, среди которых преобладали те самые фанзы (глинобитно-саманное китайское «народное творчество») и тонкостенные сараи, построенные из тех же материалов либо дерева.
Жилых дворов на пути моего следования, похоже, не было совсем. Если тут кто-то и жил, то явно до начала боевых действий (китайские пейзане всё-таки не дураки, и, если я всё верно запомнил, изрядная часть их населения слиняла отсюда задолго до того, как вокруг Порт-Артура по-настоящему запахло керосином). А для криминальных разборок с забиванием стрелок подобные малолюдные места подходят идеально. Проверено.
Эти покинутые халупы тянулись практически до самого речного берега, заросшего осокой и прочей высокой травой, где почти у самой воды, зеленоватой, теснилась группа больших то ли сараев, то ли каких-то аналогичных построек складского типа, чьи двускатные крыши грубо намекали на вычурно-восточный стиль.
Они-то меня в основном и интересовали. Вдали, справа и слева, просматривались жилые домишки и портовые сооружения Старого города, а на заднем плане маячили закрывавшие горизонт горы и покрытое мутной рябью зеркало водной глади Северного бассейна с неясными угловатыми силуэтами военных кораблей на ней.
Левее и ближе ко мне, километрах в трёх (это если по прямой), на вершине плоского холма я увидел явные огневые позиции какой-то развёрнутой в сторону суши неведомой артиллерийской батареи. Хотя почему «неведомой»? На посвящённых обороне Порт-Артура исторических картах из моего времени примерно на этом месте как раз была нарисована красная скобка с условным изображением пушки, хотя и без указания номера батареи и прочих подробностей (то есть, будем считать, батарея всё-таки «ведомая», но «не конкретная») – видимо, это оно самое и было.
С помощью своих богатых «внутренних возможностей» я присмотрелся к батарее. Там можно было различить несколько явно сухопутных пушек без щитов, приличного калибра и весьма старомодного вида – длинные, похожие на перевёрнутую подзорную трубу толстые стволы, массивные клёпаные лафеты, высокие спицованные колёса. По-моему, это были шестидюймовки образца 1877 года (тогда их ещё именовали 190-пудовыми), весьма ходовые в тогдашней русской армии орудия.
Укрепления позиции выглядели ещё более винтажно – я даже разглядел там что-то вроде неких вкопанных в землю здоровенных плетёных корзин. Прямо-таки стиль Крымской войны с ещё не открытой здесь (это произойдёт только в следующем, 1905 году) севастопольской панорамы Франца Алексеевича Рубо. Видимо, фортификация и всё, что с ней связано, – вещь донельзя консервативная…
И судя по всему, реального огня по неприятелю эти пушкари особо не вели, на батарее шла обычная, каждодневная рутина – примерно то, что позднее в некоторых родах войск стали именовать терминами «парковый день» или «техобслуживание».
Маленькие, выглядевшие на таком расстоянии практически игрушечными фигурки солдатиков в сероватых рабочих рубахах и бескозырках со всем усердием драили два крайних слева из числа стоявших на огневых орудия. Человек восемь пушкарей под непосредственным руководством рослого бородатого типа (унтер или фельдфебель?) активно дефлорировали ствол одной из пушек при помощи банника и какой-то матери. Впрочем, про едрёну мать я додумал – звука на таком расстоянии я расслышать не мог, даже при всей продвинутости «встроенной аппаратуры».
Со стороны за процессом чистки-драйки снисходительно наблюдал, заложив руки за спину, слегка возвышавшийся над бруствером тощий офицер в купринско-чеховском стиле (усики, пенсне, через плечо портупея с уставной «селёдкой», длинный белый сюртук с двумя рядами начищенных пуговиц, фуражка с кокардой и ярким околышем), по виду которого можно было понять, что и ему, и его подчинённым абсолютно фиолетовы те «регламентные работы», которые они выполняют, а уж тем более всё, что происходит вокруг.
Часовых или наблюдателей я на батарее не заметил, так что в случае, если моё вечернее приключение вдруг перерастёт в «интимно-близкое знакомство со стрельбой», они там точно спохватятся далеко не сразу. С их позиции те прибрежные сараи даже в сильный бинокль не особо разглядишь, особенно если всё основное действо будет внутри, а ни малейших признаков наличия поблизости армейских или полицейских патрулей автоматика вообще не показывала. То есть теоретически какое-то время на разного рода «импровизации» у меня будет.
Идти по улице просто так я не мог (ибо нехер, не совсем же я дураком родился), поэтому передвигался перебежками, пригибаясь и приникая к заборам и стенам, стараясь обходить стороной видимые мне метки сидящих в засаде людей с учётом доступных им секторов обзора, о которых меня любезно предупреждала автоматика. Тем более что, скажем, в подвалах или за какими-нибудь толстыми стенами (хотя каменных построек я здесь и не видел) вполне мог таиться кто-нибудь ещё, кого автоматика не засекла.