— Когда вы должны были встретиться?
Ханне взглянула на часы.
— Она должна была вернуться сюда уже час назад. Я боюсь, что с ней что-то случилось.
— Случилось? Почему с ней что-то должно случиться?
— Она же отправилась в ту квартиру возле Берлинпаркен. Собиралась забрать одеяла. Не знаю, может быть, я напрасно разволновалась, но…
— Чёрт побери, — пробормотал Роббан, когда до него наконец дошёл смысл слов Ханне. — И ты позволила ей пойти туда одной?
Ханне удивилась и рассердилась одновременно.
— Что значит «позволила»? Разве моя работа — говорить Линде, что ей позволено, а что — нет?
Роббан снова выругался.
— Оставайся на месте, — скомандовал он. — Мы едем туда. Я отправлю ещё наряд патрульных.
Но Ханне не смогла сидеть на месте. Её преследовал звонкий смех Линды и взгляд Линдиных тёмных глаз. Её весёлая болтовня про свадьбу и про путешествие в Италию, и про свадебное платье, которое уже почти готово. А потом Ханне вновь подумала о Бритт-Мари.
В следующее мгновение Ханне выбежала из полицейского участка, забыв про конверты и марки.
37
Снегопад усилился, и Ханне, направляясь к Берлинпаркен, на бегу натянула на голову капюшон, но ветер тут же его сорвал. Ханне поскользнулась на льду и уже падала, но ухитрилась удержать равновесие, схватившись за фонарный столб.
Миновав винный магазин «Систембулагет» она свернула направо и ещё прибавила шаг. Едва не столкнувшись с молодой парой, которая везла детскую коляску, Ханне еле удержалась, чтобы не спросить у них, не видели ли они Линду. Потому что было вполне вероятно, что эта молодая женщина гуляла со своей коляской возле статуи на детской площадке в компании Линды. Но Ханне решила не останавливаться, потому что не могла отделаться от ощущения, что нужно спешить, очень спешить.
Волосы намокли, и талая вода начала затекать ей под ворот свитера, когда впереди среди снегопада замаячили деревья Берлинпаркен. Пальцы Ханне оцепенели от холода, а стопы онемели.
Ханне думала, что Линда могла оказаться на детской площадке. Остановилась ненадолго поболтать с одной из здешних приятельниц и задержалась.
В Италии всё заметно дешевле, чем во Франции, а еда почти такая же вкусная.
Но на детской площадке было темно и пусто.
Рядом с горкой притулился одинокий снеговичок. Вместо носа ему воткнули морковку, а вокруг шеи намотали что-то похожее на старое кухонное полотенце. Качели жалобно поскрипывали на ветру, словно скулил какой-то зверёк.
Ханне, не останавливаясь, побежала к дому, в котором побывала несколько недель назад, распахнула дверь, взбежала по лестнице и упёрлась прямо в дверь квартиры на первом этаже.
На двери не было таблички с именем, но Ханне узнала нужную дверь по небольшой царапине на древесине возле ручки.
Она постучала и стала ждать, но ничего не происходило, и тогда Ханне принялась колотить в дверь.
Стук эхом разносился по пустому подъезду.
Наконец Ханне упала на колени и осторожно заглянула в почтовую щель.
— Линда! — прокричала она. — Ты здесь?
В прихожей было темно, и всё, что Ханне смогла рассмотреть, — придверный коврик, на котором в беспорядке валялись рекламные брошюры, совсем как осенние листья на земле. Ханне показалось, что она слышит тихий скрип, за которым последовал глухой шлепок. Дуновение холодного воздуха вырвалось наружу из почтовой щели, когда Ханне аккуратно опускала заслонку на место.
Поднявшись на ноги, Ханне решительно схватилась за дверную ручку, но дверь подалась совершенно без всякого сопротивления, словно только того и ждала, чтобы впустить Ханне внутрь.
Войдя в прихожую, Ханне тут же оказалась в облаке ледяного воздуха. Словно все силы зимы устремились к ней через прихожую этой маленькой квартирки. Ханне нажала на чёрную клавишу старомодного бакелитового выключателя, но под потолком не загорелся свет. Может быть, лампа не горела ещё в прошлый её визит, Ханне не могла вспомнить. Во всяком случае, когда они наблюдали отсюда за мамочками в парке, в квартире было темно.
Ханне с осторожностью прикрыла за собой входную дверь и немного постояла, чтобы глаза привыкли к темноте. До её слуха снова долетел слабый скрип. Из кухни слышен был звук капающей воды и монотонное гудение холодильника.
Ханне сделала пару шагов вперёд. Рекламные брошюры зашуршали, прилипнув к её мокрым подошвам. Сквозь окна гостиной был виден снегопад. И тут Ханне заметила ещё кое-что.
Одно из окон было приоткрыто, и в образовавшуюся щель залетали отдельные снежинки.
Ханне сделала ещё несколько шагов вглубь прихожей — два, три, четыре, но вдруг споткнулась о какой-то предмет на полу. Поморщившись от боли, она опустила взгляд вниз.
Предмет был похож на какой-то инструмент: узкий выгнутый металлический стержень с округлой рукоятью, похожей на небольшую чашку. А рядом — ещё один стержень с маленьким зеркалом на конце.
А потом Ханне парализовало.
На полу возле дивана кто-то лежал.
В полумраке Ханне могла различить контуры человеческого тела. Сцена выглядела почти умиротворённо, будто человек просто прилёг немного отдохнуть. Руки были раскинуты в стороны, а голова немного завалилась набок, но Ханне знала, что это не послеобеденный сон. Она бегом преодолела последние шаги к гостиной и щелкнула выключателем.
В комнате стало светло, слишком светло, ибо от света не укрылось ничто: ни кровь, ни смерть, ни следы проигранной битвы.
Она лежала на полу, одетая в толстый свитер, и голая ниже пояса. Слипшиеся окровавленные волосы превратились в паклю, а черты лица едва можно было различить. Повсюду вокруг неё были большие липкие лужицы крови, которые свидетельствовали о происходившей здесь жестокой борьбе. Из ладоней торчали чёрные шляпки гвоздей, которые были до боли знакомы Ханне.
«Нет», — пронеслось в голове у Ханне, потому что она не хотела, чтобы это было правдой. Этому нельзя было позволить быть правдой. Кто угодно, только не Линда.
Кто угодно, только не Линда.
Но на полу лежала именно Линда, в этом не было никаких сомнений.
Ханне бросилась к ней. Она вспомнила, что читала где-то, что сердце может ещё биться, когда человек уже выглядит мёртвым. Ханне опустилась на пол рядом с поверженным телом, приложила ухо к груди Линды, а пальцы — к её шее. Но она не почувствовала биения пульса и не услышала ударов сердца, не ощутила дыхания. Кожа Линды была до странности холодна и выглядела ещё белее обычного. Она была похожа на хрупкий белый фарфор, контрастируя со всем этим красным и липким вокруг.
Сквозняк захлопнул окно, и оно тут же со скрипом распахнулось настежь.
Ветер ворвался в комнату, принеся с собой несколько снежинок, которые опустились на щеку Линды.
Ханне встала на колени. Слёзы обжигали глаза, а комок в горле твёрдым мячиком перекрывал дыхание, не давал сглотнуть.
Что-то торчало изо рта у Линды. Небольшая пластиковая карта, похожая на водительское удостоверение.
Ханне наклонилась, чтобы лучше рассмотреть.
Несмотря на окровавленные липкие волосы, которые покрывали лицо Линды, Ханне смогла разобрать надпись.
«Полиция» — гласили крупные красные буквы.
Кто-то засунул Линде в рот её служебное удостоверение.
Вскоре появились Роббан и Лео. Они вывели Ханне в подъезд и вызвали подкрепление. Прибыли ещё полицейские, и осознание произошедшего потихоньку стало приходить к Ханне, словно пейзаж, проступающий из темноты в рассветный час. Цвета становились ярче, запахи отчётливее. Звуки резали слух, а в ладонях и стопах свербило и жгло, когда холод начал покидать тело Ханне.
Она осела на каменный пол подъезда, привалилась головой к холодной бетонной стене и закрыла глаза.
Из квартиры доносились обрывки разговора.
Инструмент медвежатника. Теперь нам, по крайней мере, известно, как он проник внутрь.
…должно быть, ушёл через окно. Сообщи ребятам из подкрепления и…
«Это правда», — думала Ханне.
Это на самом деле.
Болотный Убийца добрался до Линды.
Её больше не было. Она ушла.
Её поглотила тьма, как Седну поглотила морская пучина.
И в Эстертуну пришла весна.
Из набухших на ветвях деревьев почек распускались нежные зеленые листья. Жители небольшого предместья чересчур поспешно поубирали свои куртки и пальто поглубже в шкафы, вытаскивая на свет божий весеннюю одежду, в надежде на то, что таким образом смогут ускорить наступление теплых дней.
Жизнь шла своим чередом, но Линды в ней больше не было.
Теперь и она превратилась в тень, присоединившись к сонму других жертв Болотного Убийцы.
Жених Линды выбрал для неё надгробие из полированного красного гранита, на котором были выбиты золочёные буквы. Над именем Линды выгравировали изображение маленькой пташки. Отчасти потому, что она любила всевозможных птиц, отчасти — потому что Конни теперь нравилось представлять, что Линда перевоплотилась в маленькую пичужку — вроде того воробушка, который по утрам прилетал посидеть у него на окошке.
Линдина сестра долго думала, что теперь ей делать с почти готовым свадебным платьем, которое так и висело в спальне, надетое на манекен. Она не могла заставить себя продать платье или отдать его, но и выбросить рука не поднималась. В конце концов она решила повесить его подальше в шкаф, спрятав за зимними комбинезонами мальчишек и футлярами с коньками.
Там платье и осталось висеть.
Несколько месяцев спустя вечерние газеты прекратили писать об убийстве. А телерепортёры, которые раньше так стремились снять специальный выпуск о Болотном Убийце, вместо этого решили состряпать две часовых программы о до сих пор не раскрытом убийстве Пальме.
В здании полицейского управления на острове Кунгсхольмен Роббан с коллегами продолжали работу. Команда пополнилась несколькими новичками — несмотря на то, что полиция всё ещё охотилась на убийцу Улофа Пальме, все были едины во мнении, что ни один убийца полицейского не должен уйти от ответственности.