– Что вы делаете?! Отпустите ее! Не трогайте…
– Да не мешай, дурень! – Одноглазый вновь с силой оттолкнул послушника.
Бран снова оказался на земле, снова хотел вскочить на ноги и броситься на мужика. Им овладело отчаянное желание сражаться до последнего. Но в этот момент одноглазый зубами выдрал пробку из одного пузырька и влил содержимое в рот Лигии. Содержимым следующего пузырька он окропил рану девушки. От одежды поднялось облачко пара, Лигия тихо простонала, но не очнулась.
На какое-то мгновение Брану показалось, что она покинула этот мир. Он до рези в глазах всматривался в ее лицо, пытаясь угадать, жива ли она еще. Пока вдруг не понял, что ее грудь слабо, но ровно вздымается от дыхания. Жива!
– Жива, – повторил его мысли одноглазый.
– Что… Что вы с ней сделали?
– Продлил ее жизнь еще на несколько часов, – грубо отозвался одноглазый. – Ты что, ее брат?
– Да, – зачем-то соврал Бран.
– Ладно, – вздохнул одноглазый. – Пойдете со мной. А тебя как зовут?
– Семечка, – с готовностью ответила лошадь. – А вы правда не Одноглазый Дорго?
– Правда.
– А не врете? А то что-то слишком много одноглазых в этом лесу. Сейчас заманите нас куда-нибудь на болота, и потом поминай как звали…
Бран подумал, насколько глупо было задавать этот вопрос. Конечно, так бы Дорго и рассказал им все! У Брана на лбу выступил озноб при одной только мысли, что этот одноглазый мог оказаться главарем разбойников. Если так, то они сами отдают себя в его руки. И неизвестно еще, сможет ли Лукар снова прийти на выручку.
Однако выбора не было. Лигии срочно нужна была помощь, и этот человек, похоже, собирался ее оказать. На всякий случай Бран решил внимательно следить за одноглазым и ни в чем ему не доверять.
– А вы и так почти на болотах, – хмуро произнес одноглазый.
Глава 15
Вскоре Бран уже вновь был в седле, придерживая перед собой Лигию. Незаметно они оказались на болотах. Затхлый запах гнили резко бил в нос. Казалось, что солнечные лучи никогда и не проникали сюда. Здесь царил вечный полумрак, рваные облака тумана стелились между чахлыми, пригибающимися к земле деревьями. Далекие и близкие булькающие звуки, скрипы и скрежет, необъяснимые завывания заставляли сердце замирать от ужаса, а кожу покрываться мурашками. Отчетливо был слышен тонкий комариный писк. Бран ожидал, что их маленькую группу нещадно искусают, но насекомые почему-то не интересовались людьми.
Одноглазый шел впереди, хромая на деревянную ногу и придерживая Семечку за узду. Лошадь почему-то не сопротивлялась. Похоже, она была напугана не меньше Брана. Во всяком случае, трещала она без умолку. Причем о всякой ерунде, то вспоминая собственное детство, то их с Лигией прежние путешествия. Во всех рассказах Семечка была необычайно смелой, находчивой, самоотверженной, всегда спасала положение, и, вообще, без нее мир уже давно бы захватили твари Нечистого. Видимо, слово «скромность» было ей совершенно незнакомо. Впрочем, должно быть, так она просто старалась себя подбодрить.
Послушник почти не слушал ее. Одноглазый, похоже, тоже. Все его внимание занимала дорога. Он то бодро шагал по едва различимым среди топкой жижи кочкам, то вдруг принимался со всей осторожностью по колено в воде обходить зеленую поляну, казавшуюся вполне безопасной. То и дело он напоминал Семечке следовать за ним шаг в шаг и ни на метр не отклоняться от направления. Лохматый старый пес одноглазого завершал процессию.
– Так как вы сказали вас зовут? – Семечка в очередной раз предприняла попытку узнать хоть что-то об их таинственном спутнике.
– Я не говорил, – как и прежде, хмуро и грубовато отозвался он. – Смотри под ноги.
– Куда вы нас ведете? – спросил Бран.
– В безопасное место.
Ни один из ответов одноглазого не прибавлял спокойствия, и к концу пути Бран уже был полумертвый от страха, волнений и усталости.
Это произошло неожиданно. Земля вдруг пошла в гору, вода и туман отступили, и путники вышли на большой, покрытый свежей травой невысокий холм. На его вершине росло несколько совершенно здоровых на вид деревьев, не чета их кривым, полусгнившим болотным собратьям. Здесь даже было солнце. Все вздохнули свободнее, как будто только что выбрались из склепа на свет божий.
Теперь можно было не идти след в след. Старый пес одноглазого тут же воспользовался этим и, виляя хвостом, подбежал к хозяину.
– Выбрались наконец, – произнес пес. – Честное слово, каждый раз, как мы покидаем дом, я боюсь не вернуться. Однажды это болото просто проглотит нас и не подавится.
Лицо одноглазого вдруг осветила добрая улыбка, так не вязавшаяся с его обликом и прежним хмурым выражением лица. Он ласково потрепал пса по косматой холке.
– Рад снова слышать тебя, старый друг. Не бойся. Болота гораздо постояннее людей.
– Зачем ты все-таки притащил их сюда? – уже шепотом, так, чтобы не слышали послушник и лошадь, спросил пес. – Теперь они будут знать о нашем доме. Разве не для того мы живем среди болот, чтобы избегать даже случайных гостей?
