Разговор шел словно по накатанной, по отработанному и отрепетированному сценарию, и я, будто актер в многократно сыгранном театральном спектакле, знал, какая реплика прозвучит следующей. И этот факт меня почему-то тревожил невероятно.
При этом в глазах женщины плескался самый настоящий страх, словно нас с ней беспокоило одно и то же. И следующая ее фраза прозвучала в моей голове едва ли не раньше, чем была медленно и натужно озвучена:
– Для ареста я прибыла бы сюда не одна. Мне нужно с вами поговорить. По поводу Кочевницы.
Ну да, конечно. Кочевница. Предсказуемо. Может, в этом все дело? Может, все диктуется логикой и считывается моей интуицией? Может, и не было этого разговора никогда, а я себя только накручиваю? Почему же тогда я лишь в последний момент удержал просящуюся на язык фразу «Мне кажется, все всё уже знают или думают, что знают!» и, в каком-то иррациональном желании поломать формирующийся в голове сценарий разговора, ответил иначе, чем собирался:
– Кочевница ушла. Вернуться не обещала.
И вот тут в глазах Строгановой вспыхнуло почти явное облегчение, что меня порадовало, сам не знаю почему. Но было и еще два момента, которые в ходе этого странного разговора как-то ускользнули от моего внимания. Во-первых, поглощенный своими мыслями, я не заметил, что неосторожно подошел к этим двоим слишком близко и отвел немного в сторону и вниз дуло своего автомата. А во-вторых, из глаз Бакса куда-то подевались страх и замешательство, а на их место пришла жесткая решимость. И момент, когда он перешел от намерений к действиям, я элементарно проморгал. Он дернул ствол моего оружия вверх, и короткая очередь ушла в небеса, а потом навалился на меня всей своей многокилограммовой массой.
В свое время было у меня с ним несколько спаррингов. Он был больше, массивнее и физически сильнее меня, зато я брал ловкостью, скоростью движений и хорошей реакцией. И тогда мне удавалось избежать его медвежьей хватки, разом лишавшей меня всех преимуществ. Сейчас не удалось. Я попытался ударить его в пах, чтобы вывернуть оружие из его здоровенных лап, но удар он заблокировал коленом. А затем, используя свою немалую массу, просто опрокинул меня на землю и оказался сверху. Ни вывернуться, ни охнуть, ни вздохнуть в буквальном смысле, потому что он моим же автоматом пережимал мне шею.
Перед глазами уже поплыли цветные круги, когда я перестал наконец тормозить. Это раньше, в бытность простым сталкером, мне бы в подобной ситуации пришел каюк. Но сейчас я представлял собой нечто большее. Гораздо большее. В плане возможностей.
Пси-удар получился у меня избыточным по мощи. И неудивительно – некогда мне было подбирать оптимальную интенсивность воздействия. Еще чуть-чуть – и я сам стал бы покойником. А так покойником стал он. Вернее, растением с полностью сожженным мозгом. Впрочем, его надо добить. Так будет милосерднее. И чего он только на меня бросился, придурок? Чего испугался? Мог бы еще жить и жить. Свалив с себя его тело, словно тяжеленный мешок, я поднялся на ноги…
Движение мне удалось заметить боковым зрением лишь в самый последний момент, поэтому с реакцией я фатально опоздал. Только начал поворачиваться, пытаясь извлечь оружие, но она была уже совсем рядом.
– Привет, Олег! – произнес Тень устами капитана Строгановой и ударил меня ножом.
Мне повезло трижды. Во-первых, в удивительном пристрастии Тени к холодному оружию. Этот больной на всю голову маньяк (если, конечно, можно так сказать о фантоме) просто тащился от моментов, когда стальное лезвие кромсает человеческую плоть. А ведь у капитана Строгановой наверняка имелся пистолет, и в данном случае куда надежнее было бы просто выстрелить мне в голову, пока я был занят Баксом. Так нет же – ему надо было испытать кайф от убийства ножом! Во-вторых, спасительной удачей стало то, что я почти успел развернуться, а потому словил нож в живот, а не в бок. Ну и наконец, капитальным везением можно счесть тот факт, что именно сегодня я решил надеть бронежилет. ФОРТ «Майорка» – классная штука! Не особо тяжелый (меньше трех килограммов весом), не особо заметный под одеждой и при этом успешно держит как пули, так и холодное оружие даже с узким клинком. Грудь и спина прикрыты, и только бока остаются уязвимыми.
Так вот, удар пришелся в край передней пластины. Окажись я чуть менее расторопным, лезвие вошло бы мне в левый бок под ребра по самую рукоять – и спи спокойно, дорогой товарищ Катаев! Пусть земля тебе будет пухом! Но вышло иначе.
Секундная растерянность моего противника (в теле капитана Строгановой) после не сработавшего, казалось бы, вернякового удара обошлась ему дорого. Я перехватил запястье ее вооруженной руки, резко отвел влево, а ребром правой ладони, чтобы не затягивать схватку, ударил одержимую в висок. Ее тело обмякло, и я вывернул нож из разжавшихся пальцев. Но в следующий момент мне пришлось уронить потерявшую сознание женщину на землю, потому что в воздухе передо мной возникла фигура, являвшаяся почти точной моей копией.
Тень не нуждался в человеческом теле, чтобы убивать, – он мог придавать себе достаточную для этого материальность, а для пси-ударов ему и этого не требовалось. Материальная оболочка фээсбэшницы нужна была ему лишь для маскировки, чтобы незаметно подобраться ко мне поближе, так как в энергетической форме я б его за километр почуял.
Первоначальный план не сработал, но фантом от своих намерений не отказался и нанес мне пси-удар. Однако я был готов и отразил его ментальным щитом. Далее последовал яростный обмен ударами. Что-то вроде схватки двух латников, вооруженных мечом и щитом каждый, только на пси-уровне: удар-блок, удар-блок. Но я понимал, что ситуация патовая: он был отделившейся частью меня. Злобной, психованной частью. Когда он отделился, это помогло мне не сойти с ума, но в чем-то и ослабило. В драке с самим собой я не мог победить. Вернее, победить-то мог, но только не путем уничтожения противника – это было попросту невозможно. Он тоже не мог победить меня в ментальной схватке, но не хотел с этим смириться. Просто ему, самой своей природой заряженному на убийство, ничего другого не могло прийти на ум. А вот мне пришло.
Я плохо помнил, когда он впервые возник как отдельная личность, – в слишком растрепанных чувствах я тогда пребывал. Инстинктивное отторжение всей этой черной гнили, отсечение темного альтер-эго от моей основной сущности в тот момент было единственным выходом, актом самосохранения. После смерти Агнешки я был уязвим как никогда, и зародившаяся во мне черная тварь могла пожрать меня всего – превратить в чудовище вроде уничтоженного мною Черного Сталкера. Тогда могла. Но сейчас, как мне казалось, я был вполне в состоянии совладать со зверем в себе, принять и ассимилировать темную часть моего «Я». И хотя обратная интеграция будет, пожалуй, посложнее разделения сущности, но попробовать стоило.
Мне опять приходилось действовать больше интуитивно, но подобные импровизации получались у меня с каждым разом все лучше. Поэтому отсутствие плана действий не смущало нисколько. Продолжая отражать его бешеные пси-атаки, я начал корректировать не реальность, а себя, свою сущность, чтобы воссоздать ее в изначальном виде, то есть цельной, неделимой. И, естественно, в этой картине мира не было места отдельно существующей фантомной части меня.
Тень не сразу осознал, что происходит, а когда осознал, пришел в еще большую ярость и придал себе материальности, а в руке его возник фантомный, но оттого не менее смертоносный нож. Теперь мне приходилось уже не ментальные блоки ставить, а на физическом уровне уклоняться от его ударов и при этом продолжать процесс. Сказать, что это было адски трудно и невероятно рискованно, – значит ничего не сказать. В первую минуту этого сюрреалистического боя я получил парочку довольно глубоких порезов и десяток поверхностных царапин. На руках в основном – он в них и целил, понимая, что торс мой защищен бронежилетом. Тень стремился нанести мне побольше ран, чтобы я ослабел от потери крови, а потом ударить в незащищенный бок. Ну а я пытался ему этого не позволить.
И вот наконец мой план начал срабатывать. Движения фантома стали замедляться, его стало постепенно притягивать ко мне, будто он был весь из железа, а я представлял собой мощный магнит. На лице Тени появилось выражение загнанного зверя, а в глазах плескалось столько ненависти, что это реально могло бы напугать кого-то более впечатлительного, чем я. Он сделал еще несколько отчаянных попыток меня достать, но безуспешно. Более того – фантом начал постепенно терять материальность. Львиная доля его сил уходила на то, чтобы противиться притяжению, и от этого страдало все остальное. Мое сознание деперсонифицировало его, уничтожало как личность, как самостоятельную сущность, и вот с этим Тень уже ничего поделать не мог. Лучшим показателем того, что у меня все получается, был момент, когда он, оказавшись совсем уже близко, попытался ударить меня ножом, но фантомное лезвие прошло сквозь мою плоть без всякого вреда для оной – даже небольшого пореза не осталось.
И тогда Тень закричал. Я думаю, что, если бы мифическая баньши существовала на самом деле, ее вопль звучал бы примерно так же. Крик раздавался как на физическом уровне, так и в пси-диапазоне. В него были вложены вся боль, ненависть и отчаяние фантома. И часть этого (по крайней мере боль) передалась мне. Возникло ощущение, что с меня живьем сдирают кожу. Из носа пошла кровь, и я сжал зубы, чтобы не закричать. Но на пси-уровне мне удалось этот вопль отразить, а значит, физическая боль – мелочь. Ее нужно просто перетерпеть, а больше Тень ни на что не способен.
Здесь, совсем близко, он уже перестал быть похожим на меня. Выражение чудовищной ненависти на искаженном от дикого крика лице и страдальчески скривившийся рот – вот как теперь он выглядел. К тому же фантом почернел. Наблюдать подобное в непосредственной близости от себя было жутко. Но я справился. В очередной раз. А потом он прянул вперед так, что, если б его материальность сохранилась, мы бы вошли в физический контакт. Но этого не произошло. Произошло другое – фантом исчез. Вернее, не исчез – он растворился во мне, стал частью моей сущности. Снова. Все стало на круги своя…