– Не волнуйся, они не смогут пройти через болота без проводника. Да и кого ты испугался? Мальчишку, лошадь или раненую девушку без сознания? Ты же видел, она умрет, если мы ей не поможем.
– Ну и пусть. Нам-то что? Раньше ты такой добротой не отличался. – Пес с подозрением посмотрел на хозяина. – Я знаю, почему ты это сделал. Но это не она…
– Это здесь совершенно ни при чем! – вдруг вспыхнул одноглазый, точно получил оплеуху.
Пес неодобрительно покачал головой и потрусил вперед. На вершине холма среди деревьев их ждал маленький, но добротно слаженный домик. Рядом был разбит такой же небольшой огород, в загоне у сарая бродили козы и овцы, позади него торчал колодезный журавль.
У порога одноглазый сбросил с Лигии плащ, подхватил ее на руки и понес в дом. Бран тоже поспешно спрыгнул с седла и побежал распахнуть перед мужчиной дверь. Они миновали узкие сени и оказались в комнате, значительную часть которой занимала большая беленая печь, сейчас холодная.
Одноглазый велел Брану освободить стол от пары тарелок, глиняного кувшина и прочей мелкой утвари и уложил туда Лигию. Послав послушника за водой к колодцу, он прогнал из дома Семечку, чья озабоченная и одновременно любопытная морда уже просунулась в сени, и быстрыми, привычными движениями принялся разводить огонь в печи.
К тому времени как Бран вернулся с полным ведром, огонь уже пылал, а одноглазый раскладывал на столе рядом с Лигией чистые тряпки и пугающе выглядящие металлические инструменты. Поставив часть воды кипятиться в печи, мужчина добавил к разложенным на столе инструментам баночки с мазями и настойками из собственной кладовой и некоторые пузырьки из тех, что нашел при Лигии.
Одноглазый делал все быстрыми и выверенными движениями, будто всю жизнь только и занимался ранами. А Бран при виде всех приготовлений вдруг почувствовал, как подкашиваются ноги. Да, вся одежда Лигии была в крови, он сам был весь в ней перемазан, но все же пока он видел только древко стрелы, уходящее в плоть через одежду. Мысль о том, что сейчас он увидит открытую рану, что придется извлекать стрелу, заставила его пошатнуться. Комната вдруг поплыла перед глазами, а к горлу подступила тошнота.
Неизвестно как, одноглазый вдруг оказался перед Браном и сунул ему под нос остро пахнущий флакон.
– Даже не думай, парень, – сурово сказал мужчина. – Это работа для двоих.
Сначала Брану показалось, что его оглушили, точно ударили обухом по голове, а потом сознание вдруг прояснилось, тошнота ушла. Превозмогая страх, послушник приблизился к столу.
Семечка попыталась сунуться в окно, но одноглазый сердито замахал на нее, требуя, чтобы она не отвлекала и не загораживала свет. Лошадь отступила, но все же иногда украдкой подглядывала сквозь ставни.
Как только вода в печи закипела, одноглазый при помощи щипцов по очереди окунул в кипяток каждый из своих страшных инструментов. Теперь все было готово.
– Значит так, парень, – сурово произнес хозяин дома, взглянув на Брана своим единственным глазом так, словно собирался одним взглядом накрепко вбить смысл слов в голову послушника. – Будешь делать все в точности, как я скажу. Если снова почувствуешь дурноту – живо суй себе под нос этот флакон. И даже не думай вырубиться. Жизнь твоей подруги сейчас зависит и от тебя.
Бран молча кивнул, и началось.
Сперва одноглазый избавился от грязных сбившихся повязок, что наложил еще Свистун в лагере разбойников. Затем с помощью ножниц разрезал ткань жилета до того места, где его пробила стрела, и, не без помощи Брана, снял его с Лигии. Рубашку просто обрезали, чтобы освободить плечо.
Сама по себе рана с засевшей внутри стрелой, после того как ее промыли, оказалась не такой уж пугающей. Страшное началось потом, когда одноглазый маленьким острым ножом начал резать плоть рядом с раной. С этого момента все происходило для Брана как в тумане, хоть он и не расставался с остро пахнущим флаконом.
Кости и легкое оказались не задеты, но стрела засела глубоко в мягких тканях. Сделать второй разрез со стороны спины и вытащить шипастый наконечник оказалось невозможным: мешала лопаточная кость. Используя свои страшные инструменты, больше похожие на орудия пыток, одноглазый со знанием дела углублялся в плоть, пока не добрался до наконечника.
Когда все закончилось – стрела была извлечена, рана зашита и тщательно смазана целебными мазями, повязки наложены, а Лигия бережно перенесена в смежную комнату и уложена на кровать, – Бран на мгновенно ставших ватными ногах вышел на улицу и тяжело опустился на деревянные ступени порога.
Из дома за его спиной доносились голоса. Кажется, Семечка снова сунула морду в окно.
– Что там? Жива?
– Жива, – устало ответил одноглазый.
– Ох, хвала Отцу Небесному! Спасибо, добрый человек, – запричитала Семечка. Обычно так причитать она могла только тогда, когда удавалось выторговать у кого-нибудь угощение. – Спасибо! Уж как я за нее переживала! Да я, если хотите знать, за мою Лигию что угодно… хоть в огонь, хоть в воду. Уж такова моя натура – если кого полюблю, так на всю жизнь. Так она поправится